Избранные. Гуманитарная фантастика - Алексей Жарков

Школа Консорциума – исключительный шанс попасть в Диадему. Но за это придётся пожертвовать самым дорогим: чувствами и эмоциями. Родители учеников считали, что уж лучше так, чем погибнуть от голода из-за уничтожения урожая кислотной пылью на одном из островов.

Куар ловко дирижировал руками, перекидывая информацию из папок. Внезапно он замер, увидев фотографию бирюзовой птички, обитающей на одном из диких островов. Кончики пальцев слегка подёрнулись, в лицо ударил жар. С усилием, словно отодвинул что-то тяжёлое, Куар перекинул фотографию в папку «Жизнь аборигенов Пронизи-Ч7», огляделся, не заметил ли кто на его лице проблески эмоций, и принялся дальше за работу. Но воспоминания о том уроке не покидали его до конца дня.

…Взгляд из-под очков ужалил.

– Куар, подойди! – вызвала Грюниоф. – Повтори-ка ещё раз главный тезис работника Консорциума.

Костлявые пальцы вмялись в его плечо.

– Работа – основное, что занимает мысли! Чувства – песок, замутняющий воду! Выпей стакан чистой воды и погрузись в работу! – отчеканил Куар.

– Молодец. Класс, повторите!

– Работа – основное, что занимает мысли! Чувства – песок, замутняющий воду! Выпей стакан чистой воды и погрузись в работу! – поднялись и, выпрямившись по струнке, хором повторили дети.

– Умницы, садитесь! – расплылась в улыбке директор. – А сейчас выполним одно задание. Куар, иди на своё место.

Она приглушила свет и включила проектор.

– Итак! На экране будут появляться фигуры, а вам следует правильно запоминать их очерёдность. – Грюниоф обвела класс наблюдательным взором. – Начинаем!

На экране, сменяя друг друга, стали возникать геометрические фигуры.

«Призма, куб, ромб, конус, трапеция… э-э-й… сбился. Призма, куб, ромб, конус, трапеция, пирамида, цилиндр, овал. Запомнил!»

Куар систематически выполнял тесты по тренировке памяти, и это задание особого труда не вызвало. В отличие от Лирка, худого веснушчатого неумехи, у которого всё постоянно валилось из рук.

– Ромб, овал… потом… ай, не успел. Конус, ромб, … – бубнил он под нос.

Куар отщипнул от гнущейся ручки, скрутил шарик и бросил в Лирка, попав в острый подбородок. Тот рывком обернулся и забегал глазами в поиске сбившего его с мысли. Куар чуть было не рассмеялся при виде его растерянного взгляда. Но тут же проглотил улыбку, зная, что может случиться, если учитель заметит на его лице эмоцию.

Грюниоф тем временем подошла к клетке с любимым питомцем учеников – бирюзовой четырёхкрылой птичке Флавви. Она обернулась и, заметив, что за ней следят, закричала:

– Запоминаем фигуры!

Ученики вернулись к экрану, но могли наблюдать, как Грюниоф открыла клетку, протиснула туда руку и сжала птицу в кулак. Флавви, как всегда, тихонько попискивал. Двумя пальцами другой руки она некоторое время поглаживала Флавви по пятнистой головке, как внезапно обхватила её рукой и с силой провернула. Флавви жалобно пискнул и затих. По классу разошлись испуганные возгласы.

– Молча-а-ать! – заорала Грюниоф, бросив на пол неподвижное тельце Флавви. – Запомнили?!

Она выключила проектор и подскочила к мальчику позади Куара.

– Вилье, повтори!

– Р-р-ромб, к-к-конус, дальше… э-э-э… – дрожащим голосом заговорил ученик.

– Сел! Эквайла, как насчёт тебя? Тоже решила поставить под сомнение тезис Консорциума? Эмоции или работа. Назови фигуры!

Грюниоф нависла над лучшей ученицей класса.

– Призма, куб, ромб, конус, трапеция, пирами… – Эквайла замолчала, искоса глянула на Флавви, лежащего кверху лапками, и по её щекам потекла вода.

«Как тогда, у мамы», – подумал Куар.

– Что-о-о?! Слё-ё-ёзы?! Немедленно сообщаю об этом судье Брейзу! Надеюсь, он отправит тебя на пару дней на Пронизь-К1! Там-то ты не поплачешь, ледяной ветер проест твои заплаканные щёчки до самого мяса!

Подобные наказания устраивали регулярно. Никто не хотел попасть в немилость к одноглазому судье и одновременно исполнителю приговора Брейзу. А тем более очутиться на пустынно-ледяном Пронизь-К1.

Нет эмоций – нет проблем. Истина, которую школа Консорциума Пяти вбила в сознание каждого будущего работника.

Ю-у-у-у… – завыл оповещатель.

Куар приблизился к аутентификатору. Лучи сканера пробежали по сетчатке. Распознавание завершено, доступ к компьютеру заблокирован.

Выстроившись в шеренгу, работники стали продвигаться к выходу. Кто-то сзади ткнул в спину, Куар обернулся. Каменное лицо Лирка не выделялось из тысячи таких же лиц сотрудников архива, но его глаза, сдавалось, проживали отдельно от него свою наполненную азартом жизнь.

– Что после работы? – спросил Лирк. Казалось, со школы веснушек на лице только прибавилось.

– Домой, – кинул Куар.

– Ты чего? Завтра выходной же. Не знаешь?

– Знаю. День Консорциума Пяти. И что с этого?

– Как «что с этого»? Все в Айсберг идут. К тому же сегодня день, когда можно… – Лирк замолчал, проходя рядом с суровым верхоглазом. Охранникам необязательно лишний раз слышать о желании дать волю чувствам.

– Мне не надо, – пожал плечами Куар.

– Не верю, что Хрюниофка выбила из тебя всё живое.

За такие слова можно было поплатиться не только работой, но и возможностью жить в Диадеме. Друзья, однако же, могли говорить открыто, не опасаясь, что на следующий день верхоглазы скуют мышцы нейродубинкой и направят к судье Брейзу.

– Жди меня на выходе, – прошептал Лирк.

* * *

Возвышающийся в центре Площади Рекреации колпак Айсберга – развлекательного комплекса – утопал в красочной иллюминации. Это было место, где за оплату разрешалось то, из-за чего вне стен этого заведения могли надолго сослать на Пронизь-Ю9, остров заточения, или вовсе выдворить за пределы Диадемы.

Чувства и эмоции – то, за чем работники тянулись в Айсберг.

Гнев, радость, удивление, отвращение, интерес, презрение, стыд и другие чувства высвобождались в упрятанном глубоко под землёй Айсберге, без риска оказаться замеченным верхоглазом или одной из зорких камер Диадемы.

Самым популярным заказом считалась радость. Танцы, представления комиков, интерактивные игры, путешествия по виртуальным мирам – всё это невозможно оценить в полной мере без этой, пусть и недешёвой, покупки.

Прижимистые могли, конечно, скоротать время, ничего не купив, однако такой досуг не только оказывался унылым, но мог сыграть в обратную сторону: невольная эмоция каралась штрафом, а при отсутствии возможности оплатить следовала двухнедельная отправка на неимоверно жаркий Пронизь-С14.

– Что надо? – лениво спросил на входе тучный кредитёр с лоснящимся лицом.

– Абонемент, на всё, – мажорно ответил Лирк и широко улыбнулся, от чего кредитёра заметно передёрнуло. Он впился в Лирка прикрытыми от света фонариков глазами, давая понять, что за выражение эмоций до их приобретения накладывался штраф. Но веское «на всё» заставило его опустить руку в карман пиджака, вынуть чип-билетёр и оставить на шее Лирка заветное «БЕСПРЕДЕЛ».

– Добро пожаловать в Айсберг, – пробасил тучный. – Тебе что?

– Мне… – стушевался Куар. Он вообще не планировал идти, к тому же вываливать почти все заработанные за год деньги на «беспредел». – Грусть, пожалуй.

– Какая грусть?! – возмутился Лирк. Он уже успел попрыгать, истерически рассмеяться и невесть чего испугаться. – Бери радость!

– Хорошо, грусть и радость, – поддался Куар.

Кредитёр протянул считывающее устройство. Куар провёл над ним чипом, встроенным в ладонь. Послышался одобрительный сигнал устройства – деньги списались. Шею украсили два штриха-пропуска.

В Айсберге было шумно и многолюдно. Белые культурщики, зелёные технологи, серые властители, красные медики, жёлтые развлекатели – весь город пришёл, чтобы как следует отметить День Консорциума Пяти и выразить почтение к его правителям: губернатору Зо, судье Брейзу и недавно занявшей пост корректора эмоций старушке Грюниоф.

Многих сегодняшняя ночь притягивала и снятием запрета на то, что люди таили в себе и за что, порой не выдерживая, изгонялись из Диадемы. Этим магнитом, притягивающим сильнее, чем возможность обхохотаться до упаду, были слёзы. Печаль приходилось встречать с тем же безжизненным лицом, с которым и проживали каждый день в Диадеме. Постоянно следящие, даже дома, датчики эмоций не позволяли пролить ни слезинки.

– Не останавливайся! – вёл за собой Лирк, перекрикивая гремящую музыку.

Куар спешно следовал за пробивающимся через толпу другом, на ходу осматривая помещения спецзалов. В одном, блуждая в сизом тумане, все навзрыд рыдали. В другом, где экраны проецировали лица, должно быть, ненавистных людей, все озлобленно рычали, рвали зубами подушки. Из третьего, где находились дамы в розовых одеяниях, доносился притворный смешок, неискреннее удивление и лживый плач.