Этот Вильям! - Ричмал Кромптон

Она села, разрумянившаяся, под восторженные аплодисменты.

Потом из угла вытянули упирающегося Джимми. Он встал с видом мученика, закрыл глаза и…

ИзмалыхделвкотолыхмноголюбвиидоблотыздесьназемлеЭдемпостлоимнебеснойкласотыэтовсечтоязнаю

— выпалил он на одном дыхании и сел, отдуваясь. Его наградили более умеренными аплодисментами.

— Теперь Вильям!

— Я ничего не знаю, — сказал он.

— О, ты знаешь, — сказала миссис Браун. — Расскажи то, которое выучил в школе. Встань, дорогой, и говори отчетливо.

Вильям медленно поднялся.

Шхуна «Хесперес» по зимнему морю скользила.

— начал он, но тут же остановился, кашлянул, прочищая горло, и начал опять.

Шхуна «Хесперес» по зимнему морю скользила.

— Ну, продолжай! — раздраженно произнес его брат.

— Как я могу продолжать, если ты что-то мне говоришь, — строго сказал Вильям. — Как я могу продолжать, если ты будешь все время говорить мне продолжай?

— Шхуха Несперес по зимнему морю скользила… и я не смогу продолжать, если Этель будет хихикать. В этом стихотворении нет ничего смешного, и, если она будет хихикать, я не буду больше читать.

— Этель, дорогая! — укоризненно прошептала миссис Браун.

Этель развернула свой стул на сто восемьдесят градусов. Вильям подозрительно уставился ей в спину.

— Ну, Вильям, дорогой, — обратилась к нему миссис Браун, — начни снова, никто не будет тебя прерывать.

Он опять предварительно откашлялся.

Шхуна «Хесперес» по зимнему морю скользила.

И опять замолчал, медленно и тщательно расправил свой воротничок и убрал со лба прядь волос.

«Шкипер взял…» — тихо и благожелательно подсказала тетя Джейн.

Вильям повернулся к ней.

— Я собирался это сказать, а мне не дали, — возмутился он. — Я вспоминал. Это длинное стихотворение, и приходится иногда останавливаться и вспоминать. Я… я лучше покажу вам фокус, — вдруг выпалил он, отчаявшись преуспеть в декламации. — Я прочитал о нем в книжке. Я пойду и подготовлюсь.

Он вышел из комнаты. Мистер Браун вынул носовой платок и вытер им лоб.

— Можно узнать, — сказал он, — сколько еще будет все это длиться?

Тут возвратился Вильям с раздутыми карманами. В руке у него тоже был большой носовой платок.

— Это платок, — провозгласил он. — Если кто хочет убедиться, можете его потрогать. Теперь мне нужен шиллинг. — Он выжидательно всех оглядел, но никто не пошевелился. — Сойдет и пенни, — сказал он с легким презрением.

Роберт кинул ему монету.

— Значит так, я кладу пенни в платок. Вы видите, как я это делаю, да? Если кто хочет подойти и убедиться, что пенни в платке — пожалуйста. Так. — Он повернулся ко всем спиной и что-то вынул из кармана. После нескольких телодвижений он повернулся опять лицом к присутствующим, зажав платок в руке. — Теперь посмотрите внимательно, — он подошел к ним ближе, — и вы увидите, что шил… то есть пенни, — он опять с презрением глянул на Роберта, — превратился в яйцо. В настоящее яйцо. Если кто думает, что оно не настоящее…

Но яйцо было настоящим. Оно подтвердило заявление Вильяма звучным «крэ-э-к» и вытекло частично на ковер, а частично на черную шелковую юбку тети Евангелины. Посыпался град упреков.

— Сначала какое-то жуткое насекомое, — чуть не плакала тетя Евангелина, — а теперь эта мазня… Хорошо, что я здесь не живу. Одного дня в год вполне достаточно… Мои нервы!..

— Ах-ах-ах! — вздыхала тетя Джейн.

— Додумался, взять для этого сырое яйцо, — вставила Этель.

Вильям даже побледнел от возмущения.

— Я же сделал все, как сказано в книжке. Смотри. Здесь говорится: «Возьмите яйцо, спрячьте его в карман». Я взял яйцо и спрятал в карман. Получается, — с горечью произнес он, — получается, эту книжку надо назвать не «Чем может заняться мальчик», а «Чем нельзя заниматься мальчику».

Мистер Браун медленно поднялся с кресла.

— Тут ты, пожалуй, прав, сын мой. Благодарю, — сказал он с подчеркнутой вежливостью, забирая у Вильяма книжку и направляясь к небольшому встроенному в стену книжному шкафу. Там покоились духовое ружье, горн, рогатка и губная гармошка. Когда отец открыл шкаф, чтобы положить туда и книжку, мимолетное видение конфискованных сокровищ добавило горечи в душу Вильяма.

— Даже в Рождество!

Он еще не отошел от молчаливого возмущения, как из церкви вернулась тетя Люси.

— Викарий не читал проповедь, — сообщила она. — По общему мнению, утренняя служба была замечательной. Как я уже говорила, я не хочу, чтобы Вильям укорял себя, но очевидно, что он лишил меня сегодня большой радости.

— Вильям холоший! — сонно пробормотал Джимми из своего угла.

Когда Вильям раздевался перед тем, как улечься спать, взгляд его упал на разукрашенный цветами девиз: «День в делах — счастливый день».

— Все это вранье, — сказал он возмущенно. — Вранье все это.

Затемнение

Вильям мечтал о каске. У всех «разбойников», у всех других знакомых ребят были каски, а у Вильяма нет, и не было денег, чтобы ее купить. Плохонькую можно было купить всего за шесть пенсов в Хэдли, но Вильяму не нужна была плохонькая, да и шести пенсов у него не было. Та, о которой он мечтал, стоила шиллинг и шесть пенсов. Но легче достать Луну, чем такую сумму, говорил он сам себе и с горечью добавлял: «Ишь, размечтался!» Его на месяц лишили карманных денег, чтобы хоть как-то возместить ущерб за тарелки, разбитые им во время жонглерских тренировок. «А как же научиться? — протестовал он, когда ему вынесли такой приговор. — Вы что ж, думаете, жонглеры не тренируются? Думаете, они с самого рождения умеют жонглировать? Конечно, они били и тарелки, и другую посуду, когда тренировались. Неужели не понятно?.. Скажите, как же я смогу стать жонглером, чтобы, когда вырасту, зарабатывать на жизнь, если вы не позволяете мне тренироваться? Вы что, не хотите, чтобы я сам зарабатывал на жизнь, когда вырасту? Вам это дорого встанет, содержать меня, и все потому, что вы не позволили мне тренироваться, чтобы зарабатывать деньги жонглированием…»

Услышав, что отец поворачивает ключ в двери, он почел за лучшее прервать свою аргументацию, вышел в сад, уселся на перевернутую тачку и стал бросать камешки в соседскую кошку, которая недвижно сидела на заборе и смотрела на Вильяма со злобным презрением…

— Во время воздушного налета меня без каски могут в любую минуту убить, — негодуя говорил он кошке, бросая камешки, которые пролетали в футе от нее, — а им на это наплевать!

Вдоволь насладившись жалостью к себе, он принялся обдумывать всевозможные пути и способы. На отца рассчитывать нечего. Отец, по его мнению, самый скаредный человек на свете, ворчащий по поводу счетов за школу, за одежду и цепляющийся за любую возможность лишить Вильяма карманных денег. Мама не такая прижимистая, но она только что лишилась половины тарелок из столового сервиза, и теперь к ней было не подступиться. Этель? Этель в своей сногсшибательной форме Добровольческого подразделения, которая шла вразрез со всеми требованиями к военной одежде — пилотка утопала в кудряшках, высоченные, не по уставу, каблуки, — каждый день спешила на службу в госпиталь и жила в мире реальных и ожидаемых потерь. Поначалу Вильям заработал несколько пенсов, позволив ей тренироваться на нем с медицинскими шинами, жгутами и бандажами, но эта стадия закончилась, и теперь Этель обучалась более трудным вещам, так что Вильям стал ей уже не помощник. Вдобавок Вильям был у Этель сейчас в немилости из-за того, что взял у нее на время тканый жгут, чтобы приспособить его под индейское головное оперение, и потерял в лесу.

Роберт? То, чем занимался Роберт, всегда интересовало Вильяма, однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что с каской тут ничего не выйдет. Роберт еще не достиг призывного возраста, но во время каникул дежурил в местном Центре противовоздушной обороны. В каске, противогазе он выглядел великолепно и восемь часов дежурства проводил за чтением триллеров или играя в разные игры с другими дежурными.

На этой службе отечеству он прекрасно освоил технику игры в шашки, а также научился нескольким новым пасьянсам. Конечно же, Вильям не раз покушался на каску брата, но Роберт, застав однажды Вильяма в момент, когда тот примеривал ее, пожаловался мистеру Брауну, и теперь Вильяму запретили к ней даже прикасаться.

— Уж и поносить нельзя, попрактиковаться, — с возмущением жаловался он лавровому кусту (кошка, у которой его метание мимо цели вызывало отвращение, уже исчезла). — Нельзя даже попрактиковаться. А что будет, хотелось бы знать, если я останусь один под бомбежкой, а я даже ни разу не надевал ее… Вот будет история… и это он будет виноват…