Вестники Царства Божия - Александр Мень

ПОТОМУ И ВЗЫЩУ С ВАС ЗА ВСЕ ЗЛО ВАШЕ.

(Ам 3,2)

Слово "возлюбил" в подлиннике звучит как "познал", т.е приблизил к Себе, вступил в тесное общение. Это означало, что особый дар богопознания, который получил Израиль, требовал от него полного напряжения нравственной воли, всецелой преданости Богу и Его заповедям. Представитель всего человечества, он должен был воспитать в себе готовность воспринимать Откровение и быть достойным его. Это не имеет ничего общего с вульгарным национальным мессианизмом, ибо по природе своей Израиль ничем не отличается от эфиопов и филистимлян?

Амос отсекает веру от внешнего благоденствия нации Божия. Правда стоит надо всем, и если народ, призванный исполнить ее, окажется несостоятелен, он не должен рассчитывать на попустительство и ждать снисхождения. Это та же мысль, которую Христос выразит в притче о талантах "Кому много дано, с того много спросится". Горькое разочарование ждет тех, кто говорит - "мы лучше других", "мы избранные", "мы особенные". Правда Божия нелицеприятна.

Так рушились представления воинствующих ягвистов и утверждались иные принципы в отношениях между Богом и человеком. Самого Амоса это новое видение потрясло до глубины души. Быть может, и сам он когда-то не был свободен от общепринятых иллюзий. И с тем большей силой отдался он теперь проповеди суда Господня. Вавилонские поэты прославляли богатырей, египетские-богов, фараонов и женщин, Гомер воспевал доблесть своих героев и их оружие; Амос же-великий поэт Востока- отворачивается от всего этого, ибо им владеет одно: мысль о Божественной справедливости. Правда - вот его единственная царица и героиня, только о ней его вдохновенное слово.

Ницше видел в этом извращение простой инстинктивной религии. "Бог справедливости",-говорил он с негодованием,- более не составляет единства с Израилем, он не служит выражением народного самосознания". На самом же деле это был не упадок, а величайший взлет еврейской веры. В лице Амоса она отвергла ложную религию, которая действительно стала лишь проекцией дум и чаяний нации.

x x x

Будду, выступившего через полтора века после Амоса, потрясло царящее в мире физическое зло: болезни, старение, смерть. Иудейского же пастуха, взвесившего мир на весах Правды, ужасало зло нравственное, ужаснула низость и греховность человека. Когда он смотрел на жизнь своего народа глазами рыцаря справедливости, он не мог не прийти к заключению, что Израиль обрекает себя на тяжкую расплату. Ягве призвал его быть "народом святым", быть единой общиной братьев, связанных верой в Моисеев Завет. Как далеко отошел он теперь от этого идеала.

В речах пророка возникают интонации гневного обличителя социальной неправды. Он бесстрашно высмеивает ненасытных стяжателей, живо, в лицах, изображает их в момент, когда они любуются награбленным добром, похваляясь друг перед другом. "Не своей ли силой мы добыли могущество?" А вот торговцы, с нетерпением ожидающие окончания праздников, чтобы приняться за свои привычные дела вздувать цены, обмеривать, обвешивать, "покупать неимущих за серебро и бедняков за пару сандалий". С сарказмом говорит пророк о пресыщенных столичных матронах, которые требуют от мужей изысканных вин и слушают музыку, развалясь на драгоценных ложах. Эти картины не являлись чем-то необыкновенным для любой страны, где было имущественное неравенство. Но пророк видит в этом глубокое искажение природы человека, поругание правды, греховное падение народа Божия.

По словам Амоса, благополучие власть имущих зиждется на угнетении слабых, лживости, бесчеловечности и продажности:

Они не умеют творить справедливость,

говорит Ягве,

Во дворцах своих собирают

добытое грабежом и насилием.

(Ам 3, 10)

Пророк обращается к самодовольным и беспечным царедворцам, которые не подозревают, как скоро они пожнут плоды своих преступлений:

Вы, что пьете вино из кубков,

головы елеем умащаете

и не страждете о бедах Иосифа,

Пойдете за то во главе изгнанников,

и кончится пир развращенных.

(Ам 6,6-7)

"В это скверное время, - говорил Амос, - благоразумные помалкивают. Он прекрасно сознавал, какую ненависть возбуждают его речи, но молчать не мог даже перед лицом обвинений и угроз.

Внешняя набожность ни на йоту не оправдывала израильтян в глазах пророка. Напротив, чем больше рвения проявляли они в исполнении обрядов, в соблюдении праздников и священных церемоний, тем отчетливее обнаруживалась их неверность Богу. Дым, поднимающийся от алтаря, горы хлеба, плодов, мяса, гимны и фимиам не могут заменить жизни по заповедям Божиим. Религия, в которой ощущается оттенок сделки и вымогательства, есть оскорбление Неба. Люди должны навсегда расстаться с надеждой, будто от Бога можно откупиться.

То, что происходило в дни торжеств у жертвенников Ягве, он заклеймил как кощунство. Обряды без истинного благочестия, проявляющегося в делах и поступках, становятся глумлением над верой. За восемь веков до Евангелия Амос первый сорвал маску с фарисеев и заговорил о том, что впоследствии столь часто предавалось забвению и в Византии, и на Руси, и в Европе. Ни торжественные процессии, ни паломничества, ни золото окладов не спасут тех, кто творит зло. Их богослужение превращается в богооскорбление.

Ненавижу Я, презираю праздники ваши,

не приемлю каждений на торжествах ваших.

Если принесете Мне всесожжения и дары ваши,

Я отвергну их и не взгляну на жертвенных тельцов.

Удали от Меня шум песен твоих, звукам арфы твоей Я не стану внимать,

Но пусть, как вода, потечет правосудье и праведность, как могучий поток.

(Ам 5, 21-24)

С горькой иронией обращается пророк к тем, кто гордится своей избранностью, правоверием и дарами Богу. Пусть они ходят на богомолье и пытаются умилостивить Ягве щедрыми пожертвованиями и праздничными пирами. Это им не поможет.

Ступайте в Бетэль и грешите,

в Гилгал - умножайте беззаконие!

Приносите утром жертвы ваши,

и каждые три дня - десятины ваши!

Тащите хлебы, благодарственные дары,

кричите повсюду о ваших щедрых даяниях,

ибо вы так любите это, сыны Израиля!

(Ам 4,4-5)

Это был призыв к полной и бескомпромиссной перестройке религиозного сознания, и не случайно первомученик Церкви Стефан, выступая против приверженцев обрядового закона, будет ссылаться на пророка Амоса.

Но тем не менее сам иудейский пастух не считал свое учение новшеством, он нигде не говорил, будто учит чему-то совершенно неизвестному. Пророк напоминал Израилю, что некогда в пустыне он обходился без пышных ритуалов и "хлебных даров" (Ам 5, 25). Эта ссылка перекидывает мост между проповедью Амоса и Декалогом-скрижалями этического монотеизма. Вне всякого сомнения, нравственные понятия Амос почерпнул из синайского Предания, но действовал он уже в совсем иных условиях, нежели Моисей. В пустыне перед Израилем не стояли еще те религиозные и социальные проблемы, которые породила эпоха Амоса. Простота обряда и патриархальный уклад жизни были чужды злоупотреблениям, возникшим в царское время. Потребовалось новое действие Духа Божия для того, чтобы возродить и обновить Моисееву веру. Главным пафосом новой проповеди явилось изобличение магического понимания культа и протест против общественной несправедливости.

Нередко пытались толковать дело Амоса как создание своего рода "этической религии" и видели в нем лишь социального реформатора, боровшегося с угнетателями с помощью религиозной фразеологии (4). Но эти попытки лишены всякого основания. Существует радикальное различие между пророком и теми поборниками справедливости, которые исходили из отрицания веры и культа науки. Они забывали, что наука сама по себе не может защищать свободу, ибо свобода-духовная категория. С позиций науки так же мало оснований осуждать человека-угнетателя, как хищника, пожирающего добычу. И если отрицатели Духа говорят о недопустимости подавления человека человеком, то к этому побуждает их не наука, а смутный нравственный инстинкт.

Амоса нельзя обвинить в такого рода безотчетной непоследовательности. Он не проповедовал отвлеченного социального идеала. Он-мистик и боговидец, для которого служение Правде есть прежде всего исполнение Божьих велений. Он знает надмирный, сверхчеловеческий источник добра, и для него Бог и Правда едины.

В проповеди Амоса социальный протест есть не основное, а вторичное, производное от веры пророка.

В сознании древних мысль о грехе чаще всего сливалась с понятием сакральной скверны, нарушения внешнего табу. Для Амоса же грех есть зло, внесенное в отношения между Богом и человеком. Грех есть прежде всего оскорбление Творца, отказ следовать Его путем. Здесь нет "этической философии", а есть изобличение религиозной измены, которая влечет за собой утрату богообщения, дарованного Израилю.