Восставшие из пепла - Слав Караславов

Но среди родственников и боляр у молодого царя были не только завистники и враги. Племянник Слав, кажется, был ему искренним другом. Калоян поручил Славу начальство над дворцовой стражей, и тот набирал в нее молодых, смелых, сильных болгар, с крепкими, как палицы, руками, способных одним ударом опрокинуть наземь быка-трехлетка. Добромир Хриз тоже был верным человеком. Ничего, что он сейчас далеко, он хитро борется за дело болгар, где в одиночку, где с помощью их общего злейшего врага — ромеев. И среди боляр царь Калоян мог безошибочно назвать некоторых, непременно вставших бы в случае опасности на его защиту. Из них он особо выделял двоих — Белгуна и Ивана Звездицу. Их невозможно ни обмануть, ни подкупить. Но в общем-то верных людей при дворе его было мало. Куманы, стоявшие биваком у стен города, изнывали от безделья, беспробудно пьянствовали, хватали и насиловали женщин. Болгарские военачальники просили разрешения утихомирить насильников. Калоян не раз говорил с предводителем куманов Манастром, требуя унять своих людей. Хитрый и наглый куман заявлял, что все это наговоры, что его воины благородны, ни о чем подобном он и не слышал, а если узнает — немедленно примет меры. При одном таком разговоре присутствовал Иван Звездица. Когда Манастр ушел, Звездица подергал себя за бороду и сказал:

— Пора их выпроводить отсюда, царь… Они стоят у ворот города, ведут себя развязно и придают смелости твоим врагам…

— Выпроводить, но куда, болярин Иван?

— Пошли их грабить в Загорье[52]… Насколько я знаю, там сейчас Иванко распоряжается…

— Да, император отдал под его управление Филиппополь и соседние земли…

— Знал, куда послать… Сейчас все твои враги соберутся вокруг него…

— Если б только около него одного были мои враги…

— Да, царь! — Звездица сразу понял мысль Калояна. — Василевс делает Иванко примером для всякого убийцы… Вон люди Борила уже давно шепчутся, что василевс умеет ценить заслуги…

— Знаю, — сказал молодой царь. Его голос глухо и зловеще прокатился по зале приемов, но тут же заглох, словно запутался где-то в тяжелых завесах.

Когда Звездица собрался уходить, Калоян тряхнул головой:

— Ты прав, болярин Иван, я их отправлю в Загорье! Пусть испытают на себе мечи и копья своего бывшего приятеля Иванко… И скажи там страже, чтобы позвали ко мне мастера Феофана.

Войдя к царю, Феофан низко поклонился, его длинные руки почти коснулись пола.

— Садись, — пригласил его Калоян. И, задержав взгляд на черной повязке, которая стягивала волосы мастера, спросил: — Ну?

— Первый камнемет скоро будет готов, царь. Распорядись, чтобы мне дали десять пар двойных воловьих жил.

— Получишь. Когда все будет готово — доложи, и мы испытаем его.

Испокон веков пехотинцы и конники были в войсках основной ударной силой. При внезапных набегах на селения, не защищенные каменными стенами, особенно незаменима была конница. Но царь Калоян готовился не к грабежам, он мечтал вернуть отторгнутые ромейской империей болгарские земли, расширить свое государство. Для этого нужны новые боевые машины — камнеметы, способные разрушить крепостные стены ромейских городов. Такие машины он и поручил построить мастеру Феофану. Мастер ревностно спешил выполнить приказание царя, но старые боляре, проведшие всю жизнь в седле, привыкшие биться мечами, копьями, стрелами, всячески противились этому, не позволяли своим ремесленникам помогать царскому мастеру.

— Хочу, чтобы боляре поверили в силу твоих камнеметов.

— Поверят, царь.

— Что ты заладил — царь да царь. Давай, как прежде, когда мы оба были беглецами.

Феофан был родом из Тырново, еще в ранней молодости он постригся в монахи. Но жизнь обернулась так, что из божьего служителя он превратился в искусного военного мастера. Виной всему были женщины. Едва приняв монашеский сан, он встретил смазливую ромейку, и кровь забурлила. Связь с ней закончилась тем, что его сослали в монастырь на берегу Пропонтиды. А там он встретил еще более красивую ромейку. Она была замужем за известнейшим ромейским военным мастером. Как раз в это время Феофан повздорил с одним из своих монастырских братьев, избил его, и Феофана расстригли. Оставив монастырь, он, чтобы быть поближе к своей возлюбленной, нанялся прислужником в мастерскую ее мужа. Нанялся, совсем не думая о хитроумном ремесле ромея, но постепенно дело его заинтересовало, и вскоре он стал разбираться в нем не хуже хозяина. Мастер начал его похваливать, ставить в пример другим, пока кто-то не заронил в нем подозрение — а не заглядывает ли молодой Феофан, выбрав для того удачное время, к его красавице жене? Феофан и его любовница были осторожны, подозрения мужа так подозрениями и остались, но жизнь молодого подмастерья с тех пор стала невыносимой. Не было теперь дня, чтобы он не отведал хлыста, а то чего-нибудь и покрепче. В конце концов Феофан не выдержал. Подкараулив мастера у его дома, он до полусмерти избил его и в ту же ночь подался прочь. Через несколько дней он встретился с бежавшим из Константинополя Калояном. Вдвоем им удалось добраться до болгарских постов, и только там Феофан понял, что его спутник — брат царя!

«Давай, как прежде, когда мы оба были беглецами…» Феофан повторил про себя эту фразу и сказал:

— Мне бы и самому хотелось. Да язык не слушается. Жизнь каждого из нас поставила на свое место. Твое дело — приказывать, мое — выполнять приказания. И я счастлив, что могу служить тебе, царь…

Когда-то, спасая свою жизнь, мечтая добраться до Тырново, оба они спали на голой земле, питались, чем придется, делили последний кусок хлеба. Сейчас Феофан порой с ужасом думал, как грубовато тогда подшучивал над своим спутником, смеялся, что тот не умеет плавать.

Выслушав ответ Феофана, Калоян ничего не сказал. Только подумал, что робость и скованность перед ним Феофана напрасны и даже слегка обижают его.

Пройдет год-другой — и подобные мысли перестанут приходить Калояну в голову. Все во дворце пойдет согласно общепринятому порядку. И попытки кого бы то ни было держаться с ним на дружеской ноге будут раздражать его и немедленно пресекаться…

Огромная равнина у подножия Хема была пустынной, лишь кое-где лепились к горам крохотные деревушки, по-старчески греясь на позднем солнце. По равнине гулял сухой, резкий ветер, он доносил откуда-то запахи приближающейся зимы. В каменные теснины ветер проникнуть не мог, и в ущельях густыми клочьями лежал туман. Куманские всадники, взлетев на холм, остановились, сгрудились в кучу. Перед ними внизу чернела вспаханная земля, а за черным квадратом стояла Крынская крепость[53]. Едва всадники появились на холме, по стенам забегали дозорные, в крепости тревожно забили деревянные клепала[54]. Со скрипом поднялись тяжелые ворота. Куманы долго совещались — что делать? Они не знали — каковы силы защитников крепости. Ясно было одно — крепость подновлялась, верхушки башен были надстроены камнем, вокруг моста белели кучи щепок: мастера чинили то ли ворота, то ли крепостные здания, на западной стене еще стояли строительные леса.

Манастр искал для грабежа неукрепленные деревни, крепости он старался обходить стороной, однако постоянно натыкался на них. Он со своими куманами не раз грабил эти места, но такого количества укреплений раньше здесь не видел. И вправду, его бывший приятель Иванко крепко взялся за здешних кастрофилаков[55]. Вот и сейчас Манастр чувствовал: если куманы нападут на ближайшую деревушку, кастрофилак Крынской крепости ударит им в спину. Однако предводитель куманов решил не уходить отсюда без добычи. Он сделал знак, и трубачи подняли боевые рога. Тишину прорезали грозные звуки. Куманские воины, предчувствуя запах дыма и крови, загорячили коней, те заплясали под всадниками и, громко ударяя копытами по каменистой земле, понеслись с холма вниз.

Иванко на самом деле развернул в подчиненных ему землях лихорадочную деятельность по переустройству войска и укреплению крепостей. Он резко сократил число пеших воинов, большую часть их разослал по крепостям для починки стен и других оборонительных сооружений. Кастрофилаками он назначал самых верных своих людей. Среди его приближенных было много беглецов из Тырново, опасавшихся преследования после смерти Асеня и Петра. Кроме того, против Калояна их восстанавливала женитьба его на куманке. Беглецы считали себя несчастными жертвами болгарского царя, благодарили Иванко за доброту и покровительство, понимая, что с каждым из них сейчас происходит то же, что уже случилось с новым севастом Алексеем-Иванко. А тот щедро осыпал их милостями, деньгами, жаловал чины и высокие должности. В глубине души севаст действительно хранил затаенную мечту, которой страшился император Алексей Ангел: если он женится на Анне, тогда отсюда, из Филиппополя, ему откроется путь прямо к престолу василевсов. Именно эти преданные люди, составляющие сейчас его войско, поведут его к трону. Но сперва на этой земле, зажатой меж гор, он должен снискать могущество и славу. Отсюда многие шли на завоевание престола, да не всем это удавалось. Последним по счету был Константин Ангел, двоюродный брат Исаака и Алексея. Во времена василевса Исаака Константин был послан в Филиппополь защищать его от набегов болгар. Одержав ряд побед над болгарскими войсками, он, возгордившийся, упоенный славой, решил отобрать престол у императора. Да рано возгордился. Не добравшись до Одрина[56], где его ждало войско, Константин был схвачен своими же людьми и отправлен к Исааку Ангелу. Василевс приказал ослепить его. Для всеобщего поругания Константина вывели на внутреннюю крепостную стену. Когда палач поднес к его лицу раскаленное железо, молодой стратиг с усмешкой предупредил, чтобы тот не выжег ему от усердия и бровей.