Умница, красавица - Лариса Кондрашова

И подумать только – вся эта НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ НЕВЕРОЯТНАЯ КРАСОТА годами сидела здесь, в двухкомнатной квартире в Бескудниково. Шествовала с сумками по грязи, возносилась в скрипучем лифте. Вдыхала чужие затхлые запахи, безропотно склонялась к земле оттереть глину с поношенных туфель – и ничего, нормально.

Оксана с Левкой были такой красивой парой, что люди им вслед растроганно улыбались – тонкий, изящный темноволосый испанский гранд и грандиозная русская красавица. И дети у них красивые. Пятнадцатилетняя Танечка крупная, светлая, мамина дочка. Семилетний Олежка хрупкий, тонкое подвижное личико, папин сыночек. Танечка и Олежка обрадовались Соне, еще больше обрадовались подаркам, засуетились, зашуршали оберточной бумагой.

– Спасибо, – холодно сказала Оксана, не взглянув на пакеты и пакетики, – Танечка, поставь цветок в вазу на кухне.

Вытащила из ящика тапки, поднесла к лицу, проверяя свежесть, прежде чем дать Соне. Соня вздрогнула – в этом вся Оксана, какая-то она бесстыдно физиологичная, фу!..

– Танечка, доченька, у тебя еще биология… – мягко сказала Оксана. – Олежка, а ты… тебе уже скоро спать ложиться…

Ей хотелось и Олежку отослать если не спать, то хотя бы к урокам, но уроки были давно сделаны, и Оксана неохотно выдала ему новую железную дорогу.

Уселись вдвоем на кухне, Оксана налила чай, замолчали. Соня тупо рассматривала чашки с золотыми петухами, сахарницу с отколотой ручкой, аккуратные Оксанины кастрюльки на плите, сохнущую на батарее тряпку и думала, что бы такое сделать, чтобы Оксана перестала цедить слова и строить ей козью морду? Сплясать, заорать, заплакать? Жалостно шмыгать носом и твердить как попугай «прости моего дурачка, прости, прости»? Соня спросила про Танечкины успехи в бальных танцах, и Оксана впервые оживилась, подробно рассказала про общее восхищение Танечкиной красотой, про тренера, про интриги. Затем так же подробно и страстно про Олежкину несправедливую тройку за диктант и неправильную отметку по пению.

– Я ходила в школу разбираться! – тоном боевого командира сказала Оксана. – Олежка поет как минимум на четверку!..

– Разбираться? К учительнице по пению? – удивилась Соня и пожалела учительницу: поет себе, бедная, и не знает, что Оксана способна сделать с обидчиками своих детей, – вцепиться и рвать, пока не разорвет на мелкие части.

Рядом с тонким нервным Левкой Оксана своим массивным спокойствием напоминала бегемота в зоопарке. Страсть разгоралась в ней, только когда что-то требовалось ее детям. Однажды, давным-давно, они с Соней повели детей на елку во Дворец пионеров. Детям выдали подарки – кому синего медведя, кому красного. Танечке и Антошке достались синие. Возмущенная Оксана рысью понеслась к директору Дворца – требовать, чтобы синего медведя поменяли на красного, потому что Танечка хотела красного. Оксана была убеждена, что красный медведь для Танечки стоил любого скандала, – вот такая она была зверская мать.

Впрочем, и Оксана, и Левка, оба были РОДИТЕЛИ. Оксана хорошая зверская мать, Левка хороший сумасшедший отец. Пеленки, врачи, отметки – Оксана исступленно вцеплялась в каждую подробность детской жизни, Левка внимательно слушал, вникал, разбирался, подвозил, забирал, встречал… Танечку три раза в неделю на бальные танцы через весь город, Олежку на фигурное катание…

Лучше бы ему любить своих детей как все отцы, вприглядку, – на ночь приласкивать, целовать, прижимать и отпускать до следующего вечернего целования. Так думала Соня, потихоньку, про себя. Это Оксана его заставляла ТАК любить, так участвовать, словно они вчетвером – маленький десант, высадившийся во враждебном мире, и стоят, лязгая зубами, в глухой обороне против ВСЕГО.

Посмотрели телевизор, еще раз попили чаю, Оксана сверила с детьми план на завтра – тренировка, проверка уроков, обед, просмотр сериала.

– А мы рано спать ложимся… – зевнула она, положив ногу на ногу.

Левка утверждал, что при взгляде на Оксанины коленки мужики ойкают и резко тянут вниз пиджаки, хотя сам он как человек интеллигентный полюбил Оксану не за коленки, а за ее прекрасную душу. Неправда, вранье – он полюбил Оксану за коленки! Что же еще могло заставить Левку примириться с

Оксаниной семьей, играть с ними вечерами в карты, пить пиво, если не ее безоговорочная как дважды два красота?..

– Тебе от нас ехать далеко, – намекнула Оксана и, не скрывая недоброжелательности, спросила: – Ты же у Игоря остановилась?

Левка с Игорем из-за Оксаны впервые в жизни поссорились.

– Зачем жениться, дарагой, неужели она тэбе так не дает? – кривляясь, спрашивал Игорь.

– Вы с Соней нормальная средняя советская интеллигенция, а у Оксаны в генах соединились пролетарии всех стран… – говорила Ариша. У нее была теория, что жениться надо в своем кругу, а то не успеешь оглянуться, как тебя уже без ложки едят.

КАК Левка дрожал от обиды, доказывал, что Оксана роскошная…

– Конечно, роскошная, кто бы спорил, роскошная самка… – сказал Игорь, – от нее животные флюиды исходят.

– Это в тебе говорят первобытные чувства – такая самка и не твоя, – гордясь, возразил Левка.

Оксана и всегда-то была недружественная, торчала в компании как большой палец. А с тех пор, как Танечка и Олежка родились, особенно стала равнодушной и даже недоброжелательной, – а за что ей любить других людей, они же не ее дети. А Игоря с Аришей за что любить или даже просто терпеть? Впрочем, Игорь с Аришей ее тоже не любили, – когда вспоминали о ее существовании.

Оксана настойчиво повторила:

– Мы рано спать ложимся.

– Да? А я не уйду, – ответила Соня и смахнула локтем сахарницу.

Соня покосилась на осколки сахарницы, и вдруг ей стало совсем легко. Ничего она здесь не склеит и не испортит, Левка уже сам себе все испортил.

– Оксана, ты такая напряженная, как будто это не я, а представитель вражеской стороны. Ты Левку выгнала, но меня-то тебе не за что выгонять. Дай мне лучше еще чаю.

Оксана пожала плечами, но чай налила, и что-то в ее лице открылось навстречу Соне. У Оксаны нет подруг, подумала Соня, она же сидела здесь неделю как зверь в клетке, и поговорить ей хотелось, но не с кем…

– Ты знаешь, что твой брат завел себе шлюху?.. – деревянным голосом сказала Оксана.

– Почему шлюху? – глупо спросила Соня. «Шлюха» – такое странное, несовременное слово… Наверное, в Оксане проснулись пещерные инстинкты…

На кухню подтянулись Танечка с Олежкой, встали около матери, как два солдатика в карауле;

– Как он мог с какой-то шлюхой, ты только посмотри, какие у него дети, – повела рукой Оксана.

– Папа нас на шлюху променял, – важно вступила Танечка. Ей льстило быть с мамой в одной взрослой команде.