Щербатый талер - Андрей Федоренко

Глава 16. Офицер наполеоновской армии

Улица утопала в ранних сумерках. С низменности, от реки, тянуло ночным легким ветерком. «Толкла мак», звенела мошкара — настырный гнус не боялся ни ветерка, ни сумерек. Целые тучки его вились над головами парней, Оксаны и ее отца. Разве что немного помогали ветки сирени, которыми обмахивались, да еще «курение дыма» — кучка горящего старого тряпья, ветхого дерева, коры… Копоть потому так и называется, что не столько горит, сколько дымится и одурманивает гнус.

Отец с Оксаной сидели на маленькой скамеечке под забором, Чэсь, Михаль и Дмитрок — полукругом напротив, прямо на траве. В центре дымился, вспыхивал редкими огоньками дымокур. Отец подшуровывал его прутиком.

Только что отцу пришлось коротко повторить парням то, о чем уже знала Оксана: о Великом княжестве, испанской чеканки талерах, о беспутном шляхтиче Трушке и его родовой коллекции монет…

— Вы, может, не знаете, что наш памятник на холме около Березины, — показал отец прутиком себе за спину, — просто символ. Это просто знак памяти солдатам всех войн, которые затронули нашу обитель: наполеоновской 1812 года, Первой мировой, гражданской, Второй мировой… А непосредственно захоронения были, конечно, в самых разных местах. Например, первое захоронение, еще со времен отступления французской армии, было куда дальше от реки — приблизительно там, где сейчас Чэсевы сотки, а может, и еще выше, вот здесь, где мы сидим.

Чэсь уздрыгаув. Самые невероятные предположения кружили ему голову. Он слушал, забывая отмахиваться от мошкары, ловил каждое слово. В кармане он сжимал найденный на своих сотках талер.

— Тогда как хоронили? — неторопливо рассказывал дальше отец. — Часто всех вместе — русских и французов, красных и белых, советских воинов и гитлеровцев — всех в одном месте, ставили один крест на могиле. Все люди, каждому страшно умирать, каждого где-то в Рязани, или в Мозыре, или в Париже кто-то ждет, молится, чтобы миновала близкого человека беда… И вот какая выходит интересная история. Вскоре после окончания войны с Наполеоном царь издает два указа, в которых гражданские власти обязуются собирать брошенную неприятелем амуницию, оружие и другие трофеи. Все это не бесплатно. Например, пушка стоила аж пятьдесят рублей, ружье — пять, холодное оружие — сабли, тесаки-немного дешевле… Собрать амуницию было, конечно, куда сложнее-крестьяне еще ​​раньше растаскали. И долго после войны белорусские крестьяне форсили в сапогах и в головных уборах всех европейских армий, входивших в состав Великой наполеоновской армии. В деревнях на путях отступления, то есть и в наших Поплавах, долго не покупали железо, из сабель и палашей местные кузнецы делали ножи и серпы, из кирас — сковородки, кружки… Пуговицы, на которых часто были выгравированы номера полков, и через сто лет после французского нашествия украшали пальто и дубленки белорусов.

Ища трофеи, заодно раскапывали старые, наспех сделанные могилы, перезахоранивали их уже в других местах, торжественно, с почестями, молебном… Присутствовали и местные власти. Так была вскрыта могила в Поплавах. В могиле нашли останки трех русских солдат и французского офицера. Свидетели из местных крестьян показали: действительно, осенью 1812 у самой деревни, на опушке, наткнулись на «пранцуза», раненого, обмерзшего, бессознательного, обвязанного женской платком, в каких-то лохмотьях сверху порванного вдрызг мундира… «Пранцуза» внесли в ближайшую дом, пытались выходить, но тщетно. Раненый даже не шевелился, очень много потерял крови на морозе. Ночью в Поплавы подошел обоз русских. На лафете везли трех мертвых солдат. За ночь тихо, не произнеся ни слова, скончался и француз. Чуть рассвет, обоз тронулся дальше, оставив своих покойников, и местные крестьяне похоронили их вместе с французом.

И вот после войны, при раскопке той могилы, находят медную начинавших пластинку, на которой едва-едва можно-разобрать: «Anrі-В…n іngenіr…», два талера испанской чеканки, а также кусок обычной бересты, в которую талеры были завернуты. Береста хотя и изменилась от времени, потемнела, потрескалась, но сохранилось еще довольно хорошо. На ней можно было разобрать какие-то линии, сделанные рукой человека. Но главное, из-за чего потом все и закрутилось — это разборчиво, глубоко вырезанные ножом латинские буквы: «CLAD…» — «Клад». И сверху над словом — маленький крестик.

Глава 17. Все сходится!

— Почему же крестьяне не забрали эти вещи? — воскликнул Чэсь, облизывая от волнения губы. — Еще тогда, когда подобрали этого француза раненого?

— У такого бедолаги? — Оксана поддернула плечами, то ли от вечернего холода, то ли от жалости к француза.

— Действительно, человек в таких лохмотьях — что ценного при нем может быть, — подтвердил отец. — Видимо, просто в голову не пришло обыскивать беднягу. А может, постеснялись обыскивать, все же умирает человек.

— А при перезахоронение? — вмешался Михаль. — Вот когда раскопали могилу, неужели никто не позарился на монеты?

— Крестьяне-то и позарились бы, все же серебро. Но на радость или на горе поздних искателей скарба при раскопке оказался чиновник из местного отделения полиции, некий Понятовский, верный с Поплавы царю и Отечеству… Он, конечно, не мог допустить, чтобы даже крошка «добра российского» миновала государственную казну. Две монеты, медная пластинка, береста, даже пара уцелевших пуговиц с мундира были исправно упакованы и вместе с подробной описью — при каких условиях и где все это было найдено — отправлено в Санкт-Петербург…

Отец подложил в дымокур кусок коры, подул, чтобы тот разгорелся и задымил. Было уже темно, только окна в домах светились, словно ориентиры, обозначая улицу. Отец снял пиджак и накинул на плечи Оксане.

— Дальше, папа! — нетерпеливо попросила девочка.

— Ну, а дальше и раскрутилась карусель… Береста своими потрескавшаяся-линиями напоминало топографическую карту, потом — магическое слово «клад», крестик… Француз был инженер — значит, разбирался в топографии и мог указать на бересте какой-то географический маршрут. Рассматривали, изучали бересту и так, и сяк-ничего не получается. Для топографической карты на бересте не указан ориентиры — привязки к конкретной местности-такие как дерево, река, камень. Для обычной карты не указано, где север, где юг — словом, крути эту бересту, как хочешь. Начали судить, не в монетах ключ к разгадке этой «карты»? Действительно, рубцы монет были искромсаны ножом; несомненно, они как-то связаны с берестой. Начали крутить монеты, и тем и другим стороной прилагать к бересте… тот же результат! Ничего не понятно, ничего не выходит. Тогда взялись за пуговицы, на которых был выгравирован номер полка, и вдруг совпало, что это тот самый полк, куда поступил на службу белорусский шляхтич Трушка, и монеты — те самые, с его родовой коллекции…

— Но ведь монет было восемь! — Оксана быстренько подсчитала: — Пять нашли на месте фольварка, две — у офицера, а где еще ​​одна?

— Как раз в цель, — похвалил отец. — В том-то и дело, что у французского офицера было не две, а все три монеты. Как они к нему попали — неизвестно, но факт фактом. И шифровал он свою «карту» — бересту также при помощи всех трех талеров. Соответственно, таким же образом эта «карта» и должна разгадываться. Это как игра в кубики: одного не хватает — и слова никак не сложишь.

— И… не нашли? — Чэсь проглотил слюну. — Третью монету?

— Нет. Хотя искали ее не один год, перерыли здесь все окрестности, опрашивали здешний люд… Не раз раскапывали и саму могилу — тайно, ночью. А француз, словно мстя за свои страдания в этом мире, с того света посмеивался над живыми: «Ищите, ищите! Вот загадал вам загадку». Еще до революции объявили немалую награду тому, кто найдет и передаст властям этот третий талер. Тогда же и появились монеты-подделки. Правда, их легко было «раскусить»: фальшивомонетчики не могли знать, что на настоящих талерах — сделанные ножом насечки на рубцах. Кстати, Оксанин талер, скорее всего, как раз и есть одна из тех дореволюционных подделок.

— Не может быть! — обиделась за подругу Оксана. — Катин папа не стал бы держать у себя фальшивую монету.

— Возможно. Ну, вот такая история, — неожиданно закончил отец. — Стемнело совсем, и мошки нас загрызли, и дымокур наш погас.

— Это все? — в один голос воскликнули Чэсь с Михалем.

— Вот так всегда! — Оксана от обиды даже отодвинулась от отца на край лавочки. — Третий раз берешься рассказывать, и все что-то мешает!

Отец удивился:

— Это, правда, все, что я знаю.

— Не все, мы и того не знаем! — возразила Оксана.

— Так спрашивайте, я постараюсь ответить.

Чэсь с Михалем начали перешептываться.

— Скажите, а где сейчас те две монеты и береста? — вдруг спросил Дмитрок.