Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непрошенная волна грусти накрывает меня. Я смаргиваю навернувшиеся на глазах слезы, мисс Сореби пристально наблюдает за мной.
– Прошу прощения, – поспешно извиняюсь я. – Я не услышала, что вы сказали.
– Да я лишь сказала, что навела кое-какие справки о вас перед полетом, мэм. Я слышала, вы владеете международной гостиничной компанией, в портфолио которой входит множество отелей по всему миру. Вы ведь гражданка Канады? Американцам еще предстоит узнать о вас. В США не публиковали ни одной статьи о вас или вашей фотографии. Вы, пожалуй, самый непубличный миллиардер в мире.
Она пытается подружиться со мной.
– Я уже стара и не стремлюсь к славе, как раньше. Но, мисс Сореби, вам, должно быть, интересно, почему я попросила о личной встрече с вами. Позвольте мне объяснить. Когда моя племянница рассказала мне о выставке, которую вы организовали в Лос-Анжелесе, я была впечатлена. Это удивительно, что вы взяли интервью о евреях, которые выжили в Шанхае во время Второй мировой войны, и рассказали истории стольких людей. Один из них мне очень дорог. Я бы хотела предложить вам возможность снять документальный фильм об этом особенном человеке, поскольку Феникс сказала, что вы опытный документалист.
– Это было бы чудесно. И кто этот особенный человек?
– Эрнест Рейсманн. Я слышала, вы посвятили ему целый раздел.
– Мистер Рейсманн. – Кивает она. – Конечно. Он был одним из главных персонажей выставки. Он был героем, легендой Шанхая сороковых годов. Многие люди, у которых я брала интервью, были ему благодарны. Они говорили, что он был самоотверженным и у него было золотое сердце.
Я улыбаюсь, но сдерживаю остальные эмоции.
– Я слышала, что вы нашли более дюжины его фотографий.
– Так и есть. Я нашла целую сокровищницу фотографий о Шанхае сороковых годов. Очень интересные фотографии, но я не все показала на выставке. Кое-что я привезла с собой. Если хотите посмотреть, могу их вам показать.
Почему-то слово «фотографии» застряло у меня в голове.
– Я бы с удовольствием на них взглянула. И если вы не против, я бы хотела посмотреть и на те, что были представлены на выставке. К сожалению, у меня не было возможности посетить ее.
– На самом деле я привезла с собой много документов. Так, посмотрим. – Она достает из своей сумки с бахромой картонную папку, вытаскивает из нее блокнот и открывает на определенной странице.
Я задерживаю дыхание. Мне не стоит нервничать. Она не могла найти ничего такого, чего я бы уже не знала.
– Мистер Рейсманн, верно? Вот его биография. Согласно моим исследованиям, евреи в Берлине столкнулись с бесчеловечными погромами после «Хрустальной ночи»[2]. Им было велено убираться из Германии, иначе они рисковали быть отправленными в концлагеря, но многие страны с неохотой принимали их у себя. Поскольку мир закрылся перед ними, около восемнадцати тысяч евреев оказались в Шанхае. Мистер Рейсманн был одним из тех беженцев. В то время ему было девятнадцать лет.
Феникс прижимает кулак к своим губам, мне хочется закрыть глаза. Прошло так много времени с тех пор, как я слышала, чтобы кто-то говорил об Эрнесте.
– Верно. Он был на год младше меня.
Бахрома на рукавах куртки мисс Сореби колышется, когда она продолжает:
– Мистер Рейсманн вырос в двухкомнатной квартире, располагавшейся в районе Митте в центре Берлина и большую часть времени проводил в музыкальной консерватории, пока его не отчислили за то, что он еврей. Он был одаренным, оптимистично настроенным юношей. В школе всегда приходил на урок первым и уходил последним. Подрабатывая в кабаре, он угощал своих друзей пивом. До тех пор, пока все кабаре не отказались нанимать его. Его родители потеряли работу в университете. Два его дяди покончили с собой от отчаяния на фоне растущей враждебности в Берлине. Его старшая сестра, многообещающая художница, которая выставляла свои работы в известной галерее, от голода украла банку оливок, ее поймали и забили до смерти члены группы Гитлерюгенда. Ее тело оставили в мусорном контейнере, пока вся семья искала ее несколько дней.
Он рассказывал мне об этом, но все равно дрожь пробегает у меня по спине.
– Продолжайте.
– Жизнь в Шанхае для него и его сестры была другой. Так, подождите. Мириам Рейсманн. Все верно? Они вместе приехали в Шанхай. Они были очень близки, и он ее очень любил.
Мое сердце на мгновение замирает.
– Мистер Рейсманн нашел работу в ночном клубе сэра Сассуна.
– В моем ночном клубе. «Тысяча и одно удовольствие».
– В вашем ночном клубе? Боже. Это правда? А на выставке я сказала другое. Я что-то неправильно поняла? Как могла женщина владеть ночным клубом в Шанхае в сороковые годы? Я считала, что у многих китаянок были деформированы ступни.
Наивно с ее стороны строить предположения обо мне.
– Вы правы. У многих, но не у меня. Я не была обычной китаянкой в сороковые годы.
Мисс Сореби потирает висок, ее голос становится тише, когда она произносит:
– Извините. Прошу меня простить, если я ошиблась. Я записала только то, что мне рассказывали.
– Меня не было на выставке, что вполне объяснимо. Но упоминали ли ваши собеседники обо мне? О китаянке, которая связалась с Эрнестом? – интересуюсь я.
Она колеблется.
– Мне нужно подумать об этом, мисс Шао.
Но по выражению ее глаз, я могу сказать, что она лукавит.
– Вы верите в то, что вам рассказали?
Кое-что не изменилось во мне за последние сорок лет. Я по-прежнему переживаю о том, что думают обо мне другие.
– Ну…
Я делаю глубокий вдох. Мне стоило рассказать о своем подарке раньше, а теперь это будет выглядеть, как взятка.
– Мисс Сореби, я забыла упомянуть, что, если вы согласитесь снять документальный фильм о мистере Рейсманне, я безвозмездно передам вам в собственность отель «Мир».
У нее отвисает челюсть.
– Этот отель?
Я вижу, что она понимает ценность этого. Открытый в одна тысяча девятьсот двадцать девятом году, отель «Мир» первоначально назывался «Китай-отель». Номера для гостей располагались с четвертого по девятый этаж внутри высокого Дома Сассуна. Этот отель многие еще называют «Уолдорф-Астория Востока», он является ценным активом в культурном, историческом и финансовом отношении. За пятьдесят лет, прошедших с момента его открытия, у отеля были разные владельцы: сэр Виктор Сассун, националистическое правительство и прояпонское правительство Ван Цзинвэя, а теперь это моя собственность. Я провела частную оценку, которая показала, что он стоит по меньшей мере десять миллионов долларов.
– Но у меня есть просьба. Вы должны выслушать мою историю.
– С большим удовольствием, мисс Шао. –