ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ - ШАНЬ СА

Женщине было столько же лет, сколько нашей матери, потому она так и нравилась Чунь И. Она умела терпеливо и внимательно слушать, и братец время от времени поверял ей свои обиды и мечты. После тридцати она растолстела и теперь страдала одышкой. Чунь И жалел её.

Она только что пробудилась от сна. Выбившаяся из-под чепца прядь волос падала на плечо. Чунь И заметил, что она хороша, как никогда, и что лицо её сияет нежностью и добротой.

Она пригласила его в гостиную, предложила чашку чая и участливо спросила, отчего он так бледен. Чунь И не ответил.

Она улыбнулась и сменила тему, поинтересовавшись его успехами в учёбе и на охоте, а потом предложила партию в шахматы. Игра отвлекла Чунь И, он забыл о случившемся, развеселился и с удовольствием посвятил её в подробности последней соколиной охоты.

Прислужницы удалились. Игра становилась всё острее, и соперники прекратили разговор. Тишину нарушал только сухой стук фигур о доску. Первая наложница опиралась подбородком о ладонь, и Чунь И заметил у неё на большом пальце кольцо с агатом. Руки женщины были безукоризненно белыми. Воротничок шёлковой рубашки плотно облегал шею и округлые плечи. Внезапно кровь ударила брату в голову, и он коснулся рукой её груди.

Наложница вздрогнула и со словами мягкой укоризны отвела его ладонь.

Они продолжили игру, но Чунь И мог думать лишь о нежной женской плоти и повторил попытку, на сей раз — более решительно. Жар её кожи обжёг ему ладонь.

Она встала, порываясь уйти, но Чунь И задержал её. Сдавленным голосом она сказала, что он лишился рассудка и что их могут увидеть. Дрожа всем телом, он заключил её в объятия.

От наложницы исходил аромат ванили. Чунь И жадно вдыхал тонкий запах тела, излучавшего счастье и покой, и ей не сразу удалось освободиться.

Утром у меня было плохое настроение из-за приснившегося кошмара. Как и во все предыдущие дни, я помнила лишь ощущение пережитого страха, но не детали. Даже выйдя из своей комнаты на яркое солнце, я испытывала настоящий ужас. Наш учитель недомогал, и я была вольна распоряжаться своим временем. Служанка, недовольно ворча, подсадила меня на кипарис, я перелезла на стену, открыла принесённую с собой книгу, но сосредоточиться на чтении не смогла. Написанные на бумаге стихи были безгласны, а тишина меня угнетала.

Я отложила томик и устремила взгляд на окрестности.

Горы вокруг озера ещё не оделись в весенний наряд и напоминали две обнажённые руки, держащие в ладонях зеркало.

Я вспомнила стихотворение шестого Далай-ламы,[8] которое мой отец велел перевести с тибетского:

Владыка смерти и ада,

Ты, владеющий зеркалом деяний,

Освободи меня от этой жизни

И благослови в следующей!

Я тут же укорила себя за эти строки — они показались мне дурным предзнаменованием, — взялась было снова за книгу, но потом решила отправиться к Матушке. Служанки сказали, что она пошла в покои Батюшки взглянуть на привезённое шитьё. Мне вовсе не хотелось видеть отца, но я мечтала увидеть новый полог для кровати: самые искусные вышивальщицы провинции должны были вышить на нём девятьсот девяносто девять бабочек. Волшебный полог прогонит гадкие кошмары!

Чтобы не столкнуться с Батюшкой, я вошла через дверь для слуг. Они дремали, устроившись на ступенях лестницы, я поняла, что мой родитель ещё отдыхает. Я прошла через маленькую гостиную, зал каллиграфии, миновала спальню и проскользнула в библиотеку, чтобы оттуда пробраться в комнату к Матушке. Резной стеллаж с книгами разделял помещение для чтения и шкафы с фолиантами. Полукруглая дверь была занавешена кисеёй.

Неожиданно я услышала лёгкое покашливание, осторожно убрала несколько книг с полки и увидела спину отца.

Он что-то писал.

Я собиралась бесшумно ускользнуть, но тут в покои ворвалась разъярённая третья наложница.

— Господин! — закричала она. — Вас обманывают, господин! Эта жирная сука, первая наложница, обесчестила вас!

Отец поднял голову.

— Я хотела навестить её, ветер отогнул полог, и там был Чунь И — в объятиях этой недостойной твари!

Отец отбросил кисть и вскочил. Перепуганная женщина отпрянула в сторону, но продолжила:

— Накажите её, хозяин! — завывала она со слезами на глазах. — Чунь И был в ужасе, хотел уйти, но мерзавка не пускала его, обнимала, шептала непристойности… Господин, нужно её высечь, вздёрнуть…

Стул отца с грохотом опрокинулся на пол. На шум прибежали слуги, и отец послал их за первой наложницей. Через несколько минут они вернулись и сообщили, что женщину мучит удушье и она не может встать с постели.

Отец сорвал со стены саблю деда, отшвырнул доносчицу, которая делала вид, будто хочет его удержать, и бросился к двери. В этот момент в комнату вошла Матушка с вышитой шалью в руках. Отец оттолкнул её с криком, что никто его не остановит. Матушка растерялась и принялась допрашивать слуг, но никто не мог ничего ей толком объяснить. Мой отец был уже за дверью, Матушка догнала его и попыталась отобрать саблю. Он ударил её по лицу.

— Сегодня, — сказал он, смеясь, как одержимый, — я перережу нить, привязывающую меня к этому замшелому миру.

Злобная гримаса исказила его лицо.

— Не будет ни наследника, ни вырождения. И я умру со спокойной совестью.

Матушка снова кинулась на него, повалила, схватила за ноги и крикнула слугам, чтобы отняли у хозяина оружие. Он грозился убить всех, кто посмеет его тронуть, и поранил остриём сабли одного из лакеев.

Я развернулась и пустилась прочь так быстро, как позволяли мои перевязанные ноги. Миновала свою комнату и вбежала к брату. Он лежал, закинув руки за голову, и задумчиво глядел в потолок.

Он улыбнулся и спросил о причине моих слёз.

— Что ещё я натворил? — легкомысленным тоном спросил Чунь И. — Наставник заболел, и я остался дома.

— Ему всё известно, как и мне! — со злым смехом отвечала я. — Можешь ничего не объяснять. В эту минуту наш отец держит в руке острую саблю, а Матушка пытается его остановить.

Чунь И изменился в лице и сел на постели. В этот момент появился запыхавшийся слуга и стал умолять его спрятаться.

Брат испугался.

— Что мне делать, сестрица? — растерянно спросил он. — Что же мне теперь делать?

— Подставить шею и заплатить за дерзость.

Из сада донёсся ужасный шум. Мы оба вздрогнули, переглянулись, и я бросила Чунь И туго набитый кошелёк.

— Здесь мои драгоценности и золото, что я получила в подарок. Беги, спасайся, не медли.

Лицо брата выражало растерянность и досаду. Он никогда не думал о расставании с семьёй. Трусость Чунь И возмутила меня.

— Чтобы проложить себе дорогу в жизни, мужчина должен быть один. Чего ты ждёшь, бездельничая день и ночь под крышей отцовского дома? Хочешь стать курильщиком опиума? Беги отсюда. Твоё будущее — там, в большом мире!

Я протянула руку и рывком поставила Чунь И на ноги.

Мой онемевший от ужаса брат взял немного одежды, деньги и украшения, я помогла ему собрать узелок, и он повесил его за спину. Конюший оседлал коня, служанка, которую я послала на кухню, принесла припасы и фляги с водой. Брат сел в седло, и я приказала открыть ворота. Он огляделся вокруг, всё ещё не решаясь отправиться в путь.

Крик во внутренних покоях вывел его из оцепенения. Лошадь фыркала, нетерпеливо била копытом. Чунь И обернулся.

— Куда мне ехать? — спросил он.

— В Пекин, в столицу!

— Когда я смогу вернуться?

Вопрос остался без ответа: лошадь уже неслась вниз по широкой извилистой дороге.

Я вышла за ворота.

Неукротимое величие внешнего миро повергло меня в дрожь.

— Прощай! — крикнула я. Слёзы застилали мой взгляд. — Мы ещё увидимся, братец!

Я вытерла глаза тыльной стороной ладони. Чунь И обернулся в последний раз, и вскоре фигура всадника превратилась в чёрную точку, а потом и вовсе исчезла во тьме долины.

Я вернулась в дом, горько рыдая. Меня пугала неизвестность, ибо я не знала, было ли моему старшему брату предначертано покинуть отчий дом и блуждать по миру или нет.

Я могла посоветовать Чунь И укрыться у друзей и переждать гнев Батюшки.

Вместо этого я сама приняла решение и спутала карты Судьбы.

Наступила ночь, и на небе зажглась луна.

Горы-исполины потягивались, вздымались вверх, глумясь над путником.

Чунь И гнал коня, оставляя за спиной собственный страх.

До Пекина тысячи ли[9] пути, думал он. Южная дорога — красивая, широкая и тенистая. По ней едут караваны, бродячие торговцы и ремесленники. Небольшие сёла, богатые деревни и густо населённые города сменяют друг друга. Сев на корабль в Чундзине, можно спуститься по Голубой реке на юго-восток страны, а оттуда отправиться на север, насладившись тёплой погодой и прогулками по городкам, с древности знаменитым красотой своих окрестностей и женщин.