Наступит день - Мирза Ибрагимов

Хикмат Исфагани отложил газету и посмотрел на Курд Ахмеда.

- Как вам кажется, сударь мой? Не пахнет ли тут кровью? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Да, в воздухе пахнет кровью. И нам надо держать ухо востро! Коммерсант, который сегодня не будет знать, что придержать на складах и что выпустить на рынок, завтра будет оглашать небо воплями...

Курд Ахмед сообщил своему патрону об увеличении спроса на шерстяные ткани и предложил выпустить на рынок английских шерстяных товаров на двести тысяч туманов.

- Ни в коем случае! - прервал его Хикмат Исфагани. - Этого нельзя делать. Наоборот, надо закупить на рынке весь наличный товар и запереть в складах. Война обесценивает не товары, а деньги. Надо придержать товар, забить им склады.

Хикмат Исфагани позвал служителя.

- Кальян! - приказал он ему и снова занялся газетами. Курд Ахмед пристально разглядывал этого человека, который выдвинулся еще при провозглашении первой иранской конституции и с тех пор непрерывно играл видную роль в политической жизни страны.

Хикмата Исфагани несколько раз избирали депутатом меджлиса. Одно время он занимал даже кресло премьер-министра. Активный участник игры, которая велась вокруг иранского престола, он в прошлом принимал участие в изгнании Мамедли-шаха Каджара, в утверждении власти его сына Ахмед-шаха и последовавшем затем его низложении; ему принадлежало видное место в кругах, которые подчиняли иранскую политику интересам то Англии, то Америки, то Германии, а то и всех трех государств одновременно.

Вместе с тем он завоевал репутацию сторонника "умеренной политики", "политического равновесия". Эти понятия имеют в представлении реакционных политических деятелей Ирана вполне определенный смысл. "Умеренная политика" и "политическое равновесие" в Иране понимаются как политика обеспечения домогательств конкурирующих в Иране иностранных государств. Эта политика, противоречащая интересам развития и роста самого Ирана, открывает огромные возможности обогащения, расширения торговли, увеличения прибылей многочисленным дельцам типа Хикмата Исфагани.

Наряду с личными, чисто материальными выгодами эта политика завоевала Хикмату Исфагани прозвище "патриота", "друга Ирана", что помогало ему при осложнении политической ситуации и обострении внутренних противоречий. В такие моменты он выходил на арену уже не в качестве сторонника "умеренной политики" и крупного коммерсанта, а в качестве "иранофила", "друга Ирана". Он открывал "борьбу" против реакционных кругов, становился в "оппозицию", выступал в печати с левыми лозунгами и начинал заигрывать с прогрессивными силами. Иногда он шел даже на союз с этими силами, чем запугивал своих противников из своего же лагеря, заставляя их идти на уступки, и, с другой стороны, в подходящий момент с изумительным вероломством предавал своих прогрессивных союзников, призывая уничтожать их силою оружия.

В Лондоне, Париже, Берлине, Нью-Йорке и во всех более или менее крупных центрах Европы у него были свои агенты и свои покровители, с которыми он поддерживал постоянную связь. В самом Иране этот помещик и коммерсант слыл вторым богачом после Реза-шаха. В Тебризе, Реште и Мазандеране он имел ковроткацкие фабрики. Все это создавало ему исключительно выгодные позиции в политическом мире. Трудно было найти какое-либо звено в правительственном аппарате - будь то иранский парламент - меджлис или кабинет министров, которое было бы вне сферы его влияния. Даже такой деспот и самодур, как Реза-шах Пехлеви, вынужден был считаться с ним...

Вошел служитель с ширазским кальяном и поставил его перед Хикматом Исфагани.

- Ах, как хорошо! - с удовольствием проговорил Хикмат Исфагани, затянувшись охлажденным в воде дымом, и глубоко вздохнул.

Потом он вернулся к прерванному разговору о политике.

- Общее состояние представляется мне запутанным. Немцы требуют жизненного пространства, требуют колоний. Польша и прочие европейские государства, думая о завтрашнем дне, в ужасе дрожат перед неизвестностью. Англичане охвачены тревогой за сохранение своего господства и влияния. Большевики хотя и ведут себя спокойно, но одно их существование внушает страх... Нет, мир окутан туманом. Именно поэтому в нашей стране нужны спокойствие и порядок. Надо заткнуть рты всяким авантюристам и носителям вредных мыслей!

Очевидно, эти размышления напомнили ему об Азербайджане и о случае в деревне.

- Что вы сделали с тем большевиком, который поднял шум на гумне? спросил он Курд Ахмеда. - Помните, сударь мой? Как его звали?

- Не помню! - проговорил Курд Ахмед, стараясь скрыть замешательство. Но можете быть спокойны, сударь! От старшего жандарма Али, которому я передал этого большевика, даже змея не уйдет живой из рук!

- Все же вы сообщите серхенгу Сефаи. Этим жандармам, ни старшим, ни младшим, доверять нельзя. Стоит показать им уголок сотенки, как они родную мать продадут. Сообщите серхенгу!

- Слушаюсь! - сказал Курд Ахмед и пошел к выходу, но Хикмат Исфагани, не вынимая мундштука кальяна изо рта, остановил его:

- Подождите, сударь! У меня к вам дельце!

Курд Ахмед нехотя вернулся на свое место.

- Извольте!

Хикмат Исфагани, вытянув ноги, удобно расположил в кресле жирное тело и еще глубже затянулся кальяном.

- Дела у нас, сударь, немного осложнились, - начал он. - Получена телеграмма. Товары наши прибыли из Швеции и застряли в Басре. Нечего и говорить, что доверять иракским жуликам не приходится... Могут воспользоваться царящими повсюду неурядицами и присвоить чужое добро. Что вы скажете?

Курд Ахмед сразу не мог понять, к чему клонит Хикмат Исфагани, и ответил сдержанно:

- Если прикажете, можем послать туда человека.

- Кого, вы думаете, можно послать в Басру? - спросил он.

- Можно господина Саршира... Человек он расторопный.

- Не надо... увлечется там опиумом и осрамит нас, - сказал Хикмат Исфагани и, вдруг оставив кальян, выпрямился в кресле. - А что, если этот труд возьмете на себя вы, сударь? Поезжайте хоть завтра! - И Хикмат Исфагани решительно поднялся. - Счастливый путь! - сказал он весело. - В случае каких-нибудь осложнений дайте депешу. Я просил мистера Томаса, и он приготовит соответствующее письмо. Я думаю, что затруднений не будет...

Курд Ахмед вспомнил о Фридуне. В первую минуту он решил было оставить для него письмо, но раздумал. Потом хотел предупредить заведующего складом, но и это показалось ему неосторожным.

Оставалось одно - ехать, предоставив все естественному ходу событий.

Когда Курд Ахмед вышел, Хикмат Исфагани полной грудью втянул дым из кальяна и, с удовольствием прислушиваясь к бульканью воды, погрузился в размышления о международных отношениях и перспективах своей торговли. Мирное булькание воды действовало на него успокаивающе, по всему телу разливалась приятная истома. Он закрыл веки и начал дремать, но пискливый голос неожиданно прервал его дремотное состояние.

- Разрешите войти? - раздалось у двери.

Увидя в дверях долговязую фигуру Софи Иранпереста, Хикмат Исфагани громко расхохотался. Дремоту как рукой сняло.

- Ты еще жив? - сказал он сквозь смех. - А ну, подойди, расскажи, как добрался, что было в дороге?

Софи Иранперест с увлечением стал рассказывать заранее придуманные небылицы о необычайных приключениях в пути, о перенесенных невзгодах, закончив все уверением, что готов жизнь отдать за своего господина.

- Поделом тебе! - прервал его излияния Хикмат Исфагани. - Теперь до гроба запомнишь расстояние между Джульфой и Тебризом. Запомнишь или нет?

- До могилы не забуду!

- Так сколько же километров?

- Триста, сударь!

- Повтори!

- Триста!

- Теперь ступай.

- Слушаюсь! - сказал Софи Иранперест и вышел, довольный тем, что развлек своего господина. А Хикмат Исфагани, посасывая кальян, снова закрыл глаза.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Фридун знал, что теперь он вне закона и его удел - жить, постоянно чувствуя смертельную опасность, нависшую над головой.

Порой ему казалось, что положение его было бы гораздо легче, если бы он не бежал, а предстал перед судом. Он мог бы тогда открыто рассказать судьям о бесчеловечности помещиков, нарисовать перед ними картину невыносимой жизни крестьян. Он смягчил бы сердца судей, пробудил бы в них жалость и сострадание к несчастной крестьянской доле.

Но где нашел бы он правду и справедливость? Разве судьи прислушались бы к его голосу, когда все они плоть от плоти таких, как Хикмат Исфагани, приказчик Мамед и другие!

Нет, нет! Кроме бегства из деревни, у него не было иного выхода. Лишь глупец и трус, не понимающий своих прав и обязанностей перед народом, может вручить свою судьбу в руки подлых законников или жандармов!

Путь избран. Возврат к прошлому невозможен.

В первое же воскресенье по прибытии в Тегеран Фридун отправился по адресу, полученному от Курд Ахмеда, в товарный склад Хикмата Исфагани. Тут было большое оживление. Люди сновали взад и вперед, получали товар, грузили его на автомобили, дроги, повозки. Но Курд Ахмеда на складе не было.