Скажи миру – «нет!» (отрывок) - Олег Верещагин

Я почувствовал, как во мне разрастается любопытство и восхищение этим оружием. Руки буквально зудели, тянулись к клинкам.

— Танюшка, я, наверное, кое-что возьму, — разыгрывая неуверенность, сказал я.

Танюшка вздохнула:

— Игрушки нашел?

— Все-таки… защита. — Я опустился на корточки. — Ого!

— Я тоже покопаюсь, может, найду что поинтереснее. Одеяло, например, — сообщила она, обходя оружейную свалку.

— Не порежься, — машинально сказал я.

Среди клинков преобладали прямые шпаги и их производные. Я считал себя спецом по холодному оружию и всегда испытывал к нему слабость как к оружию благородному, но сейчас у меня просто разбегались глаза. Я брал новые и новые образцы, выдвигал и рассматривал клинки, касался разнообразных гард и ножен, тянул, пробуя на прочность, потрескавшиеся широкие перевязи… Выбрать было очень трудно как раз из-за невероятного обилия, и скоро я понял, что ничего не выберу — как тот осел, который сдох с голоду между двумя кучами моркови. Поэтому я просто закрыл глаза, встал, сделал два оборота и на ощупь поднял то, что попалось под руку.

— Выбрал? — насмешливо спросила Танюшка. Она сидела на корточках со своей стороны кучи, держа на коленях какой-то кинжал.

— Угу… — отозвался я, разглядывая то, что мне досталось.

Мне повезло. Наверное — в награду за решимость. Ножны оружия оказались простые, обтянутые черной кожей со стальными скрепами. Рукоять тоже не восхищала — покрытая шероховатой кожей же (ее обвивала прочно впрессованная металлическая нить), с навершием в виде шляпки гвоздя, защищенная ребристой гардой-раковиной и нехитрым плетением толстой проволоки (бронзовая, почему-то подумал я, хотя не знал точно). Лезвие — шириной в три пальца у основания, без выборок, гладкое — имело в длину сантиметров девяносто, не меньше, и к концу сбегало до двух пальцев ширины.

Поднявшись на ноги, я провел несколько фраз. Танюшка смотрела без насмешки — она видела меня на дорожке и знала, что это серьезно.

— Возьмешь эту шпагу? — спросила она.

— Это не шпага, — ответил я, любуясь оружием. — Это палаш. У шпаги обе стороны заточены на всю длину, а лезвие в сечении — ромб или линза. А тут лезвие — клин, и обух заточен только на треть от острия.

— Спасибо за лекцию, — поблагодарила она. — Так ты его берешь?

— Беру, — кивнул я. — Правда, он, Танька, тяжелый. Раза в три, если не больше, тяжелее рапиры, а я к ней привык. Смотри, как у меня медленно все получается… и инерция какая. — Я вновь показал несколько фраз.

— По-моему, все нормально, — критически всматриваясь, сообщила Танюшка.

— Это тебе кажется, — вздохнул я. — У меня вся сила в скорости… А, беру его!

Ножны крепились на широкой перевязи. Причем на лопасти было место для второго клинка, а на груди — еще один чехол. Я повздыхал и зарылся в кучу под ироничным взглядом Таньки, объяснив:

— Место же есть, а пустое — некрасиво.

Я больше ничего не успел найти. Танька, бесшумно что-то там раскладывавшая, подала голос:

— Ого, смотри!

Она протягивала мне арбалет. Вернее, мне сперва показалось, что арбалет — винтовочное ложе, покрытое поцарапанной лакировкой, короткий лук с толстой тетивой, металлический кованый спуск — красивое и не очень тяжелое оружие. Я подержал его в руках и поднял глаза на девчонку.

— Может, мне этот арбалет взять? — задумчиво спросила она.

— Это не арбалет, — ответил я. — Это аркебуза.

— Ты меня за неграмотную не считай, — холодно заметила она, опасно сверкнув глазами. — Я даже картинку помню в учебнике. Аркебуза — это ружье. С фитилем.

— Да нет, Тань, — не стал смеяться я. — То есть правильно все, это аркебуза. Но вот такие штуки — самострелы, которые стреляют не стрелами, а пулями, — тоже называются аркебузами. Ты посмотри, там стрелы есть?

— Сейчас… вот, — она подняла в руке кожаный мешочек с завязкой, судя по всему, тяжеленький. — Ты прав, как всегда. Стрел нет, а это?.. — Она раздернула завязку и удивленно сказала: — Олег, это же подшипники!

Я принял мешочек — да, он весил о-го-го. А внутри и правда оказались никелированные подшипники.

Ну что ж. Отличные пули. Но тоже наводит на мысли…

— Бери, — посоветовал я. — Метров на сто он бьет наверняка, и не хуже пистолета.

— А как им пользоваться?

Вопрос был коварный. Но я не мог ударить в грязь лицом и, высокомерно хмыкнув, заявил:

— Ну, это просто. Смотри…

Это в самом деле оказалось «просто». Аркебуза имела странно современную конструкцию. Почти автоматный затвор отводился назад до упора, в отверстие наверху ложа вкладывалась пуля, затвор отпускали, и он чуть продвигался вперед, фиксируя ее в стволе. После этого аркебузу можно было вертеть как угодно — пуля не выкатывалась. Правда, и разрядить оружие становилось возможно лишь выстрелом. Танюшка несколько раз вхолостую щелкнула спуском, кивнула и продолжила поиски — похоже, и она увлеклась. За год нашего знакомства она набралась от меня немало, в том числе — и любви к оружию.

Я смотрел, как она копается с решительным видом, по временам сдувая с носа прядь русых волос, и, поймав себя на том, что широко улыбаюсь, поспешно вернулся к поискам.

Почти тут же я нашел еще один клинок — как подгадал, в пару к палашу. Это был ромбический в сечении кинжал в полруки длиной, с широко разведенными и выгнутыми по сторонам клинка длинными усами гарды. Удобную насеченную рукоять венчал солидный конический набалдашник. Прикинув оружие в руке, я закрепил кинжал во второй петле лопасти — он подошел идеально. Я даже подумал, что отсюда он и выпал.

Танюшка тоже нашла себе один клинок — широкий, в ладонь, плоский кинжал длиной сантиметров тридцать, с простой, но удобной пожелтевшей костяной рукояткой в мелких выемках. На одной стороне лезвия — в две трети длины где-то — шла пилка, и я уже настроился приколоться, что девчонки даже в оружии видят инструмент… но передумал. Пилка в самом деле могла оказаться полезней моего палаша.

Под руку мне попались три цельнометаллических кованых ножа с широкими концами — метательные, и я задумался. Олег Фирсов и Игорь Басаргин, которые постоянно тренировались метать ножи, учили и меня, но я оказался бездарным учеником… Правда, ножи мне понравились, и я сунул их — влезли хорошо — в чехол на груди, после чего встал, сожалеющим взглядом окинув кучу, которую приходилось оставлять.