Университетская история - Владимир Торчилин

Андрей посмотрел на часы — до визита к адвокату оставалось добрых три часа, а езды до него, как сказал Берт, было минут пять. Но он напрасно боялся, что за эти три часа на него вновь накатит обездвиживающая апатия и он ввалится к адвокату (если вообще не забудет про условленную встречу!) в виде куска бестолкового студня. Оказалось, что собрать все бумаги, которые были как-то связаны со сложными отношениями между ним и университетом, — задача непростая, ибо при его стойкой нелюбви ко всем соглашениям, письмам и справкам, которые не были впрямую связаны с его каждодневной лабораторной работой, он никогда не пытался складывать эти листки в каком-то порядке и хотя по общей своей привычке не разбрасываться написанными текстами и не выкидывал их совсем, но совал куда попало. Вот и приходилось сейчас извлекать их из разных ящиков письменного стола, из коробки с компьютерными дисками, из книг, в которых они служили закладками, и даже из стопки старых газет, которая медленно собиралась у него на одном из журнальных столиков, куда он иногда откладывал какие-то газетные материалы, показавшиеся ему чем-то интересными. В общем, возни хватило, так что когда он, наконец, уложил довольно толстую пачку раскопанных документов — каждый из которых надо было к тому же перечитать, чтобы восстановить в памяти и убедиться, что бумага может в разговоре с адвокатом понадобиться, — в хронологически упорядоченную последовательность и добавил сверху текст восстановленного по памяти своего письма к Деби (после всего, что случилось, он смущался до пота, повторно корябая свой преступный текст на листке бумаги), было уже почти половина третьего. Так что времени оставалось еще около полутора часов — не только на стакан чаю, смочить пересохшее от волнения и бумажной пыли горло, но и на что-нибудь другое. Есть ему не хотелось, а поскольку бушевавшая в нем нервозность, которую он сам полагал естественной реакцией на давешнюю апатию, не давала заняться ничем, требующим сосредоточенности и неподвижности — скажем, разбором и просмотром накопившихся за последние дни нечитанных статей на столе, он вдруг решил позвонить кому-нибудь из своих московских приятелей, которые как и он, в погоне за нормальной наукой рассеялись по разным американским университетам. С некоторыми из них он регулярно перезванивался, и времени (и денег) на эти разговоры они не жалели, обсуждая как текущую науку, так и всякие российские политические новости, за которыми все они следили из Америки куда внимательнее, чем в те времена, когда работали в Москве, благо источников информации хватало — от Интернета до периодически появлявшихся в гостях или на конференциях бывших коллег, всё еще работавших, невзирая на все сложности, в некоторых более или менее финансово-обеспеченных местах. Да и всякие местные проблемы нередко со своими было обсуждать удобнее и продуктивнее, поскольку коренные американцы нередко и не подозревали, сколько мелких и крупных ловушек поджидает на каждом шагу свежеосевших в Штатах иностранцев.

Лучше всего было дозвониться до Алика Диманда, дружка Андрея еще с университетских времен, который чуть ли не первым из российских коллег, получив постоянную должность в одном из чикагских университетов, осел в Америке с самого начала новых времен, так причудливо соединивших заметно возросшую свободу передвижения со столь же заметно понизившимися возможностями заниматься серьезной наукой дома. В их телефонном сообществе он пользовался авторитетом старожила, а если принять во внимание его легкий нрав, исключительную информированность о делах всех и каждого из общих знакомых, а также обо всяких тонкостях жизни в стране их нынешнего пребывания и постоянную готовность помочь во всем, с чем бы к нему ни обращались, нечего было и удивляться, что в любой требовавшей совета или поддержки ситуации первым делом звонили именно Алику. Было в запасе еще несколько хороших приятелей, но начал он все-таки с Алика, надеясь, что тот не умчался на очередную конференцию и он застанет его в лаборатории. Ему повезло.

— Привет, старик, — радостно и, как обычно, во весь свой немалый голос закричал Алик в трубку, узнав его и на полуслове оборвав обращенную к кому-то из сотрудников тираду на безукоризненном английском, кусочек которой Андрей расслышал за время, пока Алик тянул телефонную трубку к уху. — Какие новости из американской глубинки? Какие виды на урожай? Надои?

Живя почти в столичном Чикаго, Алик никогда не упускал случая подшутить над его “деревенским” университетом, но поскольку познания самого Алика о деревне даже в советские времена не шли дальше того, что термины “урожай” и “надой” являются несомненно сельскими, а самым провинциальным местом, где ему доводилось жительствовать, был, как он сам любил повторять, сочинский пляж в мае, когда туда съезжались со всего Союза профессиональные и полупрофессиональные любители преферанса, до которого Алик был большой охотник, то его шутки и крутились вокруг всё тех же привычных урожаев-надоев.

— В закрома родины засыпано и залито всё, что положено, — привычно отрапортовал Андрей и тут же перешел на серьезный тон. — Послушай, мне бы с тобой посоветоваться надо. Тут у меня самого совершенно неожиданный урожай заколосился. Вот только как его собирать и молотить, ума не приложу... У тебя есть время поговорить?

— Время найдем, — обнадежил его Алик. — Но подожди минутку — я уже и по голосу слышу, что у тебя что-то серьезное.

Так что я лучше разговор в свой кабинет переведу, а то тут народа до черта и гудит всё.

В трубке и впрямь копошились многочисленные голоса и какие-то совершенно заводские шипения. Аликов голос исчез, и на несколько секунд к его уху прилепилась полная тишина. Потом Алик возник вновь.

— Ну вот, теперь я в твоем распоряжении. Давай рассказывай, сынку, что там у тебя приключилось? Проблемы с финансированием, конфликт с деканом или жениться задумал? Старый мудрый Диманд к твоим услугам.

— Да нет, с финансированием всё в порядке. И декан, в общем-то, жить не мешает. Так что остается только женитьба. Точнее даже не женитьба, а женщина...

— Так, допрыгался до обвинений в сексуальных домогательствах на рабочем месте, — прокомментировал Алик.

Андрей даже испугался.

— А ты откуда знаешь? Тьфу, дьявол, что я несу! Как ты вообще что-то узнать мог, если я сам только вчера узнал!

— Неужели угадал? — забеспокоился Алик. — Если что-то в этом роде, то ситуация неприятная. Сейчас ведь всех только на этом и ловят. С ума посходили. Особенно таких, как наш брат, кто еще не успел выиграть популярную местную борьбу со своим мужским естеством. Так что какая-нибудь неуместная рука на талии — и четыре сбоку...

— Да какая там рука на талии! — возопил Андрей. — Я не то что пальцем ни к кому не притронулся, я даже и слов-то никаких сказать не успел!

— Ну, а чего тогда столько волнений? Плюнь и живи спокойно!

— Ладно, дай я тебе всё по порядку расскажу. Только ты до конца дослушай, не перебивай и не умничай. Мне и так рассказывать будет непросто — я сам толком не пойму, во что и как я влетел, а если ты еще хохмить начнешь...

— Всё понял, — спокойно проговорил Алик, — рот закрыл на замок, жилетку отряхнул, чтобы тебе плакаться в чистое, носовой платок свои глаза утирать достал, дверь в кабинет во избежание нежелательных визитов захлопнул. Вещай. Час в нашем распоряжении есть, коль денег не пожалеешь.

Какие деньги!.. Андрей, волнуясь, тут же принялся пересказывать Алику всю свою так незатейливо и чуть не до обидного стандартно начинавшуюся историю, получившую в течение самых последних дней совершенно непредвиденное и непредсказуемое развитие...

— Ну, вот, — проговорил он, закончив наконец обзор событий, — такая на сегодня у меня ситуация. Как только договорю с тобой, сразу еду к адвокату. Представляешь, самое удивительное в том, что мне его порекомендовал как раз мужик из этой долбанной комиссии по сексу на работе, хотя уж он-то, казалось, должен был меня с дерьмом съесть! Но убей меня Бог, чтобы я понимал, зачем мне этот адвокат и как это за одно мгновенье буквально из ничего выросла такая идиотская проблема! Чего я плохого сделал и как я вообще мог знать, что совершенно нормальные вещи можно так невероятно истолковать? И, главное, что это кому-то понадобится! Вот так... Что ты на это скажешь? — закончил он, наконец, уже чувствуя по явно усилившемуся к концу его исповеди сопению в трубке, что у Алика, честно молчавшего все пять минут его рассказа, много чего накопилось сказать.

XI

— Ты что, идиот? — завопил в трубку Алик. — Когда ты наконец на землю спустишься со своих долбанных научных высот! Все всё знают! Все профессора каждый месяц инструкции получают, как в такие ситуации не попадать! Все газеты такими историями полны! Адвокаты на этом больше всего денег делают! Только ты ничего не слышал! Точно про тебя сказано — лоб широк, да мозгу мало... Даже среди наших уже проколы были, а ты всё как новорожденный. Ты хоть про Игореву-то историю слышал?