История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.) - Иван Васильевич Шмелев

После посещения его в поле, в их взаимно дружеских отношениях, был забит первый колышек.

– Тебе Саньк, невеста поклон прислала! – как-то, однажды, сказала ему сестра Манька, когда он уже будучи дома и стоя перед зеркалом, старательно выдавливал угри на лице.

– Какая невеста? – как-бы усомневавшись спросил он.

– Как, какая? Чай сам знаешь, кто у тебя невеста-то Наташка Статникова!

Пожар на Бутырке. Сев

Досевать яровые, Василий Ефимович, в поле снова взял Ваньку. Этот день был пасмурный, хмурый, после обеда из туч напрашивался дождь. Рассеяв гречу, отец сменил Ваньку на бороньбе.

– Ты, ступай Вань в телегу, а я побороню. Вишь дождик накрапывает, – сказал и сам взялся за бороньбу. Василий Ефимович, предусмотрительно от дождя в поле, да и вообще, от нововведений в своем хозяйстве, свою новую, крашенную телегу, устроил в виде кибитки. По углам телеги, он прикрепил четыре стойки. Из брезентового, старого полога устроил над телегой крышу и получилась настоящая походная кибитка, спасающая от непогоды и дождя. В поле, спасаться от дождя в кибитку Савельевых, сбегались приближенные пахари. Хвалил хозяина, за находчивость и разумное изобретательство в деле устройства, такой не хитрой по конструкции, но полезной кибитки. Последующие два дня были солнечны и жарки. Земля сохла, над горизонтом плавуче текло волнистое марево, в поднебесьи ликующе пели жаворонки. После обеда, Савельевы досевали последний загон. Василий Ефимович, размашисто раскидывал щепотками плывучее, скользкое семя льна. Вдруг, он почувствовал во всем теле своем, какую-то, неловкость. Пришлось остановиться, перемятисто пожать плечами, оглянуться на село. Из-за пригорка, за которым, скрывалось село, Василий Ефимович, заметил столб дыма. Ему, встревоженно, в сердце кольнуло: «Пожар!». А при виде пожара в своём селе, всяк, сначала, подумает: «не наш ли дом горит». Он в один момент подскочил к лошади, менее, чем за минуту снял с Серого оральной хомут с постромками, вскочил верхом, и хлестанув серого по боку, вихрем помчался по направлению к селу. Вымахнув на пригорок, около Большой дороги, он приостановил Серого. Пожарище полыхало левее церковной колокольни: «в Шегалеве горит?» – внутренне помнил Василий Ефимович. «Значит не на нашей улице!» – понаблюдав над пожаром он повернул лошадь и рысью, поскакал своему загону. Пожар на Бутырке, произошел из-за детской шалости. Ребятишки, подражая взрослым, задумали покурить. Они украдкой от взрослых, на задворках, вблизи построек, развели костёр. Подхваченные ветерком искры попали на подсохшую соломенную крышу двора. Взрослые, беду заметили, когда огнем была объята вся крыша двора и пожар остановить было уже невозможно. За каких-то час-полтора сгорело восемь домов. В некоторых, из которых сгорело все добро и домашние пожитки. Около дороги, баба, хозяйка пепелища, которое осталось от его дома и кучи невзрачного домашнего скарба, плаксиво жаловалась сгуртовавшимся около ее бабам: «Все сгорело, одеться не в чего! На-нет сгубили нас!», –едва выговаривала она дрожащими наряду с жалобой, шепчущими молитву губами.

– А отчего загорелось то? – спросил Ермолай, прибежавший на пожар с большим опозданием.

– От спички! – с неуместной шуткой ответил ему, кто-то из толпы.

– От детской шалости! – деловито заметил Иван.

Стройка Крестьяниновых. Семион. Пустынь

В Николу, 9/22 мая, принято у мотовиловцев ходить, пешком или ездить на лошадях на ярмарку. В этот ярморочный день в Арзамасе на базарной площади, купцы торгуют всякой всячиной. Здесь изобилие всего. Как говорится можно купить все, что только душа желает. А для молодежи здесь полная лафа: карусели, попугаи, под музыку шарманки, вытаскивают из ящичка, пакетик «со счастьем» за пятачок, здесь разные забавы и разные сладости, и все дёшево и все задарма. Всюду идет бойкий торг, всюду играет музыка, всюду, наполненная веселостью, сытая публика. В день подторжья – вечером накануне ярмарки, около разнаряженной крутящейся карусели, парни и молодые мужики, небольшими кучками, увлеченно играют в вертушку – рулетку при свете свечи.

Маловата стала изба для семьи Крестьяниновых: мала по размеру, низок потолок, изношенный и обшварканный ногами пол, обшарпанные спинами незнающие обоев стены, да к тому же всю матицу короед изъел.

Воспользовавшись свободным от больших дел, временем перед сенокосом, Крестьяниновы решили созвать людей – лошадников на помощь съездить в Пустынь за струбами, где Федор купил их заранее.

– Вели мужикам, для перевозки длинных бревен, в дроги – роспуска запрягать, иначе вершинки-то по земле будут волозиться, а в Сереже-то и вовсе застрять можно! – назидательно наказывал дед, сыну Федору, когда тот собрался в обход сельчан-лошадников, с целью созыва их на помощь. – Без тебя знаю! – отмахнулся от отца Федор.

На помощь был приглашен и Семион Селиванов. «Вот уж, где я поем в сласть и досыта!» – подумалось Семиону, когда Федор захлопнул дверь, выходя из Семионовой избы. Слышит Семион, как в углу где-то за печкой, старательно щеберчет чиркун, на печи по щелям хлопотливо шелестят тараканы, по всей избе, воинственно гудят мухи. «Нет, а мне видимо свой дом построить не по зубам. Изба от ветхости, совсем села набок, совсем притулилась к соседскому двору». Недаром, люди подковыристым языком, частенько говаривали Семиону: «Ты Семион, своей избой, уж больно близко к соседу-то подъеферился. В случае пожара, вам обоим несдобровать». «Да люди перестраиваются, а мне, пожалуй, не огоревать!» – без радостные мысли, безотвязно лезли в захудалую Семионову голову. В его хозяйстве, все, неотвратимо, разваливалось, с каждым годом все хирело и хирело.

В его амбаре ни зернышка, даже кур поманить нечем. О своем хозяйстве Семион, даже в шутку говаривал: «Стали наши дела поправляться, стало земли от семян оставаться». «Трудно было пахарю, да легко жнецу!» – это он переиначил русскую пословицу, которая трактует о плодородии земли о том, как же тяжко мужику убирать свой тучный урожай. После засева, на Семионовских загонах, всходы недружные, хилые, не как у крепких, зажиточных мужиков. Однажды, в Ильин день, когда богобоязъненые люди в церкви у обедни, зародилось у него в голове поганенькая мысль своровать десяток снопов с чужого загона на семена. Соблазнила его народная примета: якобы ворованное зерно дружнее всходит и урожай от него добротнее. И это не помогло… И что за диво. Человек усердно работает, а толку нету! «А так жить, только небо коптить!» – говорит русская пословица. Да и сам Семион осознает это, и бывая где-либо званым на пир, ненароком обнесут его; он обидчиво думал: «Эх ты доля, моя доля, доля бедняка! Самогонкой и то обносят!»

На другой день, в воскресенье, когда Марфа подоив корову-Жуковинку, стала цедить молоко из дойницы в крынки, нечаянно пролила на пол молоко. Кошка, с печки завидя белесь пролитого молока, мягко спрыгнув на пол, подскочив, с убережью принялась подлизывать молочную лужицу. Наевшись, она вспрыгнула на лавку, свернулась калачиком, безмятежно замурлыкала греясь на солнышке. Семион