Жизнь моя - Армия - Любовь Рябикина

Попытка «выйти на волю» добавила им неприятностей. Солдаты ушли обедать и Лисянский был один. Все еще без рубашки. Он нахально прижал корпусом обоих девчонок к стене и попытался чмокнуть в щеки. Говоря что-то о симпатии, взаимопонимании и послаблениях.

Обе еле вырвались и сбежали снова в каптерку. Лисянский несколько раз стучал в дверь, но они не открыли и молчали.

В коридоре никого не было и появления Карпович никто не заметил. Из операторской доносились голоса. Солдаты уже вернулись с обеда.

Лидка постучалась к подружкам условленным стуком и те мигом открыли. Оставив пакетик с клеем в каптерке и объяснив план за минуту, Карпович исчезла так же незаметно, как и появилась.

Часов около пяти, перед самым окончанием работы, Лидия появилась в отделении связи. Миронова открыла ей дверь сама и пожаловалась:

— Капитан совсем оборзел! Он приставать начал. Светку в губы поцеловать хотел, когда она телефон разбирала. Считает себя неотразимым с этой шерстью…

Карпович ухмыльнулась:

— Ладно! Давай пакетик и исчезните обе…

Она вошла в комнату со «шкафами» уверенная и спокойная. Удивленно огляделась по сторонам. Спросила обернувшихся солдат и капитана:

— А Нинка со Светкой где?

Лисянский окинул девушку внимательным оценивающим взглядом с ног до головы. По привычке подбоченился, уперев левую руку в бок и чуть отставив ногу вперед. Карпович видела, но ни единым фибром не показала, что все поняла. Судя по взгляду, капитан остался весьма доволен увиденным. Ответил со снисходительной улыбкой:

— Наверняка в каптерке сидят. Что-то они в последнее время обленились…

Лидия удивленно поглядела на него и уставилась на густую поросль волос на груди Лисянского. Сделав вид, что смутилась, опустила голову, сверкнув карими глазами. Начальник связи попался и незамедлительно воспользовался моментом. Улыбнулся весело, блеснув зубами:

— Что, удивлены? Между прочим они мягкие. Можете притронуться, если желание есть…

Последние два слова были произнесены почти что томно. Солдаты, которых капитан абсолютно не стеснялся, застыли с открытыми ртами.

Карпович завела руки за спину, словно в колебании. Незаметно растерла по рукам клей и старательно поднатужившись, покраснела. Протянула руки, трепеща пальцами и опустив глаза, прошептала:

— Ну, раз вы не против…

Прижала руки к его шерстистой груди. Замерла, делая вид, что пытается справиться с волнением. Специально чуть подрагивала пальцами, но не дергала. Клей между тем быстро застывал. Капитан застыло глядел на красивое лицо. Девушка тяжело дышала и он попытался ее обнять. Лидка дернула руками изо всей силы и капитан взвыл:

— Ай! Больно! Ты чего дергаешь!

Два сержанта-второгодка уставились на него в недоумении из-за шкафов: то сам приглашал приникнуть, а теперь орет. Они все слышали и с интересом ждали продолжения. Карпович взвыла, дернув еще пару раз обе руки:

— Это вы специально чем-то грудь намазали, чтоб нас клеить!

Лисянский, ни черта пока не понимая, вцепился в ее руки, удерживая, чтоб было не так болезненно. Он чувствовал, как вырываются волосочки из его кожи. В свою очередь тоже заорал:

— Это ты свои лапы намазала чем-то!

Лидка проорала в ответ, коснувшись его носа своим и яростно уставившись в глаза:

— Не фиг такую роскошную шерсть показывать! Так и хочется погладить, словно кошку!

Сержанты скрылись за рядом шкафов со звучным фырканьем. Капитан рявкнул:

— Убери руки! — Лидка дернула со всей силы ладони и он взвыл: — Оставь на месте! Больно! — Обернулся на хохот парней и поморщился: — Сержанты Кадиков и Букин, возьмите ножницы и разъедините меня и девушку!

Багровые от гогота парни, вылезли из-за укрытия. Икая и часто фыркая, принялись за работу, встав сразу с двух сторон. Осторожно приподнимали руки Лиды от груди капитана, заглядывали сбоку и разрезали волосяные соединения.

Через полчаса руки Карпович были сплошь в коричнево-рыжей шерсти, словно в односторонних перчатках, а на груди капитана, в густой поросли, вырисовались две четких узких ладони. Он подлетел к зеркалу сразу, едва прозвучал последний «чик» ножниц. Взглянул на грудь и взвыл:

— Что я Юле скажу!?!

Лидка, уже направившись к двери, вернулась. Провела обшерствленной ладонью по обкромсанной поросли. На промытый линолеум посыпалась рыжая шерсть. Поглядела в синие глаза капитана и подсказала:

— Что вы в суперклей влипли, где были две женских руки! Или сбрейте все на груди, чтоб улик не осталось…

Лисянский понял, что все было подстроено нарочно и он нарвался сам, а так же догадался: в следующий раз девчонки придумают что-то похлеще, если он появится распахнутым или начнет приставать.

Тяжело вздохнув, отправил сержанта Букина в магазин за бритвой, а сам принялся тщательно намыливать растительность на груди и животе, чтоб немного размягчить ее перед предстоящей экзекуцией.

Он понимал, что придется сбривать все. Одновременно силился придумать оправдание для жены. Юля не знала о привычке мужа ходить на работе распахнутым. Минут через сорок после появления бритвы мужская грудь напоминала ледовый каток с рыжими пеньками.

Руки Лиды Карпович подружки очищали от шерсти целый вечер при помощи косметических щипцов. Хохотали до колик в животе от ее рассказа о выражении лица капитана Лисянского.

Больше начальник связи ни разу не позволил себе сидеть на работе распахнутым. Мало того, он больше не приставал к подчиненным и обнимать не пытался, зато мстил ядовитыми фразами о пользе женщин в армии. Но это длилось не долго…

Лишь в июле следующего года девчонки заметили капитана на пляже. Растительность на груди торчала клочками, словно трава на болоте. Жена загорала рядом.

Едва заметив подчиненных супруга, которых давно знала в лицо, демонстративно отвернулась от приставучего муженька. До Юлии давно дошли сведения из части о том, что произошло в действительности и о кличке. Все уверения Лисянского, что он «пролил клей на себя и вынужден был побриться», на нее больше не действовали. Значительно поредевшая шерсть была бесспорным доказательством ветренности капитана. Карпович успела вырвать волосяного покрова с корнями не так уж и мало…

ИСКОРКИ

В штабе наконец-то провели долгожданный ремонт. Стены сияли свежей ярко-зеленой краской. Потолки белели так, что глазам было больно. Круглые светильники люстр матово светились под электрическим светом. Даже немногочисленные плакаты выглядели нарядно и ярко.

На первом этаже произошли кардинальные изменения. Дежурную часть отделили от коридора сплошной стенкой с небольшим окошечком. Раньше была обыкновенная стойка, доходившая до пояса. Стоявшие в наряде офицеры часто жаловались, что они простывают во время дежурств из-за буквально «не стоявшей на петлях» двери. Это было не лишено логики: днем дверь штаба практически не закрывалась от входившитх и выходивших. Каждый раз холодный поток воздуха устремлялся на дежурного и тот, вместе с солдатом, по этой самой причине, практически постоянно сидели в бушлатах. Хлопанье изрядно надоело и самому Савицкому, хоть его кабинет находился на втором этаже. Когда тяжелая дверь на тугой пружине хлопала, все здание сотрясалось.

На первом этаже, по настоянию полковника, поставили прозрачную стеклянную дверь-вертушку. Дальше следовал небольшой «предбанник» и еще одна дверь, уже на петлях, но без пружины, выходившая в коридор и прямо к лестнице, ведущей на второй этаж. Чтоб она не хлопала, на притвор был набит толстый кусок резины сверху и снизу. Таким образом, тепло в штабе сохранялось, а многие неприятности устранялись. Толщина стекла на вертушке была почти два сантиметра.

Военнослужащие удивлялись, где командир мог добыть такой раритет. Подобные двери давно изготовлялись лишь по спецзаказу. А эта явно была из «ветеранов», судя по слегка погнутому стояку, на который крепилось стекло и кое-где сколам на стекле.

Теперь офицеры перестали толкаться в дверях и свободно входили-выходили. А чтоб дежурный всегда видел, кто идет к штабу или спускается с лестницы, на стену, под небольшим углом, повесили два зеркала. Весь день щитовая дверь была открыта. Дежурному офицеру достаточно было поднять голову, чтоб увидеть, кто находится на лестнице или гремит вертушкой.

Светка Страхова бегала обедать в общежитие. Ей не нравилось, как готовят в солдатской столовой и она предпочитала готовить сама. С вечера варила себе суп и второе и прибегала в комнату. Многие девчонки следовали ее примеру. С часу дня до двух на «женском» этаже роскошно пахло борщами, щами, рассольниками и прочим.

Едва вбежала в подъезд общаги, как дежурная протянула ей вызов на переговоры. Страхова взглянула и вздохнула: