Голоса лета - Розамунда Пилчер

Интересно, что думает об их компании Стрикленд? Какое впечатление производят на него они — разодетые, праздничные, собравшиеся за нарядным обеденным столом? Это все были старые друзья Алека, он знал их так давно, что внешность каждого принимал как данность. Алек заскользил взглядом по гостям, стараясь смотреть на них со стороны, глазами чужака, сидевшего на месте Эрики. Дафна — миниатюрна и стройна, как всегда, но в ее белокурых волосах серебрится седина. Джордж Энсти — тучный, с красным лицом; пуговицы едва не отлетают с рубашки, обтягивающей его большой живот. Марджори — из них всех она одна, казалось, спокойно, без сожалений, вступила в пору среднего возраста, не бросая надоедливых взглядов на прошлое через свое пышное плечо.

И Том. Том Боулдерстоун. Сердце Алека наполнилось любовью к человеку, который уже много лет был его самым близким другом. Он оценивал его объективно, не поддаваясь сентиментальности. И каким же видел его Алек? Мужчина сорока трех лет, лысеющий, в очках, бледный, умный. Мужчина, больше похожий на священника, чем на банкира. Он умеет улыбаться, сохраняя серьезный вид, и при надобности по окончании ужина может произнести столь остроумную речь, что в Сити ее будут цитировать несколько месяцев.

Красноречие Дафны иссякло, и Джордж Энсти, воспользовавшись наступившим затишьем, подался за столом вперед и спросил у Стрикленда, что заставило его приехать в Англию.

— Ну… — Американец обвел взглядом собравшихся и пренебрежительно усмехнулся. — В Штатах я попробовал себя почти во всем, что только можно, и мне казалось, что здесь я могу по-настоящему испытать свои силы.

— Должно быть, переезд было очень сложно организовать, — заметила Марджори. (Ее интересовали все виды организационной деятельности, и сама она занималась организацией «обедов на колесах»[16] в своем районе.) — Аренда дома, перевозка лошадей… А конюхи как же?

— Тоже привез их с собой, и парочку подручных им в помощь.

— Они темнокожие или белые? — спросила Дафна.

— Всякие, — с улыбкой ответил Стрикленд.

— А экономка? — не унималась Марджори. — Неужели и ее вы с собой привезли?

— Конечно. Зачем бы я стал арендовать усадьбу Тикли, если за мной некому смотреть?

Марджори со вздохом откинулась на спинку стула.

— Ну надо же, прямо как в сказке. Моя прислуга появляется только два раза в неделю по утрам, а на самолете она вообще не летала.

— Считай, что тебе повезло, — сухо заметил Том. — Наша улетела на Майорку на выходные, вышла там замуж за официанта и назад не вернулась.

Все рассмеялись, но Том даже не улыбнулся. Алек пытался понять, что думает Том о Стрикленде Уайтсайде, но бледное умное лицо друга не выдавало его мыслей.

Американец прибыл на ужин, когда все они уже искупались, побрились, переоделись, надушились и в ожидании последнего гостя потягивали напитки. Услышав, как к дому подъехала его машина, Эрика выбежала ему навстречу. Пришли они вместе. Не было причин подозревать их в том, что они обнимались, только вот Эрика была как-то странно возбуждена, вся будто светилась изнутри, когда она вернулась в дом с улицы, где вечерний воздух наполняли ароматы уходящего лета. Она официально представила Стрикленда Уайтсайда мужу и друзьям. Тот ничуть не смутился, оказавшись в комнате, полной незнакомыми людьми, которые явно знали друг друга очень хорошо. Напротив, вид у него был снисходительный, довольный, словно он был уверен в своем превосходстве и считал, что это он должен разрядить атмосферу неловкости.

Американец, как предположил Алек, вероятно, попотел над своим туалетом: элегантного покроя темно-бордовый пиджак с медными пуговицами, голубая водолазка, брюки в бордово-голубую клетку, белые туфли. На жилистом запястье массивные золотые часы, на левой руке — массивный золотой перстень с печаткой. Высокий, худощавый, мускулистый, он, очевидно, был невероятно силен, но о возрасте его судить было трудно, ибо суровость черт — орлиный нос, крупный волевой подбородок, густой загар, глаза светлые, как монета в шесть пенсов, — смягчали пшеничные волосы, густые, как у мальчишки, поднимавшиеся ото лба широкой волной.

— Рад знакомству, — сказал Стрикленд, когда Алек в знак приветствия пожал ему руку. У Алека возникло ощущение, что он сжал в ладони стальную пружину. — Эрика много о тебе рассказывала. Замечательно, что мы наконец-то познакомились. Для меня это большая честь.

Стрикленд продолжал расточать любезности, пустив в ход все свое обаяние. Со словами «моя маленькая подружка» поцеловал Габриэлу, позволил, чтобы ему налили мартини, сел посреди дивана, закинул ногу на ногу, выставив напоказ свою худую лодыжку. Сразу стал расспрашивать про Гленшандру, словно зная, что эта тема, интересная для всех присутствующих, положит начало общей беседе. Марджори была очарована. Дафна не сводила с него глаз и первые пять минут не могла обрести дар речи. Правда, после у нее рот уж не закрывался.

— Расскажи про усадьбу Тикли. Там, кажется, жили Джерарды.

— И сейчас живут, — сказала Эрика.

Они уже ели куропатку и Алек разливал по бокалам красное вино.

— Как они могут там жить, если их дом снял Стрик?

— Они сейчас в Лондоне, уехали на пару месяцев.

— Сами уехали или Стрикленд их выкурил?

— Это я их выпроводил, — признался Стрикленд.

— Он дал им денег, — объяснила Эрика. — Знаешь, такие старомодные бумажки, что носят в кошельке.

— То есть он их подкупил.

— Ой, ну что ты, Дафна.

Эрика смеялась над Дафной, но в ее тоне сквозило раздражение. Алек порой недоумевал, как две столь разные женщины могут дружить так долго. Они знали друг друга со школы, наверняка поверяли друг другу все свои секреты, но в принципе между ними не было ничего общего. Возможно, как раз это и было залогом их долгой дружбы. Их интересы никогда не пересекались, а значит, их отношениям не грозило разрушительное прикосновение зависти.

Дафну интересовали только мужчины. Такой она уродилась, такой останется и в девяносто лет, если доживет до этого возраста. Она оживала только в присутствии мужчин, и, если она не имела в запасе какого-нибудь воздыхателя, который водил бы ее пообедать в ресторан или звонил ей по утрам после того, как Том уходил на работу, жизнь теряла для нее всякий смысл, она впадала в уныние, становилась вспыльчивой и брюзгливой.

Том все это прекрасно понимал и принимал ее такой, какая есть. Однажды поздно вечером в разговоре с Алеком он признался:

— Я знаю, что она дура, но она — очень милая дура, и я не хочу потерять ее.

Что касается Эрики… Эрику мужчины интересовали постольку-поскольку, и Алек это знал. Последние несколько лет они фактически не жили вместе, но он не мучился догадками о том, как она проводит свое время. В принципе подобные мысли вообще не приходили ему в голову.