Журнал «Вокруг Света» №12 за 1972 год - Вокруг Света

Силкин оглядел Чекмарева и кашлянул в кулак:

— Это можно.

...Ночь была тихая и безоблачная. Чистые звезды мерцали в небе. Иногда с вражеской стороны взлетала ракета-«лампочка» и долго бросала на землю мертвенно-голубой свет.

Силкин долго вглядывался в темноту, прислушиваясь к приглушенным шорохам ночи. Наконец он тронул локоть Чекмарева, прошептал:

— Спит фашист. Устал. — И полез на бруствер.

Матвей старался держаться рядом с командиром. Он полз, ощущая руками подмерзшую, промытую недавними дождями землю. Глухо билось сердце.

Чуть поодаль, посапывая, полз Атяшкин. Ему было тяжелей.

Кроме вещмешка, Андрюха тащил рацию с запасом батарей.

Впереди выросла какая-то глыба. Матвей затаил дыхание. Приостановился и Атяшкин. Силкин с Чекмаревым повернули в сторону. Вспыхнула ракета, и тут Матвей увидел подбитый немецкий танк. Недалеко от него — еще два мертвых танка и бронетранспортер с тупо срезанным мотором и пробитыми шинами.

Вдруг Силкин и Чекмарев замерли. Впереди кто-то зашевелился, и через мгновение раздался сухой выстрел ракетницы. Сильный, как электросварка, свет ослепил глаза.

— Вот гад, проснулся, — еле слышно прошептал Силкин.

Немец бросился к пулемету и выпустил в темноту длинную очередь. Тотчас ожили соседние пулеметы. Трассирующие пули засвистели над головами бойцов.

— Придется назад, здесь не пройти, — Силкин круто развернулся и пополз, быстро перебирая руками.

Чаще захлопали ракетницы. Все кругом задрожало в голубом трепетном свете. Залаяли минометы. Осколки с хрюканьем врезались в землю и шипели, остывая в лужицах, затянутых первым ледком.

Кое-как дотащились до своих окопов, упали на дно и долго молчали.

— Все здесь? — переведя дух, спросил Чекмарев.

— Все, — ответил Матвей, пересчитав бойцов.

— Может, попытаемся в другом месте?

— Не, — замотал головой Силкин. — Он теперь не уснет до утра. Обозлился.

Вторая попытка прорваться через фронт в другом месте тоже не удалась. Когда бойцы Чекмарева снова подползли к немецким окопам, гитлеровцы встретили их огнем. Пришлось и на этот раз отступить.

Устроились за крепкими стенами старой, полуразрушенной усадьбы, на нейтральной полосе. Холодный ветер влетал в разбитые окна, кружил пыль, древесную труху, вороний помет.

Серый рассвет заползал в щели ржавых ворот. Федор Васильевич посмотрел в бинокль. Он увидел изломанную линию вражеских окопов. Иногда над бруствером появлялась каска, затянутая коричневатым, под цвет земли, чехлом, и тут же исчезала.

Чекмарев оторвался от бинокля, подошел к Матвею, сел рядом.

— Федор Васильевич, а что, если попробовать перейти днем? Сейчас?

— Как сейчас?

— Ночь скрывает нас. Но она же маскирует и врагов. Ночью они настороже, особенно после того, как мы дважды нарывались на них. А сейчас они нас не ждут.

— А где ты собираешься идти?

Командир и Матвей подошли к воротам и стали через щели смотреть в сторону немецкой обороны.

— Мы проползем вон до того болотца, там наверняка охраны нет. И окопов не видно. Перемахнем через проволоку — и к лесу.... Наступать надо в тот момент, когда противник меньше всего ждет атаки.

Чекмарев рассмеялся и хлопнул Матвея по плечу:

— А ведь ты угадал мои мысли. Я как раз думал об этом. Товарищи! — сказал он громче.

Бойцы собрались вокруг командира.

— Попытаемся перейти днем, когда немцы будут обедать. Направление — вон то болото и лес. Сбор на опушке. Если кого заметит охранение, в бой не вступать, а сразу отходить. Ты, Асташков, сейчас доберись до командира полка и попроси поддержать нас огнем в том месте, где мы хотели прорваться в первый раз. Пусть начинают в тринадцать часов.

...В час пополудни зло застучал «максим». Гитлеровцы попрыгали в окопы и открыли ответную стрельбу. Ребята торопливо взвалили вещмешки.

— Следовать попарно! — приказал Чекмарев и нырнул в лаз разбитой стены.

Он двигался быстро и ловко, Матвей с трудом поспевал за ним. Болотце, затянутое осокой, лежало в низине. Это пространство немцы просматривать не могли. Скоро подтянулась вся группа. Первый бросок прошел удачно.

Передохнув, Федор Васильевич пополз дальше. Он выбрался на пригорок и тут увидел фашистов, увидел так близко, что рука непроизвольно дернулась к автомату. Они сидели у тупорылого пулемета на треноге и, вытянув шеи, беспокойно всматривались в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Матвей глазами показал на зажатую в руке лимонку, но командир сердито мотнул головой. Он не хотел поднимать тревоги и пополз назад, выбрав другое направление.

Невидимую, но отчетливо прочерченную в сознании линию немецкой обороны проскочили метрах в трехстах выше пулеметного гнезда. Здесь рос мелкий, но довольно густой кустарник. Он-то и прикрыл группу, пока она не углубилась в лес...

В самой Покровке аэродрома не было.

Матвей и Сеня Ершов тихо подобрались к окраине села. На высоком доме, бывшем здании райкома, висело знамя с черным фашистским пауком. Рядом стояли «мерседесы» и «опели».

— Вот где их штаб, Сеня, — прошептал Матвей. — Хочешь не хочешь, а «языка» придется нам брать.

Дорога в Покровку не бездействовала. То и дело по ней проносились мотоциклы и автомашины.

Целый день разведчики вели наблюдение за селом, а к вечеру отошли в лес и выбрали для засады место в густом орешнике, где дорога описывала крутую дугу.

Грузовики с солдатами и легковые машины приходилось пропускать. Выстрелы могли услышать в Покровке. Вот если бы удалось захватить мотоциклиста... Матвей вспомнил о бельевой веревке, которую брал с собой, чтобы связывать «языка». Для маскировки Матвей вымазал ее в грязи. Один конец привязал к толстому стволу, броском пересек дорогу и скрылся в кустах. Шнур на грязном, засыпанном хвоей булыжнике почти не выделялся. Стали ждать. Гул машин слышался издалека.

На слух Сеня определял марки: «бьюсинг», «шкода», «опель»... Матвей перекинул свободный конец через плечи, примерился к дереву, за которое можно было бы зацепиться, чтобы туже натянуть веревку.

Сеня уловил треск мотоцикла. Матвей напрягся. Длинный яркий луч заплясал на верхушках деревьев, заскользил по веткам.

— Один!

Матвей переступил от волнения с ноги на ногу. В просветах между деревьями замелькала яркая фара. Матвей натянул веревку, почти повиснув на ней. Шнур резанул плечи, прижал к дереву. Но он же вышвырнул из седла водителя. Мотоцикл завалился в сторону коляски и врезался в сосну. Матвей кинулся к водителю, Сеня — к мотоциклу. Водитель не двигался. Матвей услышал возню позади себя и бросился к Сене. Фара перевернутого мотоцикла еще горела. В ее свете Матвей успел заметить, как из-под коляски выскочил немец в длиннополой шинели. Сеня прыгнул на него. Но гитлеровец швырнул Ершова через голову и рванулся к дороге.

— Не стреляй! — закричал Матвей.

Тогда Сеня выхватил нож и метнул его. Словно отбиваясь от пчел, фашист замахал руками и вдруг упал как подкошенный. Когда разведчики подбежали к нему, он был уже мертв.

— Нет «языка», — проговорил Матвей и сплюнул с досады. — Надо быстро убрать трупы и спрятать мотоцикл.

Нескольких минут хватило разведчикам, чтобы отвязать шнур, обыскать трупы и содержимое коляски. Они захватили два «шмайсера» с запасными обоймами, ручной пулемет, сумку с какими-то документами и потащили убитых к реке. На берегу Матвей нашел несколько камней, запихал их под шинели для тяжести и спустил трупы на дно. Мотоцикл, громко всхлипнув, пошел следом.

Ускоренным шагом Матвей и Сеня двинулись дальше на восток. Ночь пока надежно укрывала их.

Они остановились, когда начало светать.

Поев, стали разбирать солдатские книжки и бумаги, которые лежали в полевой сумке. Убитые немцы служили в батальоне связи. В одной из бумаг были какие-то вычисления. Упоминалось необходимое количество кабеля, провода, телефонные аппараты, ролики... Второй документ представлял собой счет финансовому отделу третьей эскадры «Люфтваффе» (1 Военно-воздушные силы гитлеровской Германии.).

Матвей раскрыл записную книжку в черном дерматиновом переплете. Унтер-офицер Гуфидаун, кому принадлежала она, вел записи чернильным карандашом аккуратным, убористым почерком.

Перелистав несколько страниц, Матвей стал читать последнюю запись: «Штабс-фельдфебель Мунц задолжал мне 4 марки 37 пфеннигов. Обещает отдать деньги после взятия Москвы с прибавлением 63 пфеннигов как проценты. Но русские, говорят, уперлись, и мы не сможем наступать, пока не подмерзнут дороги...» Далее шла торопливая запись: «Для прокладки линии до хутора Бокшеевка потребовалось 17 километров одноканального провода, на 3,5 километра больше предусмотренного сметой».