Покоя не будет - Михаил Аношкин

— Мало еще пил?

— Для равновесия. Выпью — и на боковую.

Закусил колбаской и сказал:

— Егоровы на праздник к себе зовут. Ты как?

— Да уж как хорошо! — обрадовалась мать. — Одним-то скучно. Одну-то меня на праздник не оставляй, изревусь одна-то.

— Что ты, мама! Тетя Настя очень тебя приглашала, мне так и наказывала: без матери и на порог не пущу.

— Вот и хорошо. У меня теперь и сердце на месте. А то другие к празднику готовятся, а мы будто и не люди.

Олег Павлович заснул моментально. Утром вскочил и присвистнул: мать честная, ливмя лил дождь, веселый и быстрый.

— Это когда такой накатился? — удивился Олег Павлович.

— Как ты лег, он так и зарядил. Всю ночь без передыху и катал, — ответила мать, собирая на стол завтрак.

ОСТРЫЙ РАЗГОВОР

Ровно в девять Ивин был в парткоме. В прихожей стряхнулся от воды, как гусь, о руку выколотил кепку.

Торопился в партком и ни о чем не думал, а сейчас вдруг что-то поднялось снизу, к сердцу подступило. Чувствовал, трудный предстоит разговор с секретарем, но почему и на какую тему, не знал. Если Ярин к чему-либо прицепится, то разговаривать будет трудно. В таких случаях секретарь, собственно, не разговаривает, а допрашивает и дает с ходу указания, оценивает твои поступки, будто он самый высший судья и самый справедливый. Ивин обычно тоже щетинится, Ярин негодует, и они расходятся. Домашнев не смеет вступать в пререкания, молчит или поддакивает: «Будет сделано. Вы правильно сказали».

Какое у Ярина сегодня настроение? Насмешливое? Добродушное? Один дьявол. Ярин обладал талантом быстро и без оглядки переходить из одного настроения в другое.

В приемной от Ниночки узнал, что у Ярина сидит Грайский. До обеда просидят: дождь, ехать нельзя, значит и торопиться не надо. Чего Грайского бояться? Не съест. Другое дело — захочет ли Антон Матвеевич при нем объясняться, но то забота Антона Матвеевича.

Грайский, высокий и стройный, в синем отутюженном костюме, стоял у окна и, заложив руки за спину, наблюдал, как по стеклу ползут расплывчатые струи дождя. Даже не повернулся, когда вошел Ивин, на приветствие слегка кивнул головой. Грайский для секретаря обкома молод. Талантливый, видно, человек: из института попал в МТС, оттуда взяли секретарем райкома, потом стал заведующим отделом обкома, а при перестройке, когда обком разделили, избрали вот секретарем обкома. Взлет! Для такого взлета голову надо иметь умную. Злые языки подтрунивают за глаза: мол, на перестройках выехал, каждая перестройка — ступенька. МТС не стало — взяли в райком, райкомы ликвидировали — пошел в обком, обком разделили — вышел в секретари. Это, конечно, соответствовало фактам, но не в этом суть. У Петра Ивановича не отберешь самого главного, сколько бы там ни судачили злые языки — умен, эрудирован, ну и хватку имеет крепкую.

Грайский Ивину нравился и в то же время Олег не то что побаивался, а просто не любил рядом с ним быть. Грайский не зазнался, нет, на это размениваться не будет, отлично отдает себе отчет, что зазнайство — одна из самых пакостных черт у человека. Однако какое-то врожденное чувство превосходства в нем сидело, тут уж ничего не скажешь. Вот и сейчас даже не повернулся, даже не поглядел, кто вошел в кабинет, слегка кивнул и только: мол, какая мне разница, кто появился — Петров или Сидоров?

Антон Матвеевич разговаривал по телефону, и Олег Павлович заколебался: может, лучше повернуться и уйти? Помялся у секретарского стола и неожиданно успокоился: коли зашел, то не вернется, обождет, когда Ярин кончит разговаривать по телефону. И сел.

Ярину под пятьдесят. Старый партийный работник, про него можно с полным основанием сказать: пережил бури и невзгоды, вынес все выговора и накачки. Остался цел и сидит пока что крепко. Передают, будто однажды, когда существовали райкомы, утверждали на бюро директора совхоза, молодого парня, несколько самонадеянного. Ярин спросил, давно ли он в партии. Тот ответил. Тогда Ярин подкинул еще:

— Взыскания имеешь?

Кандидат в директора с гордостью заявил:

— Нет, и надеюсь, не будет.

Антон Матвеевич глянул на парня вприщур, усмехнулся и, побарабанив пальцами по настольному стеклу, заключил:

— Есть одно предложение: пусть поработает управляющим. По-моему, для директора зелен.

И остался парень управляющим отделением совхоза.

В область Ярина не выдвигали — строптив, горячился без нужды. Теперь и староват стал для выдвижения. Ежик волос на голове сединой посолен круто, тем не менее Антон Матвеевич иногда горячится, как юноша. Пожалуй, скоро придется ему уступить место другому: отслужил свое. Любопытно, куда же денется? До пенсии далековато, большую часть сознательной жизни был на партийной работе, сам забыл, когда начал. Поучиться как следует не сумел. Попробуй поучись, если двадцати четырех часов в сутки не хватало, все же дела в районе, большие и маленькие, через партийного секретаря проходят. Идут по любому вопросу, даже обиженные жены ходят жаловаться на непутевых мужей. А в пору сева или уборки секретарю вообще нет покоя — поспать некогда.

По телефону разговаривал долго, карандаш сломал — сдавил пальцами, он и хрустнул. Пальцы короткие, железные, видать. Говорят, гирями Антон Матвеевич по утрам балуется. Олег Павлович не старался вникать в смысл того, что говорил секретарь, свои думы завладели им, Максимка не выходит из головы. Некстати подумал, что наверняка получился бы из него сват, может, все-таки попробовать? Наконец Ярин сгоряча кинул трубку на рычаг, она ударилась глухо — и сломать недолго. Возбужденный разговором, сказал Грайскому в спину:

— Вот деятель! Я про Фому, а он про Ерему! Вытащим на бюро — пусть отчитывается, — и неожиданно к Ивину:

— Когда прибыл?

Глаза в сетках морщин, мелких-мелких, а на лбу крупные.

— Вчера.

— Что у него нового? — фамилии Медведева не назвал. Недолюбливает Ярин директора Медведевского совхоза, не нравится, что тот хочет быть самостоятельным. Ломал ему бока за пары, а Медведев огрызается, по-своему делает.

— К четвертому мая кончат зернобобовые, — ответил Ивин. — С десятого кукурузу начнут.

— Рано.

— Медведев планирует.

— Медведев твой напланирует, — потер затылок ладонью, вспомнил что-то, рукой махнул: — Хай планирует, цыплят по осени будем считать. Все?

— Все.

Ярин обратился к Грайскому, хотя и с усмешкой, но в глазах неприязнь, застарелое недовольство Ивиным:

— Думал, есть в совхозе свой партийный глаз, но это не глаз, а ватерпас. При нем коров карбамидом травят, да каких коров — лучших, а у него, погляди, олимпийское спокойствие, — и к Ивину жестко:

— Объясни.

— Правильно, десять коров пало по оплошности доярки, я в курсе. С Медведевым разговор об этом был, он обещал принять меры.

— Меры! — усмехнулся Ярин. — Филантропы вы там вместе с Медведевым, вот что. Я про Беспалова не говорю, слабый он секретарь. Слабый-слабый, только на этот раз оказался на уровне, проявил партийную принципиальность!

— Беспалов — принципиальность? — удивился Олег Павлович. — Не знаю!

— Видишь, как тебя это задело. Беспалов требовал отдать доярок под суд?

— Требовал.

— Чего улыбаешься?

— Требовать-то он требовал, — сказал Олег Павлович, — но Медведев свои соображения высказал, и тот сразу на сто восемьдесят крутнулся. И говорит: я с тобой, товарищ Медведев, согласен, ты рассудил, как Соломон.

— Так и заявил?

— Зачем же я буду неправду говорить?

— Вертун! — качнул головой Ярин, и к Грайскому: — А что нам докладывал? Подсунул нам работничка Медведев, теперь и сам не рад.

Грайский шагнул к столу и сел напротив Ивина, и Олег уловил на его красивых, тонко очерченных губах усмешку, догадался, почему усмехается секретарь.

— Подсунул, говоришь? — спросил Грайский Ярина, и по интонации, с какой был задан вопрос, Ярин понял оплошку и прикусил язык. Кто ж кому подсунул? Медведев парткому. Как это Антон Матвеевич сразу не почуял в этой фразе второго смысла, более глубокого и обидного для него? Подсунули Беспалова, стало быть, могли подсунуть еще кого-нибудь? Тогда зачем партком, зачем нужен и ты, секретарь парткома?

Ивин исподтишка разглядывал Грайского: лицо чернобровое, выбритое тщательно, глаза темные-темные. И весь он: от носок до блеска черных туфель, до самых гладко причесанных волос с отливом — был изыскан, элегантен. Под воротничок белой рубашки хорошо подогнал галстук из модного теперь синтетического материала, такой же вот галстук видел Олег Павлович и у Максима.

— С Медведевым разберется управление, с Беспаловым — мы сами, — поспешил закруглить неприятный разговор Ярин, молча проглотив пилюлю. Проговорился, чего ж не бывает? Не будь Ивина, Антон Матвеевич, пожалуй, объяснил бы, что тут самая обыкновенная оговорка. Выдвигая Беспалова, понятно, советовались и Медведева спросили. А тот дал отличнейшую характеристику, и это решило. Вот в этом смысле и надо понимать фразу о том, кто кому подсунул. Но при Ивине объяснять не стал.