Савелий Крамаров. Cын врага народа - Варлен Стронгин

— А где папа?

— На войне, сынок.

— А где был раньше?

— Разве ты не помнишь?

— Я вообще папу не помню.

— Да, тебе было четыре года, когда он уехал учиться на военного.

— Далеко уехал.

— Далеко.

— А почему не писал?

— Занят был. Очень. А когда война началась, у него вообще дел невпроворот.

— Жаль. Неужели нет времени мне написать? Я бы ему сразу ответил. Наверно, на полевую почту? Ты его адрес знаешь?

— Знала. Но его адрес часто меняется. Сегодня — здесь, завтра — там. Понимаешь?

— Ага, — кивнул головой Савелий, хотя столь частые перемещения отца показались ему странными. — Может, он нас разлюбил, мама?

— Что ты?! — ужаснулась мама. — Наш папа такой человек… Он нас никогда не разлюбит. Ты не слезал с его рук. Он тебе песенки пел.

— Что пел, помню. А лицо его — только по фотографии. Почему у нас только одна папина фотография?

— Не знали, что будет война. Не спешили фотографироваться.

— Жаль, — вздохнул Савелий, — но когда же он нам все-таки напишет? Скоро?

— Как война кончится, обязательно напишет, — вздохнула мама. — Мы вместе будем ждать папу. Вместе легче.

— Конечно, — согласился Савелий.

Потом они с мамой эвакуировались на Урал. Мама продавала свою одежду, чтобы прокормить ребенка, так как помощь от братьев, разбросанных по фронтам, стала приходить нерегулярно и была мизерной. Леопольд Соломонович Волчек дослужился до звания капитана и помогал, как мог, жене и родной сестре Басе. Письма от него приходили редко. Бася с сыном вернулись в Москву в 1944 году, а его демобилизовали в 1946-м. До окончания срока Виктора оставалось меньше двух лет. На семейном совете решили рассказать Савелию о судьбе отца. Пора. И он будет писать отцу письма. Он школьник. Его не тронут. А Басю, как жену врага народа, могут уволить из проектного института, куда ее устроил брат, и снова копировщицей, но теперь уже штатной.

Но с рассказом тянули. Назначали даже день, но потом переносили. Боялись травмировать мальчика. Постепенно подготавливали, говорили, что скоро узнают папин адрес и первым напишет ему письмо Савелий. Он обрадовался: «Я пока буду думать, о чем напишу. Я уже думаю! А ты, мама, о чем сейчас думаешь?»

— О том, чем будем завтракать, ужинать…

— Как-нибудь перебьемся, мама. Главное, чтобы скорее приехал папа!

После войны даже начальники зарабатывали не много. Продукты все получали по карточкам. Лео с женой тоже жилось нелегко. И тогда он собрал семейный совет, без Баси, и братья решили, что Савелий будет каждый день обедать у одного из трех братьев. Даже составили для мальчика график, где указывалось, в какие дни и у кого он обедает. Савелий ездил на обеды после школы и однажды, приехав к дяде Лео и тете Маше, с гордостью произнес:

— Вчера вечером я написал письмо папе! И сразу пошлю, как только узнаю его адрес!

Жестокое прозрение

Это было за 356 лет до нашей эры. В ту же ночь, когда родился Александр Македонский, человек по имени Герострат поджег седьмое чудо света — знаменитый храм Артемиды в Эфесе. История гласит, что на допросе Герострат объяснил свой поступок желанием каким бы то ни было способом увековечить свое имя. Тогда в Эфесе был издан приказ: «Забыть Герострата». Но прошло уже несколько десятков столетий, а имя Герострата помнят люди, оно стало синонимом честолюбца, стремящегося приобрести славу путем страшных разрушительных действий. Но до сих пор историки не могут найти, даже предположительно, имена людей, создавших славный храм Артемиды. История имеет странное, но устойчивое свойство — повторяться. И сегодня звучит современно, как афоризм, изречение средневекового философа Эразма Роттердамского: «Иногда побеждает не лучшая часть человечества, а большая». Большая часть нашей страны преклонялась перед вождями большевизма, и имена их не исчезнут из людской памяти и в грядущие столетия, а лучшая часть человечества, умная, честная, благородная, ставшая жертвой нового строя, возможно, умышленно предается забвению. Поэтому я столь много внимания уделил в книге, посвященной жизни и творчеству актера Савелия Крамарова, его отцу, осужденному по 58-й статье Уголовного кодекса, якобы за буржуазную пропаганду. Впрочем, эта статья тоже войдет в историю нашей страны как синоним клеветнического измышления, погубившего миллионы ни в чем не повинных людей, обрекая на мучения их семьи.

Кончилась война, и через месяц-два начали возвращаться с фронта люди. Савелий уверен, что встретит отца, и рано утром, перед занятиями спешит на Белорусский вокзал, благо он недалеко от дома, и после занятий по два-три часа дежурит на платформе. Завидует тем, у кого там назначена встреча. А остальные, в основном женщины, выстраивают в конце платформы живой коридор, надеются, как и Савелий, на счастливую встречу. Перед ним за день проходят тысячи военных, он боится пропустить отца. Жадно вглядывается в их лица. В боковом кармане лежит фотокарточка отца. Когда он видит похожего на него человека, то сверяет его лицо с тем, что на фотокарточке. Сердце дрожит от предчувствия встречи, от волнения прерывается дыхание. Он несколько раз бросался к военным с криком: «Папа! Это я — Савелий!»; они с добротой и нежностью смотрели на него, но отрицательно качали головами, а один признался: «Нет у меня сына. Пойдем жить ко мне. А?» Но тут Савелий замотал головой: «Я своего отца жду. Мы много лет не встречались. Я его никогда не оставлю. Извините».

Приходя домой, Савелий спрашивал у мамы:

— Не приехал?

— Нет, — кручинилась мама, — он бы тебя узнал. У него тоже есть твоя фотография.

На вокзале разгрузились сотни эшелонов с фронта, но отца среди вернувшихся не было.

— У меня буквально разрывается сердце, когда я вижу твои мучения, — неожиданно всплакнула мама, — не приедет папа. Его не было на фронте.

— А где же он был? — побледнел Савелий. — Ведь шла война! Он что же…

— Нет, твой папа не стал дезертиром, и он достойно защищал бы родину, если бы…

— Что если бы? — напрягся и покраснел Савелий.

— Его, наверное, оклеветали, сынок, или вышла ошибка. Я толком не могу объяснить тебе. Но наш с тобою папа, наш замечательный папа, — мама поднесла к глазам носовой платок, — как тебе объяснить?

— Скажи как есть, — пролепетал Савелий.

— Папа осужден, — собрав волю в кулак, вымол вила мама, — он находится в лагере для заключенных. Я уверена, что со временем его оправдают, он не совершал ничего плохого, никому не причинил зла… Но пока… Нам остается только одно — ждать папу.

— Не может быть, чтобы в нашей стране осудили человека ни за что ни про что, — глотая слезы, произнес Савелий.