Братья Шелленберг - Бернгард Келлерман

– Барыня просит вас подняться наверх. Умоляет вас простить ее.

И когда Михаэль, гнев которого уже улегся, стал подниматься с нею по лестнице, она прибавила, в виде извинения и объяснения:

– Барыня вне себя. Барин уже несколько недель не возвращался домой.

Лиза ждала Михаэля в своей музыкальной гостиной. Она взволнованно протянула ему руки, глаза у нее полны были слез.

– Прости, Михаэль! – воскликнула она. – Я в неописуемом волнении. Ты ведь не сердишься на меня, не правда ли? Нет, ты всегда был славным малым и все понимаешь.

– Да что же здесь в конце концов происходит? – спросил Михаэль, нахмурив лоб.

– Садись. Я велю дать чаю. Анна, подайте чай! – крикнула она на горничную, чтобы скрыть свой стыд.

Лиза принадлежала к числу тех блондинок, что склонны к полноте и подвергаются опасности рано утратить четкую линию своих форм. Щеки у нее были полные, нежные и всегда раскрасневшиеся, словно она была разгорячена; глаза, казавшиеся раньше, когда она была возбуждена, такими большими, мерцали нежной, чуть-чуть поблекшей синевою. На лоб свисала челка белокурых, немного растрепанных волос.

Она нервно схватила папиросу и бросилась на диван подле рояля. Комната полна была нот и книг, лежавших довольно беспорядочно. Огромный диван устлан был алым ковром, и на нем разбросано было множество подушек ярких цветов. Стоячая лампа с красным абажуром и длинными черными кистями стояла подле рояля.

– Как хорошо, что ты пришел, Михаэль, – сказала Лиза, только чтобы что-нибудь сказать. Как это ни было смешно, она после этой бурной сцены пыталась показать горничной, которая сервировала чай, что все обстоит вполне благополучно.

– Вид у тебя хороший, ты загорел, – болтала она. – Я летом была с детьми в Герингсдорфе, с майором Пухманом и его женою.

Пока горничная была в комнате, она еще долго тараторила о том, о другом, разражаясь по временам негромким, клохчущим смехом.

Но едва лишь девушка вышла из комнаты, она взяла гостя за руку и спросила с беспомощностью в глазах:

– Ты видел Венцеля?

– Я только недавно вернулся в Берлин, – ответил Михаэль. – Я не видел его и решил сегодня вас навестить. – Он говорил неуверенно и запинаясь, ему трудно была притворяться. О письме от матери Лизы он нарочно не упоминал. – Ради бога, что такое с Венцелем?

Лиза долго смотрела на него, затем встала и сделала несколько шагов, комкая губами папиросу.

– Что с Венцелем? – сказала она, останавливаясь перед Михаэлем. – Я не знаю.

– Не знаешь?

– Нет. Я уже… уже давно ничего не знаю о Венцеле. Все это непостижимо. Что он больше не служит у Раухэйзена, об этом ты, вероятно, слышал? Старик Раухэйзен уволил его.

– Уволил?

Лиза наморщила лоб.

– Уволил или не уволил, во всяком случае он там больше не служит. И какая-то история, по-видимому, там произошла. Я говорила с несколькими друзьями Венцеля, которые работают у Раухэйзена. Вернее, не я, а по моей просьбе говорил с ними майор Пухман, чтобы выяснить это дело. Разные ходят слухи, Михаэль! Но эти господа уклонились от объяснений. Ничего не сказали. Как бы то ни было, Венцель внезапно ушел от Раухэйзена.

Михаэль попытался взять Лизу за руку, чтобы успокоить ее.

– Может быть, Венцелю разонравилась служба у Раухэйзена, – сказал он. – Не верь же, Лиза, всякой болтовне!

Лиза покачала головою.

– Болтовне? – переспросила она и опять разволновалась и чуть было не пришла в прежнее состояние отчаяния. – Болтовне? Я ведь не лишена критического здравого смысла, Михаэль! И ведь то, что случилось у Раухэйзена. не главное в этой истории. Слушай же, главное это то, что Венцель без всякого объяснения, не сказав ни слова, ушел из дому!

– Он покинул твой дом? Лиза закрыла лицо руками.

– Да! Я не понимаю, как я могла вынести все это. О, какой стыд и позор! Бросить меня здесь с детьми! Что подумает моя мама? Я решилась ей только намекнуть на это. Что подумают мои друзья? Разве не естественно будет, если они заподозрят, что я нарушила свой долг, завязала какой-нибудь роман? Мои родственники – люди с высоким положением в министерствах и в армии, корректные до кончиков ногтей… ведь они себе это просто представить неспособны. О, как все это ужасно!

– Я не понимаю…

– Я тебе все расскажу, – сказала Лиза, стараясь успокоиться. Она опять уселась на диван. – Слушай, Михаэль! Больше года Венцель служил у Раухэйзена. Каждое утро в семь без десяти за ним приезжал автомобиль Ровно в шесть он вставал и сам готовил себе завтрак в кухне: не могла же я заставлять горничную так ране» вставать. Между семью и девятью вечера он возвращался домой. Мы бывали в театрах, в концертах, в обществе. Bei шло превосходно. Уже через несколько месяцев Раухэйзен удвоил Венце/ю жалованье. Я легче вздохнула, потому что в годы войны, которые я провела у мамы, мне жилось нелегко.

– Стало быть, до этого времени все шло хорошо?

– Превосходно. Он относился к своей работе с рвением и педантизмом, на какие способен только офицер. Со мной был мил и очарователен. Хотя он весь день трудился, по вечерам он бывал в обществе кипуче-жизнерадостен. – Лиза нахмурила брови. – Но с весны все пошло по-иному. Он сделался беспокойным, дурно спал н приводил домой приятелей, которые мне не особенно нравились. Знаешь ты обер-лейтенанта в отставке Макентина, бывшего летчика?

– Не знаю, но слышал это имя, – ответил Михаэль.

– Ах, у него пренеприятное лицо и такие наглые глаза, как у крысы. Потом появился еще один отставной лейтенант. Его зовут Рекс. Этого ты тоже, вероятно, не знаешь. Они запирались в кабинете у Венцеля, дымили сигарами, пили и болтали.

– Играли, может быть? – спросил Михаэль.

– Нет, не играли. Но были в очень приподнятом настроении, и у Венцеля была эта полоса. Ты знаешь, на него находит иногда полоса пьянства.

– Ну, Венцель может вынести изрядную дозу, – заметил Михаэль, осклабясь.

– Я упрекала его, но он говорил только: «Дела, дела! В этом ты ничего не понимаешь. Подожди». Затем он стал часто возвращаться домой лишь после полуночи и еще позже. От него несло вином и сигарами, и между нами происходили сцены. Порою несло от него и подозрительными духами. – Знай! – крикнула вдруг Лиза и потрясла скрюченной рукою перед лицом у Михаэля: – если я дознаюсь, что он уже тогда обманывал меня с женщинами, он об этом пожалеет!

– Успокойся, – прервал ее Михаэль. – Рассказывай дальше. Возможно, что он играл. Это легко допустить потому что и прежде у него бывала эта страсть. Не суди же его так сурово.

– Ты оправдываешь его?

– Разумеется, потому что знаю также его хорошие качества. Разве нельзя человеку иметь страсти?

Лиза удивленно взглянула на него.

– Страсти? Зачем? По какому праву? Но пусть, – поправилась она, – пусть страсти, поскольку от них не страдают другие. Может быть, ты и прав, Михаэль. Возможно что он в ту пору играл, так как по временам у него бывало много денег, и он бросал их на стол тем неприятным, жестом, который появляется у него всегда вместе с деньгами.

Михаэль покраснел от досады.

– Возможно, что я сужу его слишком строго и что ты прав, – примирительно заметила Лиза. – Но можешь ли ты требовать, чтобы я была к нему еще снисходительна после всего, что случилось? Слушай же дальше. В конце концов Венцель стал пропадать целыми ночами. А то бывало и так, что придет поздно ночью, чтобы в четыре часа утра опять уйти. Я упрекала его, он отвечал только одно, что у него работа. Эта жизнь была подлинным адом, потому что я знала, что с ним происходит что-то неладное. И вдруг я узнаю, совершенно случайно, что он совсем не служит больше у Раухэйзена. Он ни разу не сказал мне об этом ни слова.

Михаэль покачал головою.

– Естественно, что ему было тягостно об этом говорить. Разве ты этого не понимаешь, Лиза?

Лиза продолжала:

– Чем он занимался, этого я не могла узнать. Он больше не приходил ко мне. По временам посыльный приносит мне деньги от него. Это все, что я о нем знаю. Но я не хочу этих подачек! Если положение не изменится, я возьму обоих детей и брошусь в воду.

– Лиза! – усмехнулся Михаэль.

Лиза расплакалась.

– А потом эти слухи! Вспомни, Михаэль, что все мои родственники – высокопоставленные чиновники и офицеры.

Тут у Михаэля кровь прилила к лицу.

– Не сердись, Лиза, – сказал он, – мне надоело постоянно слушать о твоих родственниках. Мы, Шелленберги, тоже не первые встречные. Не будь смешною…

– Смешною? – Лиза напустила на себя чрезвычайно удивленный и обиженный вид. – Ах, Шелленберги! – сказала она. – Этот тон мне знаком!

Она встала, взволнованная, враждебная.

Михаэль уже раскаивался в своих словах.

– Не будем ссориться, Лиза, – сказал он, и Лиза сейчас же смягчилась. – Послушай, скажи теперь откровенно: что же случилось, черт побери?

Лиза взяла Михаэля за обе руки, посмотрела на него и прошептала:

– Определенно я не знаю ничего. Но ходят слухи, будто Венцель, – это только слухи, дошедшие до меня, – совершил подлог. Раухэйзен хотел избегнуть скандала и уволил его в двадцать четыре часа.