Сила и невинность: в поисках истоков насилия - Ролло Мэй

В периоды, подобные нашему времени, когда понятия отрываются от бытия, существует понятное стремление отбросить концептуальное мышление. Но без понятия нет подлинного опыта, а без опыта нет жизнеспособных понятий. Понятие дает форму опыту, но опыт должен присутствовать, чтобы дать понятию содержание и жизненность.

Глава 4. ЧЕРНАЯ И БЕССИЛЬНАЯ! ЖИЗНЬ МЕРСЕДЕС

Настоящая трагедия негра состоит в том, что он не принимает себя всерьез, потому что никто не принимает его всерьез. Надеждой для негра является то, что сегодня он утверждает себя в качестве полноценною человеческого существа и требует прав, надлежащих человеку. Если он сумеет завоевать эти права, он сможет уважать себя и доверять себе, но он не сможет завоевать право на человеческое достоинство без способности уважать и ура нить свою человечность, несмотря на упорное отрицание ее белыми.

Кеннет Кларк "Темное гетто"

В этой главе речь пойдет о молодой черной женщине, которая в ходе психотерапии продвинулась от состояния почти полного бессилия до самоуважения и способности к агрессии. Она родилась и выросла и состоянии бессилия, при этом обладая двумя условиями, значительно увеличивающими обычное чувство бессилия: она обладала черным цветом кожи и была женщиной.

Крайней формой проявления бессилия у женщины может быть неспособность иметь детей. У Мерседес, как мы будем ее называть, было только одно настоящее желание, которое она сознавала, — желание, разделяемое ее мужем, — иметь ребенка. Но стоило ей забеременеть, как у нее происходил выкидыш, или она была вынуждена делать аборт по разного рода причинам. Что еще можно сказать о рождении ребенка, как то, что оно есть особое проявление силы, продолжение себя, обретение нового члена своего рода, новой жизни. У женщин это проявляется особенно явно, многие женщины обретают уверенность и расцветают только когда у них появляется ребенок. Но и мужчины также имеют связанный с этим опыт подтверждения их мужественности. Чувство отцовской гордости — это клише, но из-за этого не следует умалять его значения.

Когда я впервые увидел Мерседес, тридцатидвухлетнюю женщину, она выглядела как уроженка Вест-Индии, броская и экзотическая на вид. Она рассказала, что на четверть она индианка чероки, на четверть шотландка и негритянка на оставшуюся половину. Уже восемь лет она состояла в браке с белым специалистом, и его терапевт направил ее ко мне. Брак был на грани распада, в частности, из-за так называемой фригидности Мерседес и почти полного отсутствия у нее сексуального интереса к мужу.

У нее не было действенной веры в то, что она заслуживает помощи, по-видимому, она принимала свои проблемы с фатализмом, видя в каждой трудности и беде еще одно проявление злого рока. Единственной проблемой, которую она признавала и ощущала с какой-то силой, была уже упомянутая неспособность выносить ребенка. К этому времени она уже пережила восемь случаев выкидыша и аборта.

Она была признана неподдающейся психоанализу двумя другими терапевтами, полагавшими, что у нее нет достаточной мотивации и не может возникнуть достаточно сильного внутреннего конфликта по поводу своих проблем, она была недостаточно способна к интроспекции и не обладала достаточной чувствительностью по отношению к своим проблемам для того, чтобы включиться в длительный процесс их проработки. Казалось, она не вытесняла свои проблемы, но просто считала, что не в состоянии что-либо поделать с ними.

Я принял ее как пациентку отчасти из-за моей уверенности в том, что ярлык "не поддающийся лечению" относится не к состоянию пациента, а к ограничениям, присущим тому или иному методу терапии. Важно стремление терапевта найти особый подход, который дал бы ему ключ к решению проблем данного конкретного человека.

Во время первого приема Мерседес рассказала мне, что отчим заставлял ее заниматься проституцией с того времени, как ей исполнилось одиннадцать лет до двадцати одного года. Отчим приводил к ней муж чин несколько раз в неделю после школы, пока ее мать не пришла домой с работы. Очевидно, мать ничего не знала об этом.

Мерседес не могла вспомнить ничего, что она получила бы от проституции, за редким исключением у нее не было сексуального наслаждения, а было только чувство, что ее хотят. Сколько бы денег за это ни платили, в ее карман не перепадало ни гроша. Но она не могла сказать отчиму "нет", и даже в воображении не могла отказаться соответствовать его ожиданиям. Позже она поступила в колледж, принадлежавший общине; показатель интеллекта, о котором она как-то упомянула между делом, был у нее между 130 и 140. В колледже она вступила в женское общество, где освоила все правила приличия. Ее занятие проституцией продолжалось все это время. И только, поступив после колледжа в школу медсестер, она покинула материнский дом и смогла порвать с отчимом.

Мерседес выглядела как послушная "милая" девушка, которая приняла роль гармонизирующего начала в семье. Выросшая в негритянском квартале, она чуть ли не с молоком матери усвоила, что должна быть приятной каждому, быть пассивной, и принимать роль жертвы в любой ситуации, в которую может привести ее жизнь. Она преданно заботилась о бабушке, жившей с семьей. Не будучи, однако, неженкой, она научилась (как и все в ее окружении) драться. Она не только дралась за себя в школе и на улице, превращаясь в этих драках в дикую фурию, но также защищала своего младшего брата, пока он рос.

Мое предположение, что в каком-то возрасте она должна была возненавидеть проституцию, нашло подтверждение в детском воспоминании, которое всплыло у нее позже в ходе терапии. Однажды, когда она гостила у родственников в Вирджинии, она видела осла, пытавшегося засунуть свой пенис в апатически стоявшую рядом кобылу. "Я ненавидела этого осла!", — страстность и искренность, с которой это было произнесено, свидетельствовала о том, что она всегда смотрела на проституцию как на наносимое ей тяжелое оскорбление. Однако в течение нескольких месяцев совершенно невозможно было добиться от нее сознательного признания этого.

Я знал, что внутренне Мерседес была совершенно беспомощна, апатична и страдала хронической депрессией. Подобные диагностические утверждения мало что могут нам дать, поскольку кто угодно в ее ситуации легко бы впал в депрессию. Лучше рассмотрим динамику ее внутренней жизни.

На мои вопрос, чего она хочет от терапии и от меня, Мерседес некоторое время не могла дать ответ В итоге она вспомнила, что часто замечала себя произносящей как молитву: "Позволь мне иметь дитя, позволь мне быть хорошей женой, позволь мне наслаждаться сексом, позволь мне почувствовать хоть что-то >>.

На второй психотерапевтический прием она при шла со следующими двумя сновидениями. Оба сновидения были о ее собаке Раби, с которой, по ее словам, она часто отождествляла себя.

Мой пес Раби поранился. Должно быть, он порезался, потому что у меня тоже есть один порез. Я веду его домой. но он снова убегает в тоннель. Там был человек с гончей. Я спросила: "Куда побежал Раби?" Он сказал, что большой полицейский выстрелил в него и они увезли его на машине скорой помощи. Я сказала: "Это моя собака", — но они не пустили меня увидеть ее.

Раби снова убегает. Я бежала за ним и кричала. Я спа сала Раби от мужчины. Поэтому я должна была доставит!) мужчине какое-то удовольствие. Он знал меня, потому что видел, как я делаю упражнения. Я приглашаю его поужинать. Он хватает меня и начинает лапать. Я пытаюсь его ударить, но получаю толчок в спину. Я чувствую, что меня толкают к нему всякий раз, как только я пытаюсь его ударить. Я оборачиваюсь, и вижу свою мать, толкающую меня к нему.

Сны рисовали живую картину чрезвычайно беспомощной женщины. В первом сне, когда собака подстрелена и увезена, люди, имеющие власть, игнорируют крик Мерседес о том, что это ее собака, — наглядное изображение членов высшего общества, высокомерно слагающих с себя "бремя белого человека". Они не проявляют никакого уважения ни к чувствам Мерседес, ни к ее правам, считая, что у нее попросту нет таковых. Ситуации, подобные тем, которые она отражает и создает в сновидении, способны были бы сами по себе разрушить всякое возникающее индивидуальное чувство самоуважения, если бы таковое вообще присутствовало в ней. Все, что она делает, пытаясь попасть к своей раненой собаке или спасти себя, бесполезно, ибо так уж устроен мир.

Поскольку эти сны имели место почти в самом начале терапии, мы должны были задаться вопросом, не обнаруживает ли Мерседес во втором сновидении также и свое отношение ко мне, терапевту. Все эти проявления насилия могли быть отнесены ко мне: я выстрелил в собаку (или в нее. поскольку она идентифицировала себя с ней), у меня нет уважения к ее чувствам, я человек, от которого она спасает Раби, я тот, кому она "что-то должна", и кто проявляет по отношению к ней сексуальные намерения. Не удивительно, что Мерседес не вовлекалась в терапию. Она совершенно не осознавала этих относящихся ко мне установок (я заметил их, но посчитал, что на этой стадии терапии их еще слишком рано раскрывать), и я целиком и полностью уверен, что в течение первых двух приемов не произошло ничего такого, с чем могло бы быть связано такое отношение. Оставалось предположить, что она видит все взаимоотношения с мужчинами, в особенности с белыми, как силовую борьбу, в которой они являются победителями, а она — бессильной жертвой.