Джузеппе Гарибальди. Мемуары - Джузеппе Гарибальди

Наша жизнь, проходившая в такого рода боевых операциях, была деятельной и полной опасностей из-за численного превосходства неприятеля, который был силен во всех родах войск; но в то же время эта жизнь была яркой и привлекательной, отвечавшей моим склонностям к приключениям.

Мы не ограничивались только морскими операциями. У нас на судах были седла; лошадей, которые в этих краях были в избытке, мы находили повсюду; это позволяло нам в случае необходимости превратиться в кавалерийский отряд, внешне не особенно блестящий, но зато дерзкий и наводящий страх на противника.

На берегах озера находились эстансии, владельцы которых были вынуждены покинуть их из-за военных действий. Здесь мы находили лошадей и различный скот, обеспечивавший нас пищей. Кроме того, почти в каждой из этих ферм были rossas — возделанные земли, с которых мы в изобилии собирали кукурузу, буковые орехи, сладкий картофель и часто апельсины, превосходные в этой стране.

Люди, меня сопровождавшие, — истинная толпа космополитов — были всех национальностей и состояний и разного цвета кожи. Большинство американцев составляли вольноотпущенники — негры и мулаты; как правило это были самые лучшие и надежные люди. Среди европейцев были итальянцы, в том числе мой дорогой Луиджи, а также Эдоардо Мутру, мой товарищ детства; всего их было семь человек, на которых я мог всецело положиться. Остальные принадлежали к той категории моряков-авантюристов, которые известны на американском побережье Атлантики и Тихого океана под названием «freres de la cote» («братья с берега»), они обычно пополняли ряды флибустьеров и буканеров[69] и до сегодняшнего дня причастны к работорговле.

Я был добр с моими людьми, быть может даже излишне, не зная тогда еще человеческой природы, которая менее поддается тлетворному влиянию, когда человек образован, и особенно восприимчива к нему, когда он невежествен.

Конечно, мои недостаточно дисциплинированные товарищи не были лишены храбрости. Мне они подчинялись беспрекословно и давали мало причин обходиться с ними сурово. Поэтому я был ими доволен и должен сказать, что так было со мной всегда на протяжении всей моей жизни в самых различных обстоятельствах, в которых мне приходилось командовать подобными людьми.

На Камакуане, где находился наш маленький арсенал и откуда вышла республиканская флотилия, на большом протяжении вдоль реки жили, занимая огромные пространства земли, семейства Бенто Гонсалвиса и его братьев, а также многочисленные и состоятельные семейства их родственников. На этих обширных долинах и прекрасных пастбищах паслись бесчисленные стада, которых не затронула война, ибо они находились вне пределов ее досягаемости. Продукты земледелия были здесь также в изобилии.

Следует сказать, что нигде в мире нельзя найти гостеприимства более искреннего и чистосердечного, чем в провинции Риу-Гранди. В этих домах, где повсюду встречаешь благотворное влияние патриарха семьи и всеобщую приязнь, вызванную царящим здесь согласием во мнениях, нас принимали с неописуемым радушием. Эстансии, на которых мы чаще всего останавливались из-за их близости к озеру, а также благодаря радушному приему и удобствам, принадлежали донне Антонии и донне Анне, сестрам Бенто Гонсалвиса. Первая эстансия находилась у устья Камакуана, вторая — у устья Арройо-Гранде.

Не знаю, был ли тому причиной мой возраст, заставлявший меня, молодого и неопытного, видеть все в приукрашенном свете, но могу твердо сказать, что ни один период моей жизни не рисуется мне более прекрасным, не навевает на меня более сладостных воспоминаний, чем тот, который я провел в очаровательном обществе этих синьор и их милых родственников.

Дом донны Анны, в особенности, был для нас настоящим раем, Эта, уже не первой молодости, женщина обладала большим обаянием. У нее жило целое семейство, эмигрировавшее из Пелотаса (селения на берегу канала Сан-Гонсалвес), главой которого был дон Паоло Феррейра. Три молодые девушки, одна лучше другой, служили украшением этого счастливого дома. Одна из них, Мануэла, совершенно завладела моим сердцем. Я не переставал любить ее, хотя и без всякой надежды, ибо она была невестой сына президента. Я боготворил это ангельское создание как идеал красоты и в моей любви не было ничего низменного. Однажды, после того как меня сочли убитым в одном сражении, я узнал, что она неравнодушна ко мне, и это утешило меня, сознававшего, что она никогда не будет моею.

Вообще риу-грандийские женщины очень красивы, так же, как и все население. Нельзя было оставаться равнодушным и к цветным рабыням, которые были в этих замечательных поместьях.

Понятно поэтому, что всякий раз, когда встречный ветер, буря или какая-нибудь операция заставляли нас повернуть к Арройо-Гранде, это был для нас настоящий праздник. Когда перед нами открывалась роща высочайших пальм (tiriva), которая обозначала вход в эту небольшую речку, ее всегда радостно приветствовали громким криком.

Когда же нам случалось подвозить наших милых и любезных хозяек до Камакуана, куда они отправлялись навестить донну Антонию и ее приветливую компанию, какие начинались хлопоты, какой заботой и вниманием были окружены прекрасные путешественницы! Каждый старался перещеголять другого, — так все жаждали выразить привязанность, уважение, поклонение этим дивным существам.

Между Арройо-Гранде и Камакуаном был ряд песчаных отмелей, называвшихся puntal. Начинаясь от западного берега, к которому они были расположены почти перпендикулярно, эти отмели тянулись почти во всю ширину озера, близко подходя к противоположному восточному берегу, где заканчивались каналом под названием Dos barcos. Чтобы обойти эти отмели, плывя от Арройо-Гранде к Камакуану, пришлось бы проделать очень длинный путь; но так как при некотором усилии можно было перевалить через эти отмели (все бросались в воду и перетаскивали суда волоком), то почти всегда прибегали к этому средству, в особенности же если наши суда были почтены присутствием драгоценных путешественниц.

Ловя парусами ветер, наши суда достигали края отмели и садились на мель. Вслед за тем, я командовал: all’agua, patos! (в воду, утки!) и тотчас же все мои смелые товарищи, подобно амфибиям, бросались вместе со мной в воду, и каждый занимал положенное место.

Когда на судах бывали наши хозяйки, приказание исполнялось с подлинным ликованием, хотя в других обстоятельствах оно выполнялось также с неизменным весельем. Этот маневр мы проделывали не раз, когда нас преследовал неприятель, всегда обладавший большими силами, или когда нас подгоняла гроза. В таких случаях нам приходилось иногда проводить в воде всю ночь среди волн, а часто и под ледяным дождем, не находя убежища, ибо мы находились далеко от берега. Тогда для нас начинались, настоящие мучения, и, конечно, только пылкая молодежь могла это выдержать и не погибнуть.