Два мира детства: дети в США и СССР - Ури Бронфенбреннер

«Для рабочих и служащих рабочее время… сокращено до семи-шести часов в день. Но это не предел… Если учесть к тому же освобождение значительной части времени от хозяйственных забот, то семья получит больше возможностей для воспитания детей.

Да и вряд ли столь уж необходимо, чтобы дети воспитывались только в общественных учреждениях. Семья обладает для этого широкими возможностями. В любви детей к родителям как естественном ответном чувстве на родительскую любовь воспитывается их любовь к родине…

…А насколько обездоленными были бы дети, — негодует Колбановский, — если бы они питались лишь скудными «витаминами любви», не отдавая ничего взамен!»

Он заканчивает статью уверениями, что общественное воспитание имеет решающее значение в советской жизни.

«Но это вовсе не означает отстранения семьи от воспитания детей… Партия никогда не считала возможным заменить семейное воспитание общественным».

Те же взгляды высказали многие советские педагоги и социологи, включая А.Харчева, Н.Соловьева А.Левшина. Особенно убедительные доводы в пользу семейного воспитания были приведены в работах социолога А. Харчева. Он подчеркнул своеобразную, неповторимую роль родителей в эмоциональной жизни pебёнка и привел результаты советских исследований. Они показали, что воспитательные учреждения, несмотря на материальное обеспечение, прекрасный уход и лучшие, чем у многих детей дома, бытовые условия, не могут заменить «интеллектуального и психологического воздействия» семьи.

«В силу глубокой специфичности, неповторимости воздействия семьи на ребенка она представляет собой обязательный фактор нормального воспитания. Дети, воспитывающиеся без ее участия, в гораздо большей мере подвержены опасности одностороннего или запоздалого развития, чем те, которые являются членами семейных коллективов» [13].

В прессе появились статьи, выражающие, с одной стороны, заинтересованность людей в школах-интернатах с другой стороны, некоторое замешательство. Пример тому — статья в «Правде», написанная корреспондентом Е. Кононенко [14]. Она зашла во двор московского интерната и под окнами увидела молодую женщину. Выяснилось, что та не успела навестить сына в приемные часы и теперь надеялась увидеть его в окне или по крайней мере услышать его голос. Этот случай обеспокоил Е. Кононенко:

«Но вот я вновь возвращаюсь к думе о той матери, которая стояла под окнами школы-интерната. Не выходит она у меня из головы. Это не плохой интернат. И все-таки затосковало материнское сердце. Можно ли обвинять это сердце в сентиментальности? Да нет же. Уж так устроен человек, особенно мать, — хочется погреть лаской родное дитя, да и самой погреться возле него».

Подобные чувства свойственны не только матери. Н.Соловьев в статье «Семья в советском обществе» [15] цитирует фабричного рабочего:

«В круглосуточных яслях у нас большая нужда… но то, что мой ребенок отвыкает от меня, так неприятно, что и передать трудно. Зову его: «Саша, сынок!» А он бежит от меня. Нет! Хотя бы час-два в день я должен проводить с сыном. Иначе нельзя, иначе я не могу».

Но в советском обществе (как и в нашем) ни мнения специалистов-педагогов, ни протесты родителей нельзя рассматривать как решающие факторы социальных изменений. Ибо существуют объективные причины, о которых мы уже говорили: уравнение числа мужчин и женщин, высвобождение времени в результате сокращения рабочего дня и прежде всего удовлетворение потребности людей в жилой площади. Если наши выводы правильны, то перемены эти должны вызвать укрепление роли семьи в воспитании детей и прежде всего упрочение положения отца в противовес матери с ее чрезмерной опекой ребенка и дисциплинарными методами, «ориентированными на любовь». Русские отцы не слишком уж разнятся от отцов Америки, Германии и Англии, поэтому в отличие от своих жен они будут прибегать к прямым дисциплинарным мерам, а не к наказанию нарочитой холодностью. Тем самым они будут развивать в ребенке независимость и чувство ответственности.

Нельзя, однако, не отметить, что поведение русских матерей тоже претерпело изменения. Автор нередко наблюдал за молодыми женщинами с детьми, и ему бросился в глаза контраст между образом их действий и традиционной моделью. Приведу такой случай.

…Через несколько минут самолет вылетал из Ташкента в Алма-Ату. Войдя в салон, я увидел мать с маленьким ребенком. Место рядом с ними пустовало, и я сел. Девочке было примерно месяцев шесть. Меня поразило, как мать ее держит — верхняя часть тельца девочки не касалась женщины. А дальше произошло нечто удивительное. Как только мы начали беседовать, ребенок раскапризничался. Мать, не глядя на девочку, сунула ей в рот шоколадку и продолжала свой рассказ. И она, и муж — студенты, учатся в Ташкентском университете. Она химик, он математик. Девчушка опять захныкала, но женщина не заговорила с ней и даже не прижала к себе. Я с трудом подавлял желание взять ребенка на руки. Каждый раз, когда девочка принималась хныкать, ей в рот запихивали шоколадку. Вскоре лицо, руки, платьице девчушки стали коричневыми. Мать и на это не реагировала.

Я сунул руку в карман пиджака. Дело в том, что по дороге в Москву я набрал в самолете много освежающих салфеток. Вытащив одну, я предложил соседке. «Спасибо», — сказала она с улыбкой, а затем, разорвав обертку и вдыхая тонкий аромат, принялась медленными размеренными движениями протирать свое лицо. Позднее я узнал, для чего ей понадобилось предпринимать такое путешествие. В ташкентских яслях не оказалось свободных мест. В Алма-Ате же устроить ребенка было намного проще. К тому же там у молодой матери родственники. От Ташкента до Алма-Аты всего два часа лету, и она сможет иногда, в субботние и воскресные дни, навещать дочку.

Если исходить из советских стандартов, становится ясно: эта женщина — плохая мать. Но ясно также, что она исключение из правил. Однако среди молодоженов интеллигентных профессий и студентов я видел немало женщин, способных на подобное поведение, правда не доходящих до такой крайности.

Возможно, мы столкнулись с определенной тенденцией, которая представляет собой не что иное, как проявление в советском обществе, правда в гораздо меньших масштабах, того же самого разрушительного процесса, который охватил всю Америку. Я имею в виду урбанизацию, возросшую демографическую и социальную мобильность, а также изменения в характере деятельности общественных институтов. Конечно, такие тенденции существенно ослабляют роль семьи как агента социализации детей. Но в Советском Союзе это компенсируется за счет широкого использования коллективного воспитания.

Предвидятся ли изменения в общественных формах воспитания в СССР? Несомненно. Советские педагоги и ученые работают над проблемой взаимоотношений коллектива и личности. Некоторые из них критиковали одностороннее понимание задач коллективного воспитания. Вот что говорится в замеченной широким читателем статье Л. И. Новиковой [16].

«Существенным недостатком наших детских воспитательных коллективов является однообразие внутренних отношений, определяющих жизненный опыт ребенка. Внутришкольные отношения чаще всего ограничиваются сферой деловых отношений. Именно они в первую очередь целенаправленно развиваются педагогами. Это отношения взаимной зависимости, взаимной ответственности, взаимного контроля, подчинения и командования, нетерпимости к лицам, мешающим общему делу. Это очень важные отношения, определяющие одну из существенных сторон нравственного облика человека. Но к ним нельзя свести все многообразие человеческих отношений. Развивая преимущественно деловые и пуская на самотек процесс формирования иных человеческих отношений в детском коллективе, мы в конечном итоге обедняем личность ребенка.

Конечно, коллектив, являясь средством нравственного воспитания, требует от каждой личности определенного, соответствующего общепризнанным нормам поведения. Здесь не только создаются условия, необходимые для гармонического развития личности, но и возникает общественное мнение против тех, кто не желает совершенствоваться…Но если мы будем с каждым годом получать все более развитых людей, но однотипных, то от этого мало выиграют и общество и личность. Социалистическое общество заинтересовано в оригинальных личностях, способных на революцию в области науки, техники, организации производства. И личность заинтересована в том, чтобы проявить и довести до совершенства заложенные в ней природные возможности. А эти возможности отнюдь не одинаковые у всех людей. Таким образом, в данном случае интересы социалистического общества и личности полностью совпадают».

Откуда проистекает эта односторонность? Новикова дает историческое объяснение: