Университетская история - Владимир Торчилин

Алик помолчал и потом продолжил:

— А у тебя, старик, всё выглядит куда хуже. Во-первых, как ни крути, а ты эту девицу действительно доставал. Во-вторых, она психиатра своего задействовала, а это здесь сильное впечатление производит — получается, что ты ее и на самом деле до нервного срыва довел. А в-третьих, она с университета деньги требует, и в таких случаях их давать обычно приходится — ты хоть газеты-то читаешь? — а университетское начальство тех, кто его в непредвиденные расходы вводит, не очень-то жалует. Так что, как ни крути, а у тебя одна политика остается — напирать на серьезность чувств и всё на те же культурные различия. Начнут говорить, что давно пора уже было местными правилами проникнуться, утверждай, что день и ночь так на работе горел во славу самой передовой в мире американской науки, что просто ни о чем больше не думал и ничего другого не замечал. А может, тебе и правда адвоката нанять? Он наверняка еще какие-то ходы придумает, хотя, конечно, и обдерет тебя не слабо.

Андрей молчал, чувствуя, как голова его буквально каменеет от абсолютной безысходности. И дело даже не в том, что ему грозит со стороны университетской администрации, а в том, как она могла всё это учинить. Ведь видела же, не могла не видеть, что он и в самом деле... Как же тогда?..

— Эй, старый, ты еще здесь? — донесся из трубки обеспокоенный голос Алика. Андрей очнулся.

— Здесь. Куда мне деваться?

Алик, похоже, понял, что своим рассказом он лучше ему не сделал и ничуть его не успокоил. Скорее, наоборот. Стоило как-то смягчить удар.

— Ничего, не унывай! — загудел Алик в трубку. — И на них можно управу найти. Я тоже, как таких историй наслушался да насмотрелся, так даже рот открыть на работе бояться стал — вдруг по совковой памяти какая-нибудь шуточка типа наших обычных вылетит. Потом костей не соберешь. Но тоже раз все-таки не уберегся. Ты ведь у меня в лаборатории никогда не был? Всё по знаменитостям? Ну, да ладно. В общем у нас так устроено — что у всех кабинеты в одном конце здания, а лаборатории — в другом. Так что если вдруг захочется стариной тряхнуть и руками что-то поделать или просто проверить, как там сотрудники управляются, то надо от кабинета в лабораторию через длинный коридор идти, который прямо через середину бухгалтерского отдела проходит. А там, естественно, баб любых видов, цветов и возрастов до этого самого. Да, а по обоим концам коридора — стеклянные двери, так что когда к двери подходишь, то видно, кто тебе навстречу идет. Ну вот, я как-то раз подхожу и подсознанием замечаю, что мне навстречу к той же стеклянной двери, но с другой стороны чапает какая-то баба. Чего-то уж очень сильно я про свои дела задумался, и нет того, чтобы прямо на нее переть пока не отскочит — равенство полов так равенство. Словом, что-то у меня от напряженной умственной деятельности в мозгу соскочило, и я так автоматически, по-домашнему, дверку-то перед ней открыл, да еще и жду, мудильгаж, пока она пройдет. Вежливость показываю. Она, конечно, прошла, но остановилась напротив меня и прямо зашипела — чего это я, дескать, перед ней дверь открываю, показываю, что ли, свою мужскую силу, а ей указываю на ее женское место? Шипит, понимаешь, эта сучара и меня глазами буравит. У меня аж холод по спине — всё, думаю, сейчас пойдет стучать начальству или прямо в университетскую полицию, что ее только что грубо оскорбили подчеркиванием ее сучьей женской природы, а идентифицировать этого проклятого сексиста и мужского шовиниста, то есть меня, никаких проблем — удостоверение с фотографией и именем у меня прямо на груди висит, и она его уже срисовала. Но как всегда в критические минуты, у меня соображение и находчивость резко возрастает — ты ведь помнишь, что еще в институте я блицы всегда лучше играл, чем полномерные шахматы: давление времени мобилизовывало. Вот и тут — прямо какое-то наитие. Она, кстати, примерно лет сорока пяти была и собой вполне ничего, да и вообще еще под молодую косила. А я глаза самым невинным образом выкатываю и с полной вежливостью ей выдаю: “Извините, — говорю, — пожалуйста. Я никак не хотел подчеркнуть наших половых различий, а просто пожилым людям всегда дверь придерживаю, независимо от их пола. Вот и вам хотел помочь”. Думал, она меня удавит — но зато взятки гладки. Пожилым помогать можно, а что я ошибся в определении возраста, так чего не бывает. В общем, зашипела она, как спускающий шарик, и попилила себе в сортир. Я-то сначала просто думал, что удачно отделался, а потом в более общем плане на ситуацию поглядел и понял, что если умно себя вести, то и вообще на этот идиотизм можно управу найти, да еще и тех, кто его разводит, уесть как следует. Так что хоть я всех твоих деталей не знаю, но ты покумекай — ты же гений! — может, и сообразишь, как получше защиту построить. В принципе, вывернуться всегда можно. Так что, давай, думай. Но учти, раз уж ты такой не от мира сего, что пока все тут то ли действительно временно с ума посходили — в конце концов, история каких только массовых психозов не видала, то ли прикидываются за компанию, чтобы белой вороной не оказаться,— массовый конформизм, в конце концов, тоже не сегодня появился, но к этим делам отношение стало безумно серьезное. Конечно, оно уляжется со временем, но тебе-то сейчас надо дела в порядок приводить. Поэтому будь осторожен, как опытный сапер на минном поле. Даже если написано, что мин нет, ты всё равно их высматривай. Влететь в неприятность можно с кем угодно. Хочешь я тебя на прощание еще одним примером побалую? Так сказать, информацию к размышлению на предмет того, что даже в чистейших, на наш взгляд, ситуациях и то можно какой угодно реакции ожидать. А?..

— Ну, давай, — покорно согласился Андрей, понимая, что новый пример призван окончательно его добить.

— Так вот, — обрадовался почему-то Алик, — случай не то что даже прямо со мной произошел, но я его сам, можно сказать, и выпестовал! Может быть, правда, именно поэтому всё без неприятностей обошлось. В общем, случилось всё в том же университете, где я до прошлого года работал. Я там поначалу сам по себе крутился, но с соседями по лаборатории, естественно, закорешился быстро. Там один малый работал — очень толковый и работяга поискать, а при нем стажер и лаборантка. Лаборантку он эту только нанял — такое микроскопическое существо лет восемнадцати и без всякого понятия, что и как делать. А этот мой умный сосед по комнате как-то не мог даже в голову взять, что кто-то чего-то не знает и всех его указаний с первого раза не понимает. Так что он все распоряжения этой крохе давал без всяких пояснений, а когда она пыталась что-то уточнить, так в голос орал, что она его время даром тратит. А если она пыталась по своему разумению и глядя одним глазом в книжки что-то мараковать, то у нее, естественно, ничего как надо не выходило, и опять же начинался крик на лужайке. Я, естественно, помалкивал, как дело не мое, но когда один раз случайно подловил ее в коридоре рыдающей в голос, то подождал, когда она на работе задержится, а ее босс уже соскочит, и предложил ей оставаться каждый день после работы, чтобы я ее втихаря по самым стандартным методикам поднатаскал. И без лишних разговоров. Синди эта на меня как на отца родного смотрела. А мне всё равно каждый день допоздна торчать — репутацию зарабатывать, так что даже развлечение, да и сам кое-что вспомнил. В общем, за пару месяцев я из нее классного работника выковал, но, правда, она и сама девица довольно толковая была и старательная. Босс ее не нарадуется, как она у него быстро всё делать научилась, а мы переглядываемся и зубы скалим. Так после этого я действительно, как у нас когда-то говаривали, для нее настоящим наставником стал. Нет-нет, без всякой грязи, тем более, что девы ростом ниже метра пятидесяти и весом килограмм в тридцать пять никак в мой вкус не укладываются. Просто так, опекаю ее на правах почти родственника. И действительно: она стала даже со мной советоваться, как себя со своими ухажерами вести — как ни странно, этого добра у нее хватало — и что лучше на очередную свиданку одеть. Вот такая идиллия.

И даже потом, когда у меня своя группа появилась, то всё равно и поговорить заходила, тем более что моя лаборатория в том же коридоре была, и вообще... И продолжалось это года, чтобы не соврать, четыре. И все эти четыре года пользовался я у нее полным авторитетом и доверием. До одного прекрасного момента. А момент — рассказать кому в России, за идиотов примут! Она вообще девица была очень, так сказать, современно-либеральная — ну, в смысле, что лучше лесбиянок людей нет, хотя сама исключительно с мальцами встречалась, и что мужскому шовинизму должен быть поставлен предел и женщин надо освобождать из сексуального рабства. Ты, конечно, за своей большой наукой эту часть общественной жизни пропустил, а мы даже иногда спорили. Но всегда дружески. А тут как-то раз вхожу я в коридор с лестничной клетки и вижу, как Синди мне навстречу идет и, шатаясь, тащит двадцатилитровую бутыль дистиллированной воды — у нас иногда, когда аппарат для дистилляции в комнате ломался, надо было ходить в другой конец коридора к центральной раздаче. Вот ей и пришлось. Ну, я, естественно, кидаюсь к ней и начинаю рвать бутыль из рук — дай, дескать, помогу. А она, хоть бутыль мне и отдала, но сама побледнела, глаза блестят, ножкой топнула и говорит: