Тайна песчинки - Оскар Курганов

И все чаще Хинт думал примерно так. Неужели мир только и ждал того, чтобы сын капитана дальнего плавания с острова Саарема, молодой инженер-строитель, попал в фашистский лагерь, бежал из него, а во время побега поразмыслил над истинами, которые всем были известны? Если бы открытия, полагал Хинт, совершались так просто и легко, все тайны природы были бы давно разгаданы.

Именно эти мысли играли роль ушата холодной воды, когда Хинт вернулся домой после войны. «Не будь смешным», — говорил он себе. Мало того — его брат Ааду, который в то время был председателем рыболовецкого колхоза, легко убедил Иоханнеса переехать в рыбачий поселок, вспомнить о привязанности к морю многих поколений Хинтов. В конце концов, на острове Саарема рыбаки пользовались не меньшим уважением, чем строители. Если писатель Ааду Хинт стал председателем колхоза, то почему бы инженеру Иоханнесу Хинту не приобрести профессию дедов — мастера лова? У кирпича появился серьезный конкурент — рыбачья шхуна. Она уносила Хинта в море, где и в штилевые дни и в штормовые люди в солдатских плащ-палатках (брезентовых костюмов еще не было) ловили балтийскую сельдь.

Но случилось так, что «зов предков» не нашел отклика в душе Хинта — романтическая, хоть и очень трудная жизнь среди морских просторов не вытеснила воспоминаний о сладостном чувстве строителя, превращающего штабеля кирпичей и бетонных конструкций в новый добротный дом.

У каждого человека, увлеченного какой-нибудь идеей, наступает момент, когда он уже не может сдерживать бушующие в нем страсти. Они помогают ему сделать жизненный выбор и даже определяют этот выбор.

Так случилось с Хинтом.

Совершенно неожиданно для всех, кто отдавал должное его рыбачьим успехам, а в какой-то мере и для самого себя, Хинт уехал в Таллин. Он еще точно не знал, что он будет делать, но не сомневался, что вернется к строительным делам.

В это время у Хинта произошла встреча, которая в известной мере помогла ему сделать свой выбор.

Хинт встал, поворошил палкой пепел угасшего костра и, как мне показалось, без видимой связи с историей побега сказал:

— С тех пор я вынужден всегда думать о «подводных рифах». Они появляются именно там, где их как будто не должно быть. Но такова жизнь. Вы в этом сами убедитесь. А теперь у меня есть еще одна разумная мысль: наперекор белой ночи идти спать.

С той ночи, когда я впервые прикоснулся к тайне песчинки, хоть еще ничего о ней и не узнал, когда волшебный мир первооткрывателя предстал передо мной во всем своем волнующем и неразгаданном очаровании, прошло больше года. Я встречался с Хинтом в Таллине и Москве, иногда становился его безмолвной тенью и ездил с ним по его силикальцитным делам, а чаще всего был слушателем и секретарем.

За это время я узнал о Хинте самые противоречивые истории. Как это почти всегда бывает, суждения о нем тоже были самыми противоречивыми. То говорили мне, что Хинт мягок и сдержан, то уверяли, что он человек жесткий и вспыльчивый, то называли его неуживчивым, то обаятельным и привлекательным, то напористым, то робким, то шумливым, то тихим — словом, были люди, которые приписывали ему все человеческие пороки, были и те, кто восторгался только его добродетелями. Но все, решительно все, называли его талантливым и признавали его жизнь трудной.

По-видимому, Хинт знал об этих характеристиках и относился к ним с философским спокойствием. Будто речь шла не о нем, а о ком-то другом, постороннем.

— Ничего не поделаешь — каждый судит по-своему.

В какой-то мере он даже оправдывал тех, кто судил «по-своему».

— Представьте себе, — говорил Хинт, — что я обнаружил еще один «подводный риф» и силикальциту грозит опасность. Я иду в строительное ведомство, скажем, к начальнику отдела, привыкшему к тихой, размеренной жизни. Происходит первое столкновение — ему кажется, что самое главное дело для государства то, которое ему накануне или только что поручил его начальник, а я считаю, что самое главное — силикальцит. Но это еще не все. Не добившись ответа от начальника отдела, я попадаю к министру или к его заместителю. Конечно, с точки зрения некоторых людей я не очень приятный субъект…

Я, конечно, сочувствую Хинту. А он рассказывает о новых столкновениях, но я перебиваю его.

Не будем забегать вперед. Продолжим наше путешествие по его жизненному пути. Пройдем по следам его открытия, прикоснемся не только к его славе и успехам, но и узнаем о его ошибках и поражениях. И кто знает, может быть, тогда и мы с вами, читатель, тоже сможем судить о Хинте «по-своему».

Глава двенадцатая

Итак, Хинт покинул рыболовецкий колхоз, вернулся в Таллин и сразу же побывал у своего старого профессора — Юрия Нуута. Известный математик, автор многих научных трудов, профессор Нуут считал Хинта своим самым способным учеником, еще в институте советовал ему посвятить себя не строительным, а математическим наукам. Хинт тогда колебался, раздумывал, а профессор настаивал:

— Вы, пожалуй, один из тех, кто не совсем уверен, что дважды два — четыре, — шутил Нуут.

Еще в школе на острове Саарема педагоги обратили внимание на математические способности второго сына Александра и Марии Хинт. Но в семье этой математику считали отвлеченной наукой и добивались приема второго сына в строительный институт. А здесь, уже с третьего курса, профессор Нуут, чьи блестящие и остроумные лекции привлекали студентов и с других факультетов, снова и снова напоминал Хинту:

— Вас ждет превосходная невеста — математика.

Но Хинт продолжал изучать строительное дело, хоть с особым увлечением готовил и сдавал экзамены по математике. Но «превосходная невеста» не могла ждать — Хинт слишком долго раздумывал и выбирал. И в трудные минуты Хинт возвращался — правда, только мысленно — к этой мелькнувшей и исчезнувшей любви. Теперь же он пришел к ней за советом.

Профессор Нуут встретил Хинта приветливо и ласково, повел в так хорошо знакомый Хинту маленький кабинет, долго перекладывал книги со стульев на подоконник, а тем временем спрашивал:

— Где вы? Что вы? Как вы?

Хинт коротко рассказал профессору о лагере, побеге, скитаниях и походах, при этом вспомнил только смешную сторону всех своих бедствий. И сразу же перешел к делу.

— Я бы хотел изредка бывать в лабораториях института. Не могли бы вы, профессор, помочь мне?

— Изредка? — переспросил Нуут и сразу же насупился, с какой-то отчужденностью взглянул на Хинта. — Изредка? — повторил он, будто только это слово и запомнилось ему из всех, что он услышал от Хинта. И, помолчав, профессор резко сказал: — В наши лаборатории изредка приходят только невежды и старые институтские девы: одни прячут свое невежество, а вторые пытаются найти женихов среди рассеянных аспирантов. А что вы собираетесь искать?

Хинта смутил этот резкий тон, и поэтому он с искренней горечью ответил:

— Не знаю, профессор.

— Не знаете? Это уже интересно. Но если у вас есть какие-нибудь идеи, то вы должны бывать в лаборатории не изредка, а всегда. Лаборатория станет вашим домом, а домой вы будете являться изредка. Есть у вас какие-нибудь оригинальные идеи?

— Мне кажется, что нет, — быстро ответил Хинт.

— Вот и отлично! — обрадовался старый профессор и с какой-то легкостью подскочил на своем стуле, будто его подбросила пружина. — Вот и отлично! — повторил он по привычке. — Теперь я понимаю, что вы набрели на что-то большое. Не правда ли?

— Не знаю, профессор, — ответил Хинт.

— А почему бы вам не поступить в институт?

— Кем?

— Ну и не все ли равно — скажем, ассистентом.

— Я готов. Но у меня жена и дочь. Их надо кормить, — сказал Хинт.

— Их вы будете кормить, а сами будете терпеть. А теперь нам, пожалуй, дадут чаю. Не откажетесь? Хоть и говорят, что обед надо разделить с другом, а ужин отдать врагу, но у меня так много друзей и врагов, что я не знаю — с кем из них делить и кому отдать.

И уже в дверях, понизив голос, добавил:

— Не пугайтесь, если у вас будет много друзей и много врагов. Это тени наших удач и неудач. По правде говоря, пользу нам приносят и те и другие.

Только теперь Хинт обратил внимание на надпись на ноже для разрезания бумаги, лежавшем на столе. Это было павловское изречение из «Условных рефлексов»: «Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий».

Хинт добрался наконец до большой технической библиотеки. Конечно, и раньше, до тех июльских дней тысяча девятьсот сорок седьмого года, он мог побывать в библиотеках Таллина. Но он почему-то находил самые различные поводы, чтобы оттянуть встречу с книгами о силикатах, песке и извести. Хинту все еще казалось, что он ищет давно найденное, пытается открыть давно открытое, бредет по еле видимым, темным тропинкам, когда, может быть, уже давно есть простая и ясная дорога, проложенная наукой.