Замок тайн - Наталия Образцова

Ее самообладание воодушевило присутствующих. Спутники принца быстро сели на коней, и, едва распахнулись ворота, все они, кроме нескольких робких дам, карьером вынеслись на неприятеля. Открыв огонь, всадники вонзили шпоры в бока коней и прорвались сквозь осаду.

Руперт тогда получил сильный нагоняй от короля за то, что посмел рисковать свободой наследного принца, а Ева стала героиней дня. Король при всех поцеловал ее в лоб, называя своей милой девочкой, принц Карл смотрел на нее с обожанием, а взгляд Руперта был непередаваем. Но Ева впервые не упивалась почестями и лестью. Улучив момент, она ушла в парк где в отдаленной беседке дала волю слезам от пережитого испуга, который довел ее едва ли не до состояния шока. Там, плачущую, ее нашел Руперт. Приголубил, приласкал, а она и не заметила, как расслабилась в его сильных руках, как его прикосновения, его страсть разожгли ответный огонь в ее теле, и она уступила ему, позволила овладеть собой.

При дворе ничего нельзя утаить, и вскоре все узнали, что Ева Робсарт стала любовницей принца Руперта. Но Ева уже не могла себя сдержать. Чувственная от природы, она таяла в любви и находила столько восхитительного в ее физической стороне, в плотских радостях, которые обрушились на нее столь внезапно, что в жажде физического удовлетворения она совсем забыла свои честолюбивые помыслы. Так был упущен благоприятный момент. Принц Руперт отбыл на север, где в битве при Морстон-Муре потерпел сокрушительное поражение, и ему пришлось скрываться. Король Карл покинул Оксфорд, его маленький двор распался, и Еве не осталось ничего другого, кроме как возвратиться в ненавистный Сент-Прайори вместе с тетушкой Элизабет. Этой леди тоже так и не удалось предстать перед алтарем, ибо ее жених, лорд Монтгомери, в той же битве сложил голову.

А вскоре Ева поняла, что беременна.

Дочь лорда, опозорившая себя подобным падением, теперь она жила тихо и уединенно. Она писала несколько раз, но не получала ответа. То ли письма не доходили до принца в терзаемой гражданской войной стране, то ли он не имел возможности ответить, то ли не хотел. Так или иначе, а Ева Робсарт таилась от всех, беременность была ей в тягость, она затягивалась в тугие корсеты, и, когда до истечения срока разродилась мертвым ребенком, которого тут же тайно похоронили преданные слуги, она сочла это едва ли не избавлением.

Тем не менее она продолжала без памяти любить Руперта, ждала встречи с ним, жадно ловила вести о своем неверном возлюбленном. Когда она узнала, что Руперт вновь обрел силы и готовится к новой битве при Нэйсби, то, несмотря на смутное время и протесты родни, выехала к нему в Нортхемптоншир.

Ее не пропустили дальше Нэйсби. Несколько дней она ютилась в отвратительной гостинице, по ночам ее будили пушечная пальба, крики. Когда через городок, отступая, промчались отряды зятя Кромвеля, генерал-комиссара Айртона, она с радостным криком кинулась на улицу, полагая, что кавалеры победили. И тут она увидела Руперта. На коне, с обнаженной шпагой, без шляпы, он преследовал отступающих. Едва увидев его, Ева бросилась к нему навстречу; она кричала, звала, и наконец он ее заметил. Его холодные голубые глаза взглянули на нее почти что с ненавистью. Конь бесновался под ним, и он едва сдерживал его, пока бросал ей в лицо жестокие, злые слова:

– Какого дьявола, миледи? Убирайтесь ко всем чертям! Вас нам только и недоставало! – И он умчался, обдав ее облаком пыли.

Ева осталась на дороге, все еще не веря в случившееся. Она увидела, как храбрые отряды Руперта, овладев городком, приступили к грабежу. Обычное дело на войне: победители не щадят побежденных. Но Ева еще никогда не видела всех ужасов войны. И сейчас широко открытыми глазами она смотрела, как галантные роялисты, превратившись в зверей, врывались в дома, выбрасывали оттуда людей, грабили, жгли. Сам красавец Руперт подавал им пример, носился на коне среди вопящей, разбегающейся толпы, стрелял, колол шпагой.

Еве тоже не повезло: ее схватили, поволокли куда-то. Она отбивалась, кричала, звала Руперта. Тщетно. Ее затащили в какой-то сарай, стали насиловать. Она не сразу поняла, почему ее отпустили. Насильники вдруг кинулись прочь, а когда Ева, плача и пошатываясь, подошла к воротам сарая, то увидела, что ситуация изменилась и теперь роялисты разбегаются, ибо в Нэйсби ворвались круглоголовые.

Один из них остановился около нее.

– Леди Робсарт? – Она с трудом узнала в этом грязном, растрепанном человеке своего поклонника Стивена Гаррисона. – Как вы здесь оказались, миледи? Давайте скорей руку. Надо уходить. Вы что, не знаете – война отнюдь не место для красивых девушек?

Теперь-то она это понимала. Оглушенная, заплаканная, униженная, она позволила Стивену увести себя. Он повел ее к небольшому отдаленному коттеджу, был с ней мягок и предупредителен, но она ничего этого не замечала. Она была оскорблена пренебрежением Руперта, сердце ее было разбито; она поняла, что ничего не значит для него, а он – просто убийца и мародер.

Когда Стивен привел к ней отца, она уже сумела взять себя в руки и держалась спокойно. Лорд Робсарт прекрасно понимал, что привело ее в Нэйсби, ибо Руперт не делал тайны из своих взаимоотношений с дочерью генерала республиканцев и этот роман получил широкую огласку. Робсарт не стал упрекать дочь – ему было не до того: он только что получил тело сына. Барон лишь сказал Еве:

– Мы уезжаем. Эдуарда убили. Нам надо отвезти его тело в Сент-Прайори и похоронить в фамильном склепе.

И вновь была гнетущая тишина солсберийских пустошей, а проклятье Сент-Прайори давило на душу.

Лорд Робсарт вскоре уехал. Теперь, оставив службу в армии, он всецело посвятил себя Вест-Индской компании и с головой окунулся в дела. Ева умоляла отца увезти ее с собой, однако Робсарт отказался, сказав, что в Лондоне творится такое, от чего его детям лучше держаться подальше.

Вскоре они поняли, о чем говорил отец. 30 января король Карл I взошел на плаху и при огромном стечении народа был обезглавлен.

Ева тогда проплакала целый день. И не от того, что так жалела казненного монарха, а оттого, что, как ей казалось, ее жизнь никогда больше не озарит радость. Она тосковала о старом времени, жалела себя, оплакивала свою погубленную юность. Рэйчел старалась, как могла, утешить сестру, пытаясь отвлечь ее своими заботами, делами по хозяйству. Толковала о том, что люди разорены и даже самые аккуратные налогоплательщики приходят в замок с просьбой отсрочить платежи. У Рэйчел имелись свои дела, она уходила в них с головой, пряталась за них, чтобы не думать о себе, о своем одиночестве. А ведь ей было семнадцать лет, самое время для девушки получать от жизни все удовольствия. Особенно если учесть, что Рэйчел стала хорошенькой.