На морских дорогах - Константин Бадигин

Через несколько минут весь экипаж, за исключением радистов, был в машинном отделении. Люди понимали, что речь идет о жизни или смерти корабля, и каждый работал с огромным рвением. Буторин и Гаманков, спотыкаясь в темноте, таскали доски и мешки с цементом. Андрей Георгиевич начал ладить опалубку вокруг злосчастной крышки холодильника. Соболевский, Буйницкий, Гетман и Мегер в несколько минут собрали притащенный общими силами брандспойт, протянули шланг за борт и начали откачивать воду, быстро скоплявшуюся на плитах. К ним вскоре присоединился Бекасов. На ходу он крикнул мне:

– В радиорубке сдвинулись аккумуляторы, нарушились контакты! Но сейчас уже все в порядке.

Я выбрался наверх, чтобы проверить крен и послать донесение о случившемся в Москву.

Стрелка кренометра двигалась все дальше. Над льдами царила та же гнетущая тишина. Ее нарушал лишь тоскливый собачий вой – Джерри и Льдинка, сошедшие на лед порезвиться, оказались отрезанными, так как трап из-за крена поднялся высоко над льдиной. Щенки жалобно выли во весь голос, задрав морды кверху и глядя на недоступный трап.

– Словно по покойнику, – сердито сказал кто-то. Я обернулся и увидел Полянского. Он осматривал ящики аварийного запаса.

– У вас все в порядке? – спросил я.

– Готово. Могу передавать.

– А как с аварийной рацией?

– Да вот они, эти ящики. Тяжелы больно. Неровен час, сходить придется, пожалуй, и не поспеешь снять.

Я пошевелил ящики. Они действительно были очень тяжелы. В голове мелькнуло: может быть, начать перегрузку аварийного запаса на лед? Для этого надо снять людей с работы в машинном отделении. Но это значит бросить корабль – тогда он наверняка будет обречен на гибель.

Нет, покидать судно еще рано. Вреднее всего в таком положении паника. Надо использовать все средства для спасения судна.

Вдвоем с Полянским прошел в радиорубку. Пока он включал передатчик и вызывал станцию мыса Челюскин, при свете керосиновой мигалки я торопливо набросал донесение в Главсевморпути:

«23 часа местного результате сжатия судно получило крен правый борт 18 градусов тчк Отливной забортный клапан вспомогательного холодильника стал пропускать воду также крышка вспомогательного холодильника тчк Вода стала поступать судно 23 часа 15 минут лед развело крен начал значительно увеличиваться также большого давления увеличилось поступление воды тчк Приступил откачке брандспойтом ставлю цементный ящик…»

Подал листок радисту. Он без устали стучал ключом. Его лицо было серьезно, губы плотно сжаты.

– Что случилось?

– Мыс Челюскин не отвечает, – отрывисто сказал он. – Даю общий вызов.

На пароходе положение осложнялось. С каждой минутой крен увеличивался: разошлись льдины и, лишенное опоры, судно теперь целиком зависело от поступающей в машинное отделение воды – чем больше ее прибывало, тем сильнее был крен, а чем круче был крен, тем энергичнее становился напор воды.

Спасательные работы затруднялись тем, что никак не удавалось дать электрический свет. Обычно дизель-динамо запускали очень быстро. Теперь же, словно назло, двигатель капризничал.

Этот аварийный агрегат стоял на палубе, укрытый в дощатой будке. Повесив на гвоздь тусклый фонарь, Сергей Токарев возился с помпой – из-за крена она отказывалась подавать воду для охлаждения цилиндра. Чтобы помочь ему, я схватил ведро и начал таскать воду из цистерны, находившейся на ботдеке. Ходить по палубе, неудержимо кренившейся на правый борт, становилось все труднее. Приходилось одной рукой держаться за поручни, чтобы не свалиться.

Притащив Токареву несколько ведер воды, я снова направился в машинное отделение.

Из мрака по-прежнему доносились тревожные, отрывистые голоса, лязг металла, чавканье брандспойта, плеск воды.

Брандспойт явно не справлялся с откачкой. При всем напряжении он выбрасывал за борт не более 10 тонн воды в час. Между тем установка цементного ящика должна была занять еще немало времени. Я приказал Трофимову поднять пар во вспомогательном котле, чтобы пустить в ход мощные паровые водоотливные средства.

– Для этого нужно двадцать часов, капитан, – сказал старший механик.

– А вы поднимите в три.

– Могут выйти из строя трубки.

Бережливый и заботливый, старший механик, кажется, готов был оберегать свое хозяйство даже на дне морском. Но обстановка заставляла нас идти на риск, и через несколько минут Алферов принял на себя обязанности кочегара и сам взялся за разводку огня под вспомогательным котлом. Шланг от брандспойта был заведен в горловину котла – надо было накачать в него минимум 12 тонн воды.

А света все не было…

Казалось, что прошла уже целая вечность. Между тем аврал начался всего 40 минут назад. События развертывались все быстрее, и только педантичный Андрей Георгиевич успевал регистрировать их с точностью до одной минуты, чтобы потом подробно описать аварию в вахтенном журнале.

В 24 часа крен достиг 30°. Это была критическая точка. Еще немного – и все грузы, какие только находились на корабле, должны были с грохотом и треском сорваться с места и обрушиться на правый борт, а это было бы началом конца.

Я вскарабкался по трапу наверх и стал пробираться в радиорубку. Полянский все так же сосредоточенно стучал ключом, держась одной рукой за краешек вздыбившегося стола, чтобы не упасть. В зубах у него дымилась трубка.

– Отозвался Рудольф, – спокойно сказал он, – сейчас передаю донесение.

Я набросал на клочке продолжение рапорта:

«24.00. Крен достиг 30 градусов тчк Качаю воду вспомогательный котел одновременно разведены огни так как откачаться брандспойтом невозможно…»

Полянский придвинул этот клочок к себе, кивнул головой и продолжал передачу.

– Вызывайте Челюскин, – сказал я, – пусть связываются с нами каждые десять минут.

Никогда еще «Седов» не был в таком трудном положении. Его мачты низко наклонились. Палуба перекосилась. Собаки, оставшиеся за бортом, выли все жалобнее. Их вой далеко разносился по безмолвной пустыне. Холодные, безразличные звезды скупо озаряли сумеречным сиянием наш накренившийся корабль и бескрайние льды. Что, если нам придется оставить его? Что тогда сулит нам, беззащитным от полярной стужи, дрейф на этом вечно движущемся, изменчивом льду?

И вдруг у меня за спиной послышался знакомый вздох дизеля. Он вздыхал сначала слабо, потом все громче, и вот все судно огласилось размеренным шумом этой работающей машины, самое дыхание которой действует успокоительно. Токареву наконец удалось исправить помпу и привести аварийный агрегат в действие.