Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

со своей политической карьерой, он писал: «Мне кажется, что без компаса, руля и весел я оказался на море, берега которого больше не вижу, и, устав от тщетных волнений, припал ко дну лодки, дожидаясь будущего» (цит. по: [Hadari, 1989, р. 147–148]).

Токвиль умер в 1859 г., а потому не дожил до великого кризиса, который поглотил американскую демократию двумя годами позже. В «Демократии в Америке» он выразил достаточную уверенность в том, что зловонная язва рабства все-таки не приведет к длительной гражданской войне. Демократии, как ему казалось, защищены от наихудших последствий гражданского конфликта, поскольку население не потерпит раскола: в этом случае демократическая пассивность представлялась скрытым благословлением[7]. Однако пассивность была лишь одной из сторон демократии. Шло время, и Токвиля все больше удручала другая сторона американской политической жизни – ее нетерпеливость и непостоянство. Американская демократия не только не училась на своих ошибках, но и, похоже, становилась все более инфантильной и упрямой. В 1856 г. он написал одному своему американскому другу: «Достоверно то, что в течение нескольких лет вы странным образом злоупотребляли преимуществами, данными вам Богом, преимуществами, которые позволили вам безнаказанно совершать серьезные ошибки… Если смотреть с этой стороны океана, вы превратились в испорченного ребенка» (цит. по: [Craiutu, Jennings, 2004, р. 183][8]. Американская демократия казалась все более необучаемой. Инфантильность вела ее к пропасти.

Кризис, когда он наконец наступил, оказался намного более затяжным, кровавым и деструктивным, чем Токвиль мог себе представить. Четыре года гражданской войны могли бы оказаться для американской демократии роковыми, но все-таки не оказались. Республика приспособилась и выжила. Стало ли это моментом, когда американская демократия повзрослела? В 1888 г. британский юрист и дипломат Джеймс Брайс опубликовал книгу под названием «Американская республика», задуманную им в качестве дополнения к Токвилю спустя 50 лет, чтобы учесть все то, что тот либо не мог знать, либо проигнорировал. Брайс пришел к выводу, что американская демократия стала более устойчивой, справедливой и зрелой, чем во времена Токвиля. Токвилю была известна лишь американская демократия в период ее юности, когда она, как говорит Брайс, «преисполнилась самонадеянности, опьяненная изобилием собственной свободы». И из-за этого Токвиль пришел к неверным выводам.

Массы были настолько убеждены в своем неимоверном превосходстве над всеми остальными народами, и прошлыми, и настоящими, что просто не хотели ничего слушать, кроме лести, а их нетерпимость распространилась из политики на все остальные сферы… По мере роста нации она избавилась от этих юношеских недостатков и неопытности, тогда как суровая дисциплина Гражданской войны научила ее трезвомыслию, и подарив ей то, чем она могла по праву гордиться, разогнала дымку самообмана [Bryce, 1888, р. 235–236].

Это была трудная школа, но гражданская война преподнесла американской демократии урок.

Теперь же Брайс обнаружил иную проблему. Политическая жизнь в Америке выстроилась по новой устойчивой схеме. Перед ней стояла опасность, которую Брайс называл «фатализмом толпы» и которая совпадала с тиранией большинства по Токвилю, на этот раз избавленной от злобы большинства и его нетерпеливости. Американцы собрали достаточно сведений, подтверждающих глубинную силу их политических институтов, а потому стали принимать свой успех за нечто само собой разумеющееся. Это привело к «оптимизму, который недооценил внутренние сложности политики и неизбежные слабости человеческой природы» [Ibid., р. 432]. Американцы больше не были дикими и заносчивыми. Но они стали слишком уверены в том, что могут справиться с любыми напастями. Они приобрели новую веру в свою демократическую судьбу, и эта вера стала еще крепче, поскольку она выдержала испытания. Но в этом смысле американская демократия свой урок не выучила. Дополнение Брайса, которое должно было внести поправки к Токвилю, возвращает нас к тому месту, на котором остановился сам Токвиль.

Как показывает Брайс, крупнейшие кризисы демократии XIX в. могут служить подтверждением проницательных идей Токвиля относительно некоторых затруднений, свойственных демократии. Правильный урок выучить очень сложно. Провал питает отчаяние, а успех – самодовольство. И граница между ними весьма тонка. И то и другое является проявлением демократического фатализма, а это значит, что успех и провал часто идут рука об руку. Но Брайс был необычным автором. В конце XIX в. взгляды на демократию чаще стремились к радикальным крайностям. Люди искали глубинную истину демократии и ждали, что кризис обнажит ее. С европейской точки зрения 1848 год так и остался незаконченным делом, а американская Гражданская война представлялась всего лишь второстепенным событием. Это была эпоха революционного социализма и подъема национализма, радикальной демократии и радикальной антидемократии. Политические мыслители этого периода, которых мы по-прежнему читаем, – это немцы, получившие всемирно-историческое значение, Маркс и Ницше, апостолы демократических преобразований и лишений, борцы с ложной видимостью. Этих людей считают пророками наступавшего века революций и войн. Никто не читает «Американскую республику» Брайса и не пытается найти в ней ключ к будущему.

И все же взгляд Брайса, сформировавшийся к концу XIX в., оказался поистине пророческим. Маркс и Ницше способствовали оформлению кризисов XX в.: именно к их идеям обращаются люди, когда стремятся к политической трансформации. Однако совокупный эффект тех же кризисов соответствует схеме, изложенной Брайсом, а до него – Токвилем: провал ведет к успеху, успех – к провалу, а истины, которые могли бы устранить разрыв между первым и вторым, всегда остаются недостижимыми. Мы все еще читаем Маркса и Ницше, поскольку хотим, чтобы кризисы стали моментами истины. Но Токвиль обнаруживает, что моменты истины демократии являются иллюзиями. Демократия худо-бедно разбирается с войной и революционными переменами, но путаница, ей свойственная, никуда не исчезает, а прогресс все так же неумолим. Она никогда не пробуждается в полной мере и никогда полностью не взрослеет. И это приводит к тому положению, в котором мы находимся сегодня.

Чтобы понять, как мы дошли до этого, я собираюсь рассказать историю семи кризисов, случившихся за последние 100 лет в стабильных демократиях. Кризисы демократии в XIX столетии были слишком беспорядочными, чтобы подтвердить истину слов Токвиля: демократия еще не утвердилась в достаточной мере, чтобы показать, каков будет ее порядок. Именно XX веку было суждено доказать, что Токвиль был прав, и началось это с войны, которая должна была положить конец всем будущим войнам, а также с всемирно-исторического триумфа демократии в 1918 г., который обернулся чем-то совершенно иным.

Глава I

1918: Ложный рассвет

Кризис

30 июня 1918 г., ровно посередине года, французский писатель Эдуард Эстонье объявил, что борьба за цивилизацию закончена. Первая мировая война, которая к тому времени тянулась уже почти четыре года, была проиграна. Немцы добились решающего прорыва и подошли к Парижу