Коготь миротворца (Книги нового солнца, Книга 2) - Джин Вулф

Глава 7

Наемные убийцы

Eогда я вспоминаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы вернуться по туннелю к выходу, мне кажется, что прошло больше стражи. Полное спокойствие - не мой удел, ибо душу мою непрерывно терзает безжалостная память. Но тогда я, несомненно, находился в том состоянии предельного возбуждения, когда кажется, будто три шага тянутся полжизни. И, уж конечно, я был напуган. С той поры как я вышел из мальчишеского возраста, меня никогда не называли трусом, и многие отдавали должное моей храбрости. Я не колеблясь выполнял долг служения нашей гильдии, бился один на один и участвовал в массовых сражениях, взбирался на неприступные горные вершины, несколько раз едва не утонул. Но я уверен - разница между теми, кого называют храбрецами, и теми, на ком поставлено клеймо трусости, заключается лишь в том, что последние испытывают страх заранее, перед опасностью, а первые - после. Очевидно, никто не может испытывать страха непосредственно в минуты большой и неотвратимой опасности: разум слишком сосредоточен на действиях, необходимых, чтобы встретить ее или избежать. Таким образом, трус является трусом, поскольку осознает свой страх слишком рано. Люди, которых считают трусливыми, могут поражать своей храбростью, если не предупредить их об опасности заранее. Например, мастер Гурло, которого в детстве я считал человеком беззаветной храбрости, был, без сомнения, трусом. В то время, когда Дротт был капитаном учеников, мы с Рошем по очереди прислуживали мастеру Палаэмону и мастеру Гурло. Однажды вечером мастер Гурло отдыхал в своей келье. Он велел мне остаться, чтобы наполнять его чашу, и разоткровенничался: - Эй, парень, ты знаешь эту клиентку по имени Ия? Дочь армигера, довольно хорошенькая. Будучи учеником, я почти не имел дела с клиентами. Я покачал головой. - Она приговорена к поруганию. Я не имел никакого понятия, о чем он говорит, и потому ответил: - Да, мастер. - Это самая оскорбительная кара, которой можно подвергнуть женщину. Или мужчину. Половой акт с палачом. - Он постучал себя в грудь и, вскинув голову, взглянул на меня. По сравнению с туловищем его голова была непропорционально маленькой, и если бы он носил рубашку или сюртук (чего, конечно, никогда не делал), то казалось бы, будто его одежда с подкладными плечами. - Да, мастер. - Почему бы тебе не проделать это вместо меня? Ты молодой парень, в самом соку. Только не говори мне, что ты еще не оброс шерстью где следует. Наконец я понял, о чем идет речь, и сказал, что вряд ли такое разрешается, ведь я всего лишь ученик, но если он прикажет, я готов повиноваться. - Еще бы ты не повиновался. Она не так плоха, знаешь ли. Только долговяза, а я не люблю высоких. Наверняка в этой семейке замешался какой-нибудь экзультант. Как говорят, кровь делает свое дело, хотя только нам, пожалуй, известно, что это значит на самом деле. Ну как, хочешь это сделать? Он протянул чашу, а я наполнил ее вином. - Если изволишь приказать, мастер. На самом деле, при мысли об этом я чувствовал величайшее возбуждение - я еще никогда не обладал женщиной. - Да нет, тебе нельзя,. Придется мне. Ведь все узнают. Да и потом, я должен засвидетельствовать наказание - подписать бумагу. Вот уже двадцать лет я - мастер гильдии и подделывать бумаги не стану. Может, ты думаешь, мне это не под силу? Подобное предположение у меня никогда не возникало, как никогда не возникало обратное (о том, что он еще сохранил мужскую силу) относительно мастера Палаэмона, чьи седые волосы, согбенные плечи и линзы на глазах наводили на мысль, что он так и родился дряхлым стариком. - Вот, смотри, - сказал мастер Гурло и стал приподниматься со стула. Он принадлежал к тем людям, которые могут держаться на ногах и внятно говорить даже в состоянии сильного опьянения. Он уверенно направился к комоду и достал оттуда синий фарфоровый сосуд. Мне на мгновение показалось, что он вот-вот его уронит. - Это редкое и сильное средство. - Он снял крышку и показал мне темно-коричневый порошок. - Никогда не подводит. Рано или поздно тебе придется его попробовать, так что знай. Надо брать ровно столько, сколько уместится у тебя под ногтем, понимаешь? Если возьмешь больше, два дня не сможешь показываться на людях. Я сказал: - Буду помнить, мастер Гурло. - Конечно, это яд. Все снадобья - яд, а это самое лучшее. Если проглотишь вот столько, прощайся с жизнью. И нельзя принимать второй раз, пока не сменится луна, ясно? - Может, вам попросить Брата Корбиниана отмерить дозу, мастер? Брат Корбиниан был нашим аптекарем. Я боялся, что мастер Гурло возьмет и проглотит столовую ложку порошка прямо у меня на глазах. - Мне? Мне это ни к чему. Он с презрительным видом закрыл крышку и сунул сосуд на полку. - Это хорошо, мастер. - Кроме того, - он подмигнул мне, - у меня кое-что есть. - Он достал из сумки железный фаллос в полтора вершка длиной. Наверное, вам покажется странным, но некоторое время я не мог понять, для чего предназначена эта вещь, несмотря на несколько преувеличенный реализм в ее оформлении. У меня возникла дикая мысль, что от вина мастер впал в детство и ведет себя как мальчишка, который не видит большой разницы между своим деревянным скакуном и настоящей лошадью. Мне стало смешно. - "Поругание" - вот как они говорят. Тут-то и есть для нас лазейка. Он похлопал железным фаллосом по ладони, и теперь мне кажется, что этот жест был сродни угрозе обезьяночеловека, который бил себя в грудь булавой. Наконец, я все понял и содрогнулся от отвращения. Окажись я в подобных обстоятельствах сейчас, я испытывал бы иные чувства. Мое отвращение никак не было связано с сочувствием к девушке, я о ней даже и не думал. Скорее я испытывал нечто вроде презрения к мастеру Гурло, который, несмотря на свое могучее телосложение и силу, вынужден полагаться на бурый порошок или, того хуже, на железный фаллос. Этот предмет выглядел так, будто его отпилили от какой-нибудь статуи, и не исключено, что так оно и было. И в то же время я видел мастера Гурло в другой ситуации, когда нужно было действовать быстро, дабы не дать клиенту умереть раньше времени, и он все проделал как следует без всякого порошка или железного фаллоса и без каких-либо затруднений. Значит, мастер Гурло был трусом. Тем не менее, может статься, его трусость гораздо лучше той храбрости, что мог бы проявить я, окажись на его месте, ибо смелость не всегда является добродетелью. По общепринятым понятиям, я проявил чудеса храбрости, сражаясь с обезьянолюдьми, но ведь храбрость эта на деле была не чем иным, как следствием глупости, отчаяния и внезапности. Теперь, в туннеле, когда никакой реальной причины для страха не существовало, я дрожал от ужаса, и хоть едва не раскроил череп о низкий свод, не мог заставить себя замедлить шаг, пока не увидел впереди отверстие, в которое проникал благословенный свет луны. Я сделал последний рывок и, решив, что наконец-то в безопасности, вытер клинок меча полой плаща и вложил его в ножны. Потом я повесил меч на плечо и стал спускаться, нащупывая носками мокрых сапог выбоины в скале, служившие мне ступеньками при подъеме. Едва я успел поставить ногу на третью, как две стрелы ударили в камень прямо у меня над головой. Одна из них, наверное, была с наконечником старинной работы, потому что она вонзилась в скалу и осталась там, сияя белым пламенем. Помню, какое изумление охватило меня, и как я надеялся - те несколько мгновений, пока следующий выстрел едва не выжег мне глаз, - что у их арбалетов нет приспособления, которое само подает новую стрелу на тетиву после каждого выстрела и не требует долго и" перезарядки. Когда в скалу вонзилась третья стрела, я понял, что надеялся зря, и прыгнул вниз, не дожидаясь, пока промазавший стрелок исправит свою ошибку. Я помнил, что под скалой, где водопад переходит в ручей, есть глубокая яма. И снова я с головой погрузился в воду, но, поскольку одежда моя все равно была мокра до нитки, это не имело особого значения, даже наоборот: вода успокоила боль от искр, попавших на лицо и руки. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы затаиться под водой. Поток подхватил меня как щепку и выбросил на поверхность. К счастью, я вынырнул довольно далеко от скалы и потому, когда выбрался на берег, оказался у них за спиной. Двое мужчин и женщина смотрели в другую сторону. Обнажив - в последний раз за сегодняшний день - "Терминус Эст", я крикнул: - Сюда, Агия! Я уже и раньше подозревал, что это она, но когда женщина обернулась (быстрее, чем оба ее спутника), я явственно увидел ее лицо в лунном свете. Лицо это внушало мне ужас (несмотря на его красоту, хотя Агия никогда не считала себя красивой), ибо видеть его - означало, что Текла все-таки мертва. Ближайший ко мне мужчина оказался настолько глуп, что попытался поднять арбалет к плечу, вместо того чтобы стрелять сразу, не целясь. Я бросился вперед и подсек ему ноги, и в ту же секунду стрела другого, как метеор, пронеслась у меня над головой. Пока я выпрямлялся, второй бросил арбалет и вынул кинжал. Агия действовала быстрее: тот еще не успел достать оружие из ножен, а она уже рассекла мне кожу на шее коротким мечом. Я уклонился от ее первого удара и парировал второй, хоть клинок "Терминус Эст" не годится для фехтования. Потом я стал наступать. - Заходи сзади! - крикнула она второму стрелку. - Я его удержу! Тот не отвечал. Рот его широко открылся, он замахнулся кинжалом. Прежде чем я успел понять, что смотрит он вовсе не на меня, что-то блестящее пронеслось мимо моего уха. Потом я услышал омерзительный треск черепа. Агия мгновенно обернулась, грациозно, как кошка, и ее меч поразил бы обезьяночеловека, если бы я не успел выбить отравленный клинок из ее руки и швырнуть его в воду. Тогда она попыталась спастись бегством, но я, схватив ее за волосы, рывком бросил на землю. Обезьяночеловек невнятно бормотал над телом убитого: хотел ли он взять что-нибудь или просто дивился его внешности - не знаю. Я наступил Агии на горло, а обезьяночеловек выпрямился и обернулся ко мне, потом пригнулся к земле, как тогда, в пещере, и протянул ко мне руки. Одной не было. Я узнал чистый срез, который мог сделать только мой меч. Он снова забормотал что-то непонятное. Я попытался ответить: - Да, это моя работа. Прости. Теперь мы в мире. Его лицо сохраняло умоляющее выражение, и он снова заговорил. Кровь все еще сочилась из обрубка. Я подумал, что, наверное, у обезьянолюдей есть особый внутренний механизм, зажимающий вены, какой, говорят, есть у тилакодонов, ведь обычный человек без вмешательства врача давно бы умер от такой раны. - Я отрубил ее, - сказал я, - но тогда мы сражались. Это было до того, как твой народ увидел Коготь Миротворца. Потом мне пришло в голову, что он, должно быть, последовал за мной наружу, чтобы еще раз взглянуть на камень, превозмогая невыносимый страх перед существом, дремавшим под землей и разбуженным нами. Я сунул руку за голенище, вынул Коготь и тут же понял, как глупо было с моей стороны, что сапог с его драгоценным содержимым оказался так близко от Агии: при виде камня ее глаза загорелись алчностью. Обезьяночеловек все так же на коленях пополз ко мне, протянув к Когтю свой жалкий обрубок. На минуту мы все застыли и, наверное, являли собой весьма странную скульптурную группу при столь жутком освещении. Но тут изумленный возглас - то был голос Ионы - "Северьян!" раздался с высоты, и, как звук трубы в конце пьесы уносит прочь вымышленную жизнь, этот крик положил конец нашей немой сцене. Я опустил Коготь и сжал его в ладони, обезьяночеловек исчез за скалой, а Агия начала извиваться и корчиться под моей стопой. Легким ударом меча плашмя я заставил ее успокоиться, но не отпускал ногу, пока Иона не присоединился ко мне. От нас двоих ей уже было не уйти. - Я решил, что тебе может понадобиться помощь, - сказал Иона. Теперь вижу, что ошибался. - Он окинул взглядом трупы помощников Агии. Я ответил: - Это нельзя назвать настоящей битвой. Агия уже сидела, потирая шею и плечи. - Их было четверо, и мы бы тебя взяли. Только вдруг течение вынесло трупы этих огненных людей-тигров. Тогда двое испугались и сбежали. Иона почесал затылок железной рукой. Звук вышел, будто кто-то скребет щеткой по блюду. - Так, значит, мне и вправду не показалось. Я уже начал сомневаться. Я спросил, что он видел. - Светящееся существо в меховой мантии, поклонявшееся тебе. А у тебя в руке - чаша с горящим вином. Или то был ладан? Что это? Он нагнулся и поднял что-то с земли на том месте, где стоял на коленях обезьяночеловек. - Булава. - Да, я вижу. - На конце костяной ручки была жильная петля. Иона продел в нее кисть. - Кто эти люди, что пытались убить тебя? - И убили бы, - вмешалась Агия, - если бы не этот плащ. Мы заметили, как он выбирается из дыры, а потом, во время спуска, плащ совсем скрыл его. Мои люди не видели цели - только руки. Я в общих чертах поведал Ионе о том, как судьба свела меня с Агией и ее братом-близнецом, и о смерти Агилюса. - Стало быть, она пожаловала сюда, чтобы присоединиться к брату. Иона перевел взгляд с нее на окрашенный пурпуром клинок "Терминус Эст" и слегка пожал плечами. - Я оставил там моего мерихипа, надо за ним приглядеть. Тогда смогу потом сказать, что ничего не видел. Значит, письмо написала эта женщина? - Мне следовало сразу догадаться. Я говорил ей о Текле. Ты о ней почти не знаешь, а она знала. Помню, я рассказывал ей, когда мы проходили через Ботанические Сады в Нессусе. В письме были ошибки, да и многое другое, чего Текла никогда бы не написала, но я не обратил на это внимания, пока читал. Я шагнул в сторону и засунул Коготь поглубже в сапог. - Тебе и вправду лучше заняться своим животным. Мое, видно, сорвалось с привязи, значит, нам придется ехать по очереди. Иона кивнул и стал карабкаться вверх по склону. - Ты ждала меня здесь, правда? - спросил я Агию. - Я услышал что-то, и конь насторожился. Это была ты. Почему ты не убила меня сразу? - Мы были там, наверху. - Она показала на обрыв. - Я хотела, чтобы эти люди, которых я наняла, стреляли, когда ты будешь подниматься вверх по ручью. Но они оказались такими же тупыми и упрямыми, как все мужчины, и заявили, что нечего зря тратить стрелы, потому что эти твари, которые живут там, внутри, и так тебя убьют. Тогда я столкнула вниз камень, самый большой, какой только могла сдвинуть, но было уже поздно. - Это они рассказали тебе о каменоломне? Агия пожала обнаженными плечами, которые в лунном свете превратились в нечто более драгоценное и прекрасное, чем человеческая плоть. - Ты сейчас меня убьешь - так какая разница? Все местные жители рассказывают разные истории об этом месте. Говорят, в ненастные ночи эти твари выходят наружу и крадут скот из коровников, а иногда врываются в дома и уносят детей. Ходят еще слухи, что они охраняют сокровища, которые спрятаны внутри. На всякий случай в письме я упомянула и об этом. Подумала, что если ты не захочешь прийти за своей Теклой, то, может, придешь за сокровищами. Северьян, позволь мне встать к тебе спиной. Не хочу это видеть. При этих словах я почувствовал, что у меня словно гора упала с плеч. Я не был уверен, что смогу нанести удар, глядя ей в лицо. Я занес мой "железный фаллос" и подумал, что хотел спросить Агию еще о чем-то, но теперь не мог вспомнить, о чем именно. - Давай, - сказала она. - Я готова. Я покрепче уперся ногами в землю, а пальцы нащупали на конце рукоятки голову женщины, которой отмечена женская сторона клинка. Чуть позже она повторила: - Давай! Но в это время я уже выбирался из ущелья наверх.