«Рождественские истории». Книга первая. Диккенс Ч.; Лесков Н. - Н. И. Уварова

И без удержу залился слезами…

Торопливо вышел он из комнаты и поднялся в верхнее жилье, освещенное и убранное цветами по-праздничному. Против кровати мертвого ребенка стояло кресло и – казалось, что только встал с него кто-то. Боб присел, в свою очередь, посидел и встал, встал, поцеловал холодное, милое личико, и спустился вниз…

Быстро-быстро умчал Скруджа из этой комнаты призрак и нигде не останавливался, пока сам Скрудж не сказал:

– Постойте!.. вот двор и дом, давно мне знакомые… позвольте мне посмотреть, чем я должен быть?

Призрак остановился; но рука его была вытянута по другому направлению.

– Да ведь вот где дом, – заметил Скрудж, – зачем же вы меня маните дальше?

Неумолимый палец призрака не изменял своего положения. Скрудж поспешно побежал к окну своей конторы и заглянул внутрь: контора и осталась конторой, – только не его. И меблировка была другая, и в креслах сидел не он. Призрак всё указывал рукою куда-то…

Скрудж совсем потерял голову и перенесся со своим вожатым к какой-то железной решетке. – Еще не переступая за нее, он оглянулся кругом… кладбище! Тут-то, вероятно, и лежит под несколькими футами земли тот несчастный, чье загадочное имя Скрудж сейчас же узнает. Ей-Богу, хорошенькое было место: кругом стены соседних домов: по земле дерн и сорные травы; могил-могил столько, так утучнили они землю, что тошно становится… Славное местечко!..

Дух показал на одну могилу – Скрудж подошел к ней и прочел: «Эвэнезер Скрудж».

– Так это я себя-то видел на смертной кровати? – крикнул Скрудж, упав на колени.

Дух указал пальцем на него и на могилу, потом – на могилу и на него.

– Нет, дух, нет-нет-нет!

Палец духа будто застыл в одном и том же положении.

– Дух! – вскрикнул Скрудж, вцепившись в платье призрака, выслушайте меня; я уже не тот человек, не буду тем человеком, каким был до встречи с вами… Зачем же вы мне показываете всё это, если для меня уже нет надежды?

В первый раз шевельнулась рука призрака.

– Добрый дух! – продолжал Скрудж, лежавший ничком: – походатайствуйте за меня, смилуйтесь надо мною. Удостоверьте меня, что я могу переиначить все эти образы, если переиначу мою жизнь?

Призрак благосклонно махнул рукой.

– Ото всего сердца буду чтить я святки, и буду ждать их круглый год. Буду жить в прошлом, в настоящем и в будущем: все вы три духа дали мне незабвенные уроки… О! скажите мне, что я могу стереть эту надпись с могильного камня!

Скрудж отчаянно ухватился за руку призрака: рука выскользнула было, но Скрудж сдавил ее, как клещами; однако же призрак всё еще был сильнее Скруджа, и оттолкнул его.

Подняв обе руки в последней мольбе об изменении своей участи, Скрудж заметил, что одежды духа становятся тоньше и тоньше, и сам дух постепенно преображается, и преобразился в занавесный столбик постели.

Пятая строфа

Действительно – это был занавесный столбик. Да. И столбик над собственной постелью Скруджа, и даже в собственной спальне Скруджа. Перед ним был целый день – оправиться и переменить образ жизни.

– Буду жить в прошлом и в настоящем… – повторил Скрудж, соскакивая с постели. – Врезались мне в память три духовные урока. О, Джэкоб Мэрлей! Да святится праздник Рождества Христова.

– Не сняты они, не сняты! – продолжал Скрудж, обнимая с рыданием постельные занавески. И кольца целы… И всё, что я видел, – греза!.. Он мял и переминал платье, сам не понимая, что делает.

– Боже мой! – говорил он, схватив в обе руки чулки и становясь с ними в позу Лаокоона, оплетенного змеями. – Господи! я легче пуха, счастливее бесплотного духа, веселее школьника, пьянее вина!.. С праздником! Всех имею честь поздравить с праздником!.. Эй! кто там! Ау!.. Го-го-го!..

Одним прыжком перескочил он из спальни в гостиную и остановился в ней, запыхавшись.

– Вот и кастрюлька с кашицей! – кричал он. – Вот и дверь, сквозь нее же проник призрак Мэрлея! Вот и уголок, где сидел нынешний Сочельник! Вот и окошко, откуда я следил за грешными душами: всё на месте, всё в порядке… Ха-ха-ха-ха!

И это было так… Для человека, не смеявшегося столько лет, этот смех был торжественно великолепен, был родоначальником нескончаемых покатов со смеха.

– Не знаю я, какое у нас сегодня число? – продолжал Скрудж. – Не знаю – сколько времени провел я между духов. Ничего не знаю: я просто ребенок… И как бы мне хотелось быть маленьким ребенком… Эй, гэй, гой, гэй!..

Его восторг был умерен церковными колоколами, перезванивавшими во все тяжкие:

«Дини-дини дон-бум, бум! Динь динь дон, бум, бум, бум! Дон, динь-дон, бум»!

– Отлично! Отлично! – покрикивал Скрудж; подбежал к окошку и глянул на улицу. Не было ни изморози, ни тумана: был ясный, свежий денек, один из тех, что веселят и укрепляют, и гонят кровь по жилам в «плясовую». Золотое солнце; голубое небо; колокольный трезвон… Отлично! Отлично!..

– Какой сегодня день? – крикнул Скрудж из окошка какому-то, вероятно, на него же заглядевшемуся мальчишке.

– Что? – спросил изумленный мальчик.

– Какой сегодня день, голубчик? – повторил Скрудж.

– Сегодня? – еще раз спросил мальчик. – Да сегодня – Рождество.

– Рождество! – подумал Скрудж. – Стало быть, я его не потерял. Духи устроили всё в одну ночь. Они всё могут сделать – кто же в этом сомневается? – всё могут…

– Эй-эй, любезный?

– Ну что? – ответил мальчик.

– Знаешь ты мясную лавку на углу второй улицы?

– Конечно.

– Умный ребенок! – заметил про себя Скрудж. – Ребенок замечательный… Не знаешь ли ты, продана или нет индейка – не маленькая, а которая побольше?

– А! Это такая, что с меня будет?

– Восхитительный ребенок! – прошептал Скрудж. – С ним и разговаривать любо… Ну, эта самая, котеночек ты мой!

– Не продана еще.

– В самом деле?.. Пойди же – купи.

– Шутник! – ответил мальчик.

– Нет, – сказал Скрудж: – я говорю не шутя. Купи и скажи, чтобы принесли ко мне. Я дам адрес, куда ее отнести. Захвати с собою какого-нибудь мальчика из лавки, и вот тебе шиллинг. Если ты через пять минут вернешься с покупкою, я тебе дам еще.

Мальчишка полетел необгонной стрелой.

– Я эту индейку пошлю к Бобу Крэтчиту, – шептал Скрудж, потирая руки и смеясь: – он и не узнает, от кого. Она вдвое толще Тини-Тима… я уверен, что Боб поймет эту шутку…

Он написал адрес несколько дрожавшею рукой и сошёл вниз, навстречу приказчика из мясной лавки. Ему бросился в глаза дверной молоток.

– Всю мою жизнь буду я любить тебя! – сказал Скрудж, погладив молоток. – И до сих пор я не замечал его!.. А какое честное выражение во всей его физиономии… Ох ты мой добрый, мой изящный молоток! А вот и индейка!.. Эдакая-то вы! Эге-ге-ге-ге! С праздником имеем честь поздравить!..

И точно – была себе индейка!..

– Не верю я, чтобы это пернатое держалось когда-либо на ногах, они подломились бы под ним, как сургучные палочки. Да ведь вот что: вам не снести ее в Кэмден-Тоун, – сказал Скрудж, – надо взять кэб [7].

Всё это было проговорено со смехом; со смехом же, с веселым смехом, расплатился Скрудж и за индейку и за кэб, со смехом дал деньги мальчику, и, задыхаясь, и смеючись до слез, упал в свое кресло.

Потом он выбрился, оделся в лучшее свое платье и вышел прогуляться по улицам. На улицах была густая толпа; Скрудж глядел на всех самодовольно, заложил руки за спину, так самодовольно, что трое-четверо прохожих зевак не удержались и приветствовали его словами: «Здравствуйте, господин! С праздником имеем честь поздравить»!

Не успел он пройти несколько шагов, как навстречу ему попался тот изящный джентльмен, что накануне приходил к нему в контору с вопросом: «Скрудж и Мэрлей кажется»? Скрудж смутился было; но тотчас же оправился и сказал, взяв почтенного джентльмена за обе руки:

– Как вы поживаете, сэр? Надеюсь, что вчера, к чести вашей, выдался денек? С праздником позвольте вас поздравить, сэр!

– Мистер Скрудж?

– Да. Боюсь, что это прозвище не совсем для вас приятно? Позвольте мне извиниться: не будете ли вы так добры, что… (Скрудж сказал почтенному джентльмену несколько слов на ухо.)

– Господи! неужели? – спросил, задыхаясь, джентльмен. – Любезный мой мистер Скрудж, вы говорите не шутя?

– Безо всяких шуток! – отвечал Скрудж. – Я уплачиваю старый долг, если милость ваша будет принять?..

– Милостивый государь! – перебил Скруджа собеседник, дружески тряся его за руку: я не знаю – как и хвалить такое великое…

– Ради Бога, ни слова более! – остановил его Скрудж. – Заходите ко мне… ведь вы зайдете, не правда ли?

– О! безо всякого сомнения! – вскрикнул убедительно старый господин.

– Благодарю, – сказал Скрудж. – Я вам бесконечно обязан, и тысячу раз приношу мою благодарность. Прощайте.

Зашел он в церковь; пробежал по улицам; раздал мальчикам несколько легких щелчков по головам; изумился приятности своей прогулки, а пополудни направил стопы к дому племянника.