Мир юных - Крис Вайц

Молодец. Умеет утешить.

Неужели между ними что-то есть? Тогда Умник дал маху.

Я, как обычно, даю себе обещание: признаться Донне в своих чувствах. Скоро.

Наверное, завтра.

Нет. Сегодня. Скажу ей сегодня. Завтра может и не быть. Вот только останусь с ней наедине.

Пойду отнесу Донне с Питером лекарства.

Донна

Пока я вожусь с его ухом, Питер скулит и ноет. Ну и неженки эти мальчишки! Зато в кино – крутые дальше некуда. Что бы они запели, если б им пришлось выталкивать из своей задницы арбуз?

Говорят, именно на это похожа боль при родах.

Самой-то мне узнать не придется.

Так, выдавим «Бактробан», потом – особая фишка Донны! – суперклеем присобачим рваные остатки уха к хрящу. Залепим все клейкой лентой, и вуаля! Оригинальная перевязка ручной работы готова. Марта Стюарт со своим домоводством тихо отдыхает.

Джефферсона еще потряхивает после нашего маленького приключения на Юнион-сквер, поэтому за руль он пускает меня. Однако глаз не сводит – типа не сильно верит в мои водительские способности. Умник, Пифия и Питер устраиваются сзади. Когда Умник падает рядом с Пифией, та пулей перескакивает от него подальше, к другому борту. Чудеса прям.

После засады на Юнион я объезжаю Грамерси-парк и Мэдисон-сквер стороной. Эмпайр-стейт-билдинг оставляю слева. Хватит швырять на нас с крыш всякое дерьмо, а уж с сотого этажа, блин, – тем более не надо.

По пути встречаются одиночки. Ведут они себя по-разному. Кто-то ныряет в ближайший дверной проем. Кто-то не успевает и топает дальше по дороге. А парочка нам даже помахали.

Какой-то парень говорит по мобильнику. Тьфу ты, нет! Он просто чокнутый. Раньше все было наоборот. Увидишь, короче, такого кадра, который трепется не пойми с кем, и думаешь – шизанутый, а он на самом деле акции впаривает, а не с пришельцами общается.

Телефоны нынче – все равно что… как это?.. фантомные конечности. Типа тебе что-нибудь ампутировали, а ты чувствуешь. Сколько раз замечала: болтаешь с кем-нибудь, а он опускает голову вниз и начинает пальцами перебирать. Народ мечтает эсэмэситься, проверять почту, лазить в Инете – да что угодно, лишь бы не торчать постоянно в реале. Жалкое зрелище.

Я поглаживаю в кармане закругленный корпус «айфона». Там еще есть немножко заряда.

Мы катим мимо банков и автобусных остановок; мимо невзрачных домишек и больших величественных зданий с резными мраморными дверями и немигающими горгульями. Выглядывает солнце, я врубаю погромче музыку. Нарлз Баркли «Дальше и дальше». Дорога пуста, дует теплый ветерок, и на минуту кажется – мы обычные дети, которые поехали прокатиться на маминой машине.

Все подпевают. Впрочем, нет, Пифия и Умник молчат. Дружно надулись и сидят мрачные. Остальные поют. Вот бы и правда уехать к морю и солнцу – дальше, дальше…

Библиотека на Пятой авеню, между Сороковой и Сорок второй улицами. Рядом с ней башни из стекла и песчаника: огромные антенны – как поднятый средний палец, «фак» всему миру. Деревья перед входом разрослись, и каменные львы типа притаились в листве, ждут, кого бы сожрать.

Странное дело – библиотека хорошо сохранилась. В городе, набитом руинами, дохлой техникой и всяким печальным хламом, она выглядит прям жутко. На ступенях – ни мусора, ни трупов. Флаги Нью-Йорка (имперского штата) и США (самой империи) как ни в чем не бывало болтаются на флагштоках.

Останавливаю «Чикиту».

Джефф. Кто-то должен остаться в машине.

Пифия. Я могу.

Я. Тебе нужно оружие.

Она дергает плечом и лезет к пулемету. Усаживается, скрестив ноги, рядом с ним на крышу кабины.

Я. Ты хоть стрелять-то из него умеешь?

Пифия. А ты?

Джефферсон. Ладно, ближе к делу. Мы ищем журнал «Вестник прикладной вирусологии» за май две тысячи десятого.

Я. Вау, это в котором триста семьдесят две модных летних тенденции?

Джефферсон (после многозначительной паузы – мол, не смешно). Заходим, выясняем, где хранится научная периодика, хватаем журнал, уходим. Каждые полчаса встречаемся здесь, у главного входа. Всем сверить часы.

Будильники, ясень пень, у нас есть. Мой – с «Хелло, Китти».

Джефф заявляет, что надо разбиться на пары. Я намыливаюсь идти с Питером, но Джефф отправляет Питера с Умником, а сам достается мне.

Топаем по каменным ступеням ко входу.

С одной стороны от него сидит на сфинксе толстый бородатый грек. С другой – полуголая дамочка с целлюлитом. Это – как же оно называется? – цоколь? Над самым входом торчат еще какие-то гречанки. Короче, антураж должен намекать, что мы на пороге древнего античного храма.

Хотя, если подумать, так оно и есть. Древний храм.

Под тремя высокими арками – двери; на каждой – висячий замок. Джефферсон мчит назад к пикапу, возвращается с кувалдой. Несколько тяжелых громких ударов – и замок на земле.

Огромный вестибюль отчетливо вздыхает, расправляя легкие. Мы заходим в величественный зал со спертым воздухом.

Кругом белый мрамор. Ненормальная тишина, ненормальная чистота. Ни тебе какашек, ни крови, ни мусора. Хочется назвать это место безмятежным.

Хочется – да не можется. Что-то здесь не так.

Звук наших шагов отражается от сводов и уходит к большой светлой мраморной лестнице.

Почему здесь никого нет? Громадное здание, удобное для обороны, никем не контролируемое, куча книг для растопки… Поднимаемся на следующий этаж, кругом – ни души. Только мы.

Библиотеку облюбовали призраки.

Фигня!

Зажигаем фонари. Они отбрасывают на стены маслянистые тени. Начинает отдавать фильмом ужасов, но так все равно лучше, чем тащиться в темноте.

В пятне света отходим от лестницы и попадаем в длинный широкий коридор с огромными картинами на розоватых, в прожилках, мраморных стенах.

Все росписи – про чтение и письмо. Моисей и Десять заповедей. Монахи с отстойными прическами вручную переписывают книги. Шекспироподобный чувак с кошмарной бороденкой показывает книжную страницу какому-то богачу, а богач такой: «Хм-м» – типа сомневается. Другие персонажи, не такие легендарные. Выпуск газеты двадцатых или тридцатых годов. Девчонки с книжками на лужайке. Тема всех этих художеств, видимо, «Гип-гип-ура! Чтение живо в веках!».

Целиком поддерживаю. Раньше – до Хвори, в смысле, – мы с ума сходили по «Твиттеру», «Фейсбуку» и прочей фигне и швырялись словами направо-налево. Весь мир, блин, знал, когда ты сходил отлить. Нам было влом рожать мысли, достойные жить в веках. Люди решили, будто книги – штука бесполезная, а всякие гаджеты типа «Киндла» – улет и отпад. А ведь какое чмошное название – «Киндл»! Слово-то это означает «поджигать». Вот вам и скрытое послание от электронной книги: «А раскиндлю-ка я костер из сраных бумажных книжек».

Ну и где сейчас все эти технологии, которые должны были хранить кучу добра? Какой толк от них без электричества? Когда полетели серверы, вместе с ними улетучились статусы, твитты и блоги. Испарились, будто и не было их никогда; а ведь и правда не было – в реале. Люди запаниковали. Двадцать лет назад они слыхом не слыхивали про электронную почту, а теперь, значит, Интернет оказался жизненно важен для их душевного здоровья.

С книжками все по-другому. Книжки, они под рукой. Мысли могут храниться на бумаге веками. Понадобится тебе что-нибудь – вот оно, читай. Текст не нужно выцарапывать из воздуха или восстанавливать из центра хранения данных в каком-нибудь, блин, Нью-Джерси.

Так что последнее слово осталось за книжками. Через пять лет ни один черт не вспомнит наши с Джеффом сегодняшние приключения. Разве только сам Джефферсон запишет их в свой чудный блокнот, или какие-нибудь пришельцы считают информацию с наших костей. А вот Гек Финн будет сплавляться по Миссисипи вечно.

Разделяемся. Питер с Умником идут по коридору в одну сторону, мы с Джефферсоном – в другую, в зал каталогов имени Билла Бласса.

Большое прямоугольное помещение с деревянным павильоном посредине. Вдоль стен – тысячи великанских регистрационных журналов.

Джефферсон. Вот так искали книги в докомпьютерную эпоху. Находишь нужное тебе название в одном из этих толстых каталогов, пишешь его номер на маленькой синей карточке. Карточку отдаешь библиотекарю, а тот кладет ее в стопку с другими карточками и – в специальную капсулу, которая движется по пневмопроводу.

Я. Угу.

Джефферсон. Пневмопровод – от греческого слова «pneuma», дыхание.

Я. Угу.

Джефф тушуется.

Какой же он ботаник, просто прелесть. И краснеет, как девица.

Джефферсон один за другим вытаскивает с полок каталоги. Нужный журнал никак не попадается. Я разглядываю зал и поражаюсь чистоте. Ни пылинки!

Я читала, что пыль – это в основном частички человеческой кожи. Может, поэтому тут… Нет людей – нет пыли?