Коготь миротворца (Книги нового солнца, Книга 2) - Джин Вулф

Iевозможно описать, какая неистовая радость охватила меня. Я снова и снова перечитывал послание. Иона, глядя на мое лицо, сначала вскочил со стула, решив, что я вот-вот лишусь чувств, потом отшатнулся от меня как от помешанного. Когда наконец я сложил письмо и спрятал его в ташку, он не стал задавать вопросов - ибо Иона был истинным другом, - но весь его вид выражал готовность прийти на помощь. - Мне нужен твой скакун, - сказал я. - Можно его взять? - Конечно, но... Я уже отпирал дверь. - Я не могу взять тебя с собой. Если все будет в порядке, позабочусь, чтобы его тебе вернули. Пока я бежал по лестнице и по двору, письмо звучало у меня в голове, как будто я слышал голос самой Теклы, и на подходе к конюшне, я и вправду был уже в состоянии помешательства. Я искал мерихипа Ионы и вдруг вместо него увидел перед собой громадного боевого коня, выше человеческого роста в холке. Трудно представить, откуда он мог взяться в этой мирной деревне, да я и не задумывался об этом. Без колебаний я вскочил ему на спину, выхватил "Терминус Эст" и одним взмахом перерубил повод, державший коня на месте. В жизни не встречал лучшего скакуна. Одним прыжком он вылетел из конюшни и понесся по улице. Я с замиранием сердца ждал, что он вот-вот споткнется об одну из натянутых повсюду веревок, но конь ступал с уверенностью профессионального танцора. Улица вела на восток, к реке. Когда дома кончились, я повернул налево. Он перемахнул стену играючи, как сорванец - через жердочку, и вот мы уже на всем скаку пересекали пастбище, где в изумрудном лунном сиянии удивленно поднимали рога быки. Я и ныне не бог весть какой наездник, а тогда был еще хуже. Думаю, что, хотя и сидел в высоком седле, я уже через пол-лиги вывалился бы из него, попадись мне животное похуже, но мой украденный конь, несмотря на поразительную резвость, двигался плавно, как тень. Наверное, мы и были похожи на тень - вороной конь и я - в своем черном плаще. Он не замедлял бега до тех пор, пока мы, подняв тучу брызг, не пересекли ручей, о котором говорилось в письме. Здесь я заставил его остановиться - поводом, а больше - словами, которые он понимал не хуже человека. Ни на том, ни на другом берегу не было тропы, и нам так и не удалось отыскать ее - дальше деревья подступали к самой воде. Тогда я направил коня прямо в русло ручья (хотя животное слегка заупрямилось), и мы стали продвигаться вверх, карабкаясь на пенные перекаты, как человек взбирается по ступеням, и переплывая глубокие омуты. Так мы шли вверх по ручью более одной стражи. Нас обступал лес, совсем как тот, через который ехали мы с Ионой, после того как расстались с Доркас, доктором Талосом и остальными у Врат Скорби. Постепенно берега становились все выше и каменистей, а низкорослые деревья на них начали пригибаться к земле. Из воды торчали камни. По прямым углам я понял, что их касалась рука человека, а мы находимся вблизи шахт и каменоломен, и под нами - развалины какого-то великого древнего города. Ручей стал глубже. Несмотря на всю свою сноровку, мой конь иногда оступался на скользких камнях, поэтому мне пришлось спешиться и вести его в поводу. По обе стороны открывались узкие дремлющие ущелья. Каждое из них казалось совсем черным меж отвесных склонов, но оживлялось то тут, то там зеленоватыми пятнами лунного света, и в каждом негромко пела водяная струя - но то был единственный звук, и ничто больше не нарушало окутывавшую их тишину. Наконец мы вступили в самое узкое и глубокое из ущелий, и в конце его, в чейне или около того от места, где лунный свет скользил по крутой стене, я увидел темный проем. Здесь ручей брал свое начало, словно слюна, изливающаяся из отверстого рта обращенного в камень титана. Я нашел на берегу клочок суши, где мог уместиться мой конь, и привязал его повод к карликовому дереву. Когда-то, без сомнения, ко входу в каменоломню поднимались по деревянной лестнице, но она уже давно сгнила и обрушилась. Хоть древняя стена казалась неприступной, я все же сумел отыскать на ней несколько точек опоры и медленно пополз наверх. Я уже дотянулся руками до края провала, когда услышал (или же мне показалось, что услышал) какой-то звук внизу. Я замер и оглянулся. Грохот водопада мог перекрыть любой шум, кроме разве что сигнала военной трубы или взрыва. В нем потонул и этот звук, но все же что-то проникло в мое сознание - может, удар камня о камень или всплеск, раздавшийся при падении в воду какого-то предмета. Долина казалась мирной и сонной. Потом я увидел, как мой конь тронулся с места - на мгновение в лунном свете появилась его гордая голова и настороженные уши, - поэтому я решил, что это он бьет подкованным копытом о землю, недовольный слишком короткой привязью. Я подтянулся и перевалился в каменный лаз, и это, как я понял впоследствии, спасло мне жизнь. Любой человек, сохраняющий хоть каплю разума и знающий, куда ему предстоит попасть, запасся бы лампой и свечами. Но я был настолько потрясен известием о воскрешении Теклы из мертвых, что мне это и в голову не пришло. Я двинулся вперед, в темноту. Через дюжину шагов лунный свет, проникавший из долины, совсем померк. Я брел по воде - как раньше, когда вел коня вверх по ручью. "Терминус Эст" висел у меня на левом плече, но я не опасался намочить его - свод был так низок, что мне приходилось идти, согнувшись вдвое. Так я продвигался довольно долго, не переставая тревожиться, что выбрал не ту дорогу, и Текла будет тщетно ждать меня где-нибудь в другом месте.

Глава 6

Синий свет

? настолько привык к звуку струящейся воды, что, спроси меня кто-нибудь в тот момент, я предположил бы, будто иду в полной тишине, но когда узкий туннель внезапно открылся в просторную пещеру, я сразу догадался об этом по изменившемуся тону журчания воды, хотя меня по-прежнему окружала все та же непроглядная тьма. Я сделал шаг вперед, потом другой и смог распрямиться - теперь над головой не нависал каменный свод. Я поднял руки - ничего; взял "Терминус Эст" за ониксовую рукоять, не вынимая его из ножен, и пошарил вокруг клинком - ничего. Тогда я совершил то, что вы, читающие эти строки, сочтете невообразимой глупостью. В свое оправдание должен напомнить: в письме было сказано, что стража предупреждена о моем появлении и не причинит мне вреда. Я стал выкрикивать имя Теклы. И эхо откликнулось: - Текла... Текла... Текла... Потом снова тишина. Я вспомнил, что мне следовало найти место, где вода вытекает из стены, а я его до сих пор не обнаружил. Может быть, этот ручей так же долго вьется здесь, по подземным галереям, как снаружи - по долинам. Я снова двинулся вперед, но, опасаясь падения, ощупывал при каждом шаге землю ногой. Я прошел не более десяти шагов, когда услышал отдаленный, но явственный шум, который не заглушала плавно текущая вода. Еще шагов через десять я увидел свет. Этот свет не был изумрудным сиянием сказочных лунных лесов, как не был и красноватым пламенем факелов или золотистым отблеском свечей, которыми могли бы освещать путь стражники, он не походил даже на пронзительно-белый луч, тот, что я иной раз видывал в ночи, когда флайеры Автарха кружили над Цитаделью. Скорее он представлял собой нечто вроде светящегося тумана, то бесцветного, то зеленовато-желтого. Невозможно было оценить, далеко ли он или близко. Казалось, он вообще не имеет источника. Мгновение он колебался перед моими глазами, и я рванулся к нему по воде. Потом появилось еще одно мерцающее пятно. Мне нелегко сконцентрироваться на том, что произошло в несколько следующих минут. Вероятно, у каждого из нас в подсознании таится что-либо ужасное - так в нашем подземелье, на самом нижнем его уровне, обитали узники, чей разум давно подвергся разрушению или трансформировался в сознание, не имеющее ничего общего с человеческим. И точно так же, как эти узники, наши воспоминания о пережитом ужасе вопят и молотят о стену своими цепями, но их почти никогда не извлекают из бездны на божий свет. То, что я пережил под землей, всегда неотступно следует за мной. Иногда мне удается надежно запереть подспудные глубины памяти, но время от времени они вторгаются в сознание. (Не так давно, когда ночью "Самру" проходил вблизи устья Гьолла, я смотрел за борт. Я видел, что каждый раз, когда весло погружается в воду, появляется пятно фосфоресцирующего света, и на миг мне показалось, что те, из-под холма, все-таки пришли за мной. Теперь я обладаю властью над ними, но и это не умалило моего страха.) Как я уже говорил, к первому источнику света присоединился второй, потом третий, четвертый, но я все равно шел вперед. Скоро их стало бесчисленное множество, но, поскольку я не знал, что это такое, они успокаивали и вселяли надежду. Я думал, что каждый из этих приглушенно сияющих огней, должно быть, исходит от какого-то неизвестного мне источника в руках тех самых стражей, о которых говорилось в письме. Пройдя еще дюжину шагов, я увидел, что отдельные вспышки собираются воедино, образуя нечто вроде стрелы, острие которой было обращено в мою сторону. Потом я услышал рев, хоть и весьма неотчетливый, напоминавший тот, что обычно доносился из башни, называемой Медвежьей, когда там начинали кормить зверей. Даже тогда, наверное, мне удалось бы спастись, если бы я немедленно бросился бежать от этого света Но я медлил. Рев приближался. Теперь он уже не был похож на звериное рычание - скорее такие звуки могла бы издавать совершенно обезумевшая от ярости толпа. Я увидел, что отдельные световые пятна не бесформенны, как мне казалось раньше. Каждое из них имело очертание звезды с пятью неравными лучами. И вот тогда - слишком поздно - я рванулся назад. К этому времени неверный свет, исходивший от звезд, стал достаточно сильным, и я увидел расплывчатые контуры предметов, которые окружали меня. По обеим сторонам громоздились прямоугольные глыбы, наводя на мысль, что они - создания рук человеческих. Казалось, я попал в пределы погребенного града (только здесь не было разрушений, вызванных тяжестью многих слоев почвы), где рудокопы Сальтуса добывают свои сокровища. Меж этих глыб стояли группы невысоких узких колонн, объединенных той же беспорядочной регулярностью, что я не раз отмечал, глядя на поленницы дров - когда каждое полено торчит, и все же вместе они образуют единое целое. Колонны излучали мягкое сияние, отражая мертвенный свет движущихся звезд, превращая его в менее зловещий или по крайней мере - более красивый. С минуту я гадал, что это за колонны, потом снова перевел взгляд на звездные фигуры и в первый раз разглядел их по-настоящему. Играла ли когда-нибудь с вами дурную шутку ночь - когда вы стремитесь к тому, что кажется освещенным оконцем деревенского домика, а вместо этого упираетесь в бойницу могучей крепости? Или, быть может, вам приходилось карабкаться, оступаясь, скользя и едва не падая, по круче, а потом взглянуть вниз и увидеть под ногами невообразимо глубокую бездну? Если да, вы поймете, что я почувствовал в ту минуту. Звезды являлись не просто вспышками света, они имели человеческую форму и казались маленькими лишь потому, что пещера была огромной. Я даже не мог представить, что могут существовать столь обширные помещения. И эти люди, не похожие на людей - со слишком широкими плечами, пригнувшиеся к земле, - двигались прямо на меня. Это они издавали неописуемый рев. Я повернулся и тут же почувствовал, что не могу бежать по воде. Тогда я вскарабкался на берег, где возвышались темные громады. К тому времени преследователи находились уже совсем близко. Часть из них стала обходить меня с обеих сторон, дабы отрезать мне выход из пещеры. Вид их вселял ужас, но я даже не могу толком объяснить, чем именно. Тела их были похожи на обезьяньи - волосатые, приземистые, с короткими ногами, длинными руками и толстой шеей. Такие клыки я видел раньше только у смилодонов - загнутые, с зазубренными краями, и каждый - на палец выступал из-под верхней челюсти. Но даже не это и не призрачный свет, исходивший от их шерсти, вызывали обуявший меня ужас. Кошмарными были их лица, может быть, именно огромные белые глаза. И эти глаза говорили, что передо мной именно люди - такие же, как я. Как старость заключена в разлагающуюся плоть, как женщина, принужденная весь век обитать в своем слабом теле и потому становящаяся беззащитной жертвой грязных домоганий, так и эти люди существовали в обличье мерзких тварей и знали об этом. Взгляд каждого из них кричал о сем знании, когда они окружили меня, и самое страшное - глаза были единственной частью их тела, которая не источала свет. Я набрал воздуху, чтобы снова выкрикнуть "Текла!", но в тот миг я понял все и обнажил "Терминус Эст". Один из них, крупнее или, быть может, смелее, чем прочие, приближался ко мне. В руке он держал короткую булаву, рукоять которой когда-то служила бедренной костью. Он стоял вне досягаемости меча и угрожал мне, издавая грозное рычание и ударяя себя в грудь булавой. Позади меня раздался плеск. Я обернулся как раз вовремя, чтобы заметить обезьяночеловека, подбиравшегося ко мне по руслу ручья. Я взмахнул мечом, и он отшатнулся, но конец острия полоснул его по груди ниже подмышки. И столь совершенен был мой клинок, столь прекрасно закалена его сталь и заточено лезвие, что одного легкого касания хватило, чтобы рассечь грудину врага. Он упал в ручей, а вода унесла прочь его труп. Но еще до удара я успел заметить, что он ступает по воде с явным страхом, и вода точно так же тормозит его движения, как мои. Я повернулся лицом к нападающим, ступил в ручей и начал пятиться по течению к выходу из пещеры. Я знал, что спасение мое - в жерле узкого туннеля, куда эти твари никогда не дадут мне добраться. Они все теснее смыкались вокруг меня, их собралось уже не меньше нескольких сотен. Свет, исходивший от них, стал таким ярким, что теперь я явственно видел: прямоугольные глыбы - это и впрямь здания, очевидно, весьма древние, возведенные из серого камня и испещренные пометою летучих мышей. Колонны неправильной формы оказались штабелями болванок, в которых каждый следующий слой был уложен поперек предыдущего. По цвету я определил, что это серебро. В каждом штабеле было не меньше сотни болванок, и не менее нескольких сотен таких колонн скрывал в себе подземный город. Все это я успел рассмотреть, пока сделал по воде полдюжины шагов. На седьмом они догнали меня - по меньшей мере два десятка, подступавшие со всех сторон. У меня не было времени на отдельные удары, чисто срезающие противнику голову: мой меч чертил безостановочные круги, и его песня наполняла подземелье, эхом отражалась от свода и стен, отчетливо слышалась даже сквозь рев и визг. В "такие минуты чувство времени теряется. Я хорошо помню, как они нападали, а я яростно отбивался, но теперь мне кажется, что все это произошло в одно мгновение. Вот рухнули двое, пятеро, целый десяток. Вода вокруг меня казалась черной от крови в мертвенном свете, а они все наступали. Я почувствовал удар по плечу, подобный удару кулака великана. "Терминус Эст" выскользнул из руки, и на меня навалилась груда тел, пока под ее тяжестью я не ушел с головой под воду. В плечо, как два кинжала, вонзились клыки врага, но, я думаю, он слишком боялся утонуть, и не мог драться под водой, как на суше. Я воткнул пальцы в его широкие ноздри и свернул ему шею, хотя она была куда прочнее, чем человеческая. Я ушел бы от них, если б мог задержать дыхание настолько, чтобы проплыть под водой до выхода. Обезьянолюди потеряли меня из виду, но мои легкие уже разрывались, и мне удалось проплыть по течению совсем немного. Я поднял голову над поверхностью воды. В то же мгновение они снова набросились на меня. Без сомнения, для каждого наступает минута, когда он, по всем законам, должен умереть. Так вот для меня это был тот самый миг. Всю жизнь, отпущенную мне сверх этой минуты, я расцениваю как незаслуженный дар. Я лишился оружия, правая рука кровоточила и онемела. Теперь обезьянолюди осмелели. Это дало мне шанс выиграть еще несколько мгновений жизни, ибо, стремясь прикончить меня, они сбились в такую кучу, что мешали друг другу. Я ударил одного ногой в лицо. Второй вцепился в мой сапог. В тот же миг брызнула искра синего пламени. Не знаю, что мною руководило инстинкт или озарение, - но я схватил ее. В руке я держал Коготь. Он словно вобрал в себя весь мертвенный свет и окрасил его цветом жизни; он изливал поток чистого сапфирового сияния, наполнившего пещеру. Обезьянолюди вдруг отпрянули прочь, будто услышали удар грома, а я поднял камень высоко над головой. Чего я ожидал, на что надеялся (если я еще мог на что-то надеяться), я теперь и сам не знаю. Случилось невероятное. Обезьянолюди не бросились наутек, вопя от ужаса, и не возобновили нападения. Они стали медленно приближаться, пока первый не оказался в нескольких шагах от меня, потом опустились на четвереньки, касаясь лицом пола. Было совсем тихо - точно я только что вошел в пещеру. Я слышал лишь плеск воды, но теперь видел все - от серебряных штабелей рядом со мной до разрушенной стены в самом конце пещеры, по которой, как пятна бледного света, спустились ко мне обезьянолюди. Я стал пятиться назад. Обезьянолюди смотрели на меня, и лица их были человеческими лицами. И тогда я понял, откуда эти звериные клыки, огромные круглые глаза, плоские уши. Зоны и зоны борьбы за жизнь во мраке подземелий - вот что это было. Мудрецы говорят, когда-то мы были обезьянами и резвились в лесах, поглощенных затем пустынями. И так давно это было, что в нашем языке не сохранилось названия этим лесам и пустыням. Старики снова становятся детьми, когда прожитые годы затуманивают их разум. Разве не может случиться так, что человечество, подобно старику, вернется в свое забытое детство, если умрет старое солнце и нам придется сражаться с сородичем за кость в темноте? Я видел перед собой наше будущее - по крайней мере, возможное - и сожалел о тех, кто одерживал победу в подземных схватках больше, чем о тех, кто пролил их кровь нынешней бесконечной ночью. Итак, я сделал шаг назад, потом другой - никто из них не пытался "препятствовать мне. И тут я вспомнил о "Терминус Эст". Я клял бы себя всю жизнь, если бы оставил меч даже ради спасения собственной жизни в самой жестокой битве. Выйти отсюда безоружным - нет, этого я не мог вынести. Я начал осторожно продвигаться вперед, надеясь в сиянии Когтя заметить отблеск клинка. При моем движении лица странных уродливых людей просветлели. По их выражению я понял: они надеются, что я останусь с ними, и Коготь с его синим сиянием тоже останется с ними навсегда. Сколь ужасным все это кажется теперь, когда я вывожу слова на бумаге, но тогда я не испытывал никакого ужаса. Несмотря на их звериный облик, на каждом лице я узрел выражение благоговения и подумал тогда (да и теперь так думаю), что если эти люди подземных городов Урса в чем-то и уступают нам, то во многом другом они, наделенные благодатью животного простодушия, лучше, чем мы. Я шарил взглядом по всему ручью, от берега до берега, но ничего не видел, хотя мне казалось, что Коготь разгорается все ярче и ярче, пока, наконец, каждый острый выступ на своде пещеры не стал отбрасывать четкую угольно-черную тень. В конце концов я крикнул скорчившимся фигурам: - Мой меч... Где мой меч? Кто из вас взял его? Мне не пришло бы в голову заговорить с ними, если бы я не был вне себя от страха потерять меч, но, казалось, меня поняли. Они начали что-то бормотать друг другу и, не поднимаясь, показывать мне жестами, что не собираются больше нападать на меня. Многие протягивали свои дубинки и копья с костяными наконечниками. Потом, заглушая журчание воды и бормотание обезьянолюдей, послышался новый звук, и в мгновение ока все затихли. Если бы великан-людоед вгрызался в самое основание мира, скрежет его зубов не отличался бы от этого звука. Русло ручья под моими ногами задрожало, а вода, такая прозрачная прежде, замутилась от ила, будто по ней пролегла дымчатая лента. Далеко внизу кто-то шагнул - так могла бы тронуться с места башня в Судный День, когда, как сказано, все города Урса двинутся в путь, чтобы встретить восход Нового Солнца. И еще один шаг. Обезьянолюди тут же поднялись и, пригнувшись к земле, бросились в дальний конец пещеры, беззвучно и быстро, как стая летучих мышей. С ними ушел и свет. Казалось, как я в глубине души и подозревал, Коготь светил для них, но не для меня. Из недр земли донесся третий шаг, а вместе с ним погас последний луч, но в это мгновение, в последнем отблеске, я заметил на дне "Терминус Эст". Я нагнулся, сунул Коготь обратно в сапог и поднял меч. И вдруг осознал, что моя рука вновь обрела былую силу. Послышался четвертый шаг. Я повернулся и бросился бежать, нащупывая дорогу концом меча. Думаю, теперь я могу сказать, что за существо, обитающее в сердцевине мира, проснулось подо мною. Но тогда я этого не знал, как не знал и того, что его пробудило: рев ли обезьянолюдей, свет Когтя или еще что-нибудь. Я понял только, что глубоко под нами есть нечто, обратившее в бегство обезьянолюдей, невзирая на их ужасный облик и огромную численность, так же легко, как ветер уносит искры костра.