Сила и невинность: в поисках истоков насилия - Ролло Мэй

В своем подлинном, чистом смысле, порядок означает формы и условия нашего совместного существования и труда; в идеале, порядок представляет собой свободу от вмешательств, способных нарушить спокойствие, физическую безопасность, в свою очередь приводящую к безопасности психологической, необходимой для достижения интеллектуальных, эмоциональных и духовных целей. Но в сочетании с законностью, он подразумевает косное следование старым схемам деятельности, делающее невозможными те изменения, которых требует наше нестабильное время.

В большинстве случаев именно старое поколение следует порядку и законности со всей невинностью. Но и молодежь, несомненно, прибегает к невинности, чтобы избежать осознания собственного бессилия. Пресловутая борьба поколений во многом столь абсурдна — молодежь постоянно обвиняет учителей и родителей во всевозможных грехах, во всем винят других, на "тех, кому за тридцать" автоматически ставится клеймо, — что возникает опасность не увидеть более глубинного смысла конфликта. И дело здесь не в том, что у молодежи нет поводов обвинять старших— их предостаточно. Ханна Арендт так сказала о молодых: "От родителей они унаследовали память о повсеместном проникновении преступного насилия в политику, в школе они узнали о концентрационных лагерях и лагерях смерти, о геноциде и пытках, о массовой гибели гражданского населения во время войн…"[27].

Но если все свести к конфликту между молодостью и старостью — не исказит ли это всю суть? Что бы делали дети на месте своих отцов, окажись они в той исторической ситуации, в тех обстоятельствах, с которыми приходилось иметь дело их родителям? Верить, что тот факт, что ты родился одним поколением позже, сам по себе гарантирует твою правоту — совершенно антиисторическая точка зрения. Более того, это представляет собой, в замаскированной форме, воплощение одного из наименее достойных мифов нашей культуры — льстивого поклонения молодости, ложной веры в то, что "в молодые годы все хорошо, а потом становится лишь хуже и хуже"[28].

Если заставить молодых сформулировать свои ценности, если спросить, что бы они поставили во главу угла в своем новом мире, зачастую складывается разрозненная картина, состоящая из всяких пустяков, вроде того, что нельзя убивать насекомых или выбрасывать пластмассовые предметы. Это вульгарное использование невинности. Мы ищем, порой впустую, серьезного, ответственного подхода к решению реальных проблем: власти, государственного устройства, верности в личной жизни.

Складывается впечатление, что молодому поколению особое удовольствие доставляет само по себе противостояние с истеблишментом. Быть может, это реактивное образование, обусловленное испытываемым ими неудобством за достаток их родителей и чувством вины, вызываемым их материальной зависимостью молодого поколения от семьи? Но эта борьба не имеет смысла, хотя бы потому, что истеблишмент и так умирает. Сегодняшние студенты родились в то время, когда поставлены под угрозу или полностью утеряны практически все ориентиры, например: в сексе, браке, религии. У нас теперь новая мораль, в первую очередь в том, что касается секса, брака, роли женщин. Никто не станет сомневаться в том, что новые электронные технологии быстро революционизируют систему экономики и связи. Серьезные изменения претерпевают и религиозные практики взять хотя бы этих горе-буддистов, йогов и индуистов, которых сегодня развелось тьма. Одна эпоха уже умерла, а другая еще не народилась — наша же, включающая в себя и молодость, и старость, оказалась ничейной.

В конце концов, мы должны спросить себя: сколько можно перекладывать на технологии ответственность за нашу нынешнюю ситуацию, тем самым уходя от ответственности? Студент, участвовавший в акциях протеста во время вторжения в Камбоджу, рассказал мне во время сеанса терапии о том, как однажды он околачивался в университетском парке, в то время как страсти накалялись, и демонстрация грозила перейти в массовые беспорядки. Один из его товарищей прокричал: "Разгромим компьютер!" "А я всю жизнь мечтал разбить компьютер", — сказал мне после этого студент. Теперь во время посещения университетов я рассказываю эту историю, и аудитория неизменно разражается смехом, свидетельствующим о том, что затронуто какое-то бессознательное желание.

Откуда же берется эта ненависть, этот дух мщения технике? Очевидно, что молодежь прекрасно осведомлена об ужасных последствиях ее использования, таких как загрязнение воздуха, почвы, воды. Они понимают, что "технический прогресс, по всей видимости, столь часто ведет к катастрофам, что распространение техники и машин не столько угрожает безработицей отдельным классам, сколько ставит под угрозу само существование целых наций и, возможно, всего человечества"[29]. Все это так. Но если серьезно вдуматься, то можно утверждать и обратное, что техника сулит чрезвычайно важные блага нациям и, вероятно, всему человечеству. Почему же молодежь не желает или не способна увидеть и эту сторону?

Я считаю, что этот отказ является выражением протеста против собственного сознания. Техника представляет собой сложную систему орудий, предназначенных расширить человеческое сознание. Вот простейший пример: шимпанзе скрепляет две палки, чтобы подтянуть к себе банан, до которого одной палкой не дотянуться. Но сегодня, как кажется молодому поколению, техника приводит к обратному результату: она сужает, иссушает, деперсонализирует человеческое существование. Молодые по своему собственному горькому опыту знают, что жернова техники способны их перемолоть, невзирая на любые протесты. И они кричат, как про себя, так и вслух: "Остановите машины!" Интересно, что эта метафора Чарльза Райха совпадает с тем, что говорил Марио Савио во время первого восстания в Беркли в 1964 году: "Бросайтесь в шестерни и колеса, бросайтесь на рычаги, на весь этот аппарат — его надо остановить…"

Есть целый ряд способов, с помощью которых можно остановить машину: медитация, создание коммун, возврат к природе. Но, что наиболее важно, возникло новое сознание ценности субъективного как попытки выправить наш чрезмерный крен в сторону объективного. Это касается и йоги, и дзен-буддизма, и, отчасти, новых христианских сектантов. Это конструктивная сторона нынешнего повсеместного увлечения оккультным. Как писал Вернер Гейзенберг, цитируя древнюю китайскую пословицу, преданность машине заставляет нас "действовать подобно машине. У того, кто действует подобно машине, сердце становится механическим. Тот, у кого в груди бьется механическое сердце, теряет свою простоту. Утерявший свою простоту не способен понять движения своего духа. А непонимание движений своего духа несовместимо с истиной"[30].

Многие из представителей нового поколения начинают сами понимать, что "движения духа" имеют большую ценность, нежели материальные блага, унаследованные от родителей. Такое открытие поистине ценно, не спорю. Но здесь вновь вмешивается некоторая форма спекуляции невинностью, которая и портит всю картину. Сегодняшняя молодежь, как и все мы, в большей или меньшей степени пользуется и наслаждается благами техники, какой бы простой образ жизни они ни вели. Богатство нашего общества, зачастую проявляющееся в образе жизни родителей наиболее радикально настроенных молодых людей, как раз и является тем, что позволяет им предаваться подобному радикализму и, во многих случаях, образовывать коммуны. И они впадают в совершенно абсурдные противоречия, наподобие того, как Питер фонда в "Беспечном ездоке" разбрасывал пшеницу по невспаханной сухой, твердой земле, утверждая, что "она прорастет". Однако всем этим он лишь доказывает, что сколь бы благими ни были намерения, без знаний земледелия зимой коммуна наверняка будет голодать. Конечно же то, что многие из этих коммун распадаются, не лишает это начинание моральной ценности в качестве проявления голоса природы. Они также являются явным напоминанием для нашей совести о том, что с грузом земных благ всегда можно расстаться.

Но иметь "высшую цель" недостаточно. Автор, наблюдавший жизнь нескольких коммун, утверждает, что к краху приходят в первую очередь те из них, что преследуют единственно цель саморазвития членов группы, а успеха добиваются те, у кого имеется некоторая задача или ценность, например, некий религиозный обет — трансцендентные по отношению к самой группе. Тем самым они избегают невинного заблуждения о том, что то, чего они желают, произойдет лишь в силу самого желания, что природа откажется от своего извечного нейтралитета и встанет на сторону их морали (как то было в Эдеме), что для того, чтобы спастись от трагичности и сложности жизни, достаточно лишь стать простым.

Как мы видим, невинность пронизывает все поколения. Оказавшись перед необходимостью выбора из множества альтернатив и чувствуя свою изначальную беспомощность, мы просим убежища, защиты от этой неразрешимой дилеммы, мы взываем, чтобы кто-нибудь как-нибудь избавил нас от этой невыносимой ответственности. Наша защита невинность. Невинность ребенка подлинна и рождает любовь. Но когда мы растем, сам факт нашего взросления требует, что бы мы не отгораживали свой опыт или свое сознание от окружающей нас реальности.