Амелия - Генри Филдинг

– Ишь ты, да я так же набиваюсь ей в знакомые, как она мне! – воскликнула особа, заговорившая первой. – Да я, почитай, всякий день проводила время в компании, где были дамы почище, чем она. Что это еще за – милочка! Я не привыкла к такому обхождению. Пусть только эта дама посмеет еще раз меня так назвать – будь я проклята, если не подобью ей шары! Скажите пожалуйста – милочка! Да эта дама такая же шлюха, как я, и хотя меня отправили сюда трепать пеньку, но, чтоб мне ослепнуть, у меня еще найдется достаточно денег, чтобы откупиться не хуже этой дамы.

За этими словами, возможно, вскоре могли бы воспоследовать и действия, если бы смотритель тюрьмы тому не воспрепятствовал и не положил конец дальнейшим препирательствам. Компания вскоре после этого разошлась, и в комнате остались только смотритель, мистер Мерфи, капитан Бут и мисс Мэтьюз.

По настоянию смотрителя тюрьмы мисс Мэтьюз начала излагать свое дело мистеру Мерфи, которого она согласилась взять себе в защитники, хотя по-прежнему твердила, что исход дела нимало ее не занимает.

Услышав подробности, читателю уже известные (касавшиеся обстоятельств убийства), мистер Мерфи покачал головой и сказал:

– В вашем деле, мадам, есть только одно обстоятельство, которое мне хотелось бы устранить, и от него-то мы и должны избавиться: я имею в виду перочинный ножик, который вы прихватили с собой, входя в комнату; таковое действие предполагает наличие, как мы, юристы, это называем, преступного умысла; а посему это обстоятельство не должно быть использовано против вас и, следовательно, если находившийся в комнате слуга это видел, его надобно во что бы то ни стало подкупить. По вашим словам, все присутствующие здесь – ваши друзья, и потому скажу напрямик: вы должны снабдить меня достаточной для этой цели суммой. Преступный умысел – это единственное, чего нам следует остерегаться.

– Сэр, – воскликнул Бут, – я не возьму на себя смелость поучать вас относительно законов, однако я слыхал, что человек, нанесший ножевую рану, может быть обвинен на основании принятого парламентом акта, и такой проступок карается смертью даже и без наличия преступного умысла.[72]

– Вы правы, капитан, – ответил Мерфи, – человек может быть обвинен contra formam statutis;[73] и при таком подходе, вполне с вами согласен, никакой ссылки на преступный умысел не требуется. Вы, случайно, сэр, не юрист?

– Никоим образом, сэр, – ответил Бут, – в судебных делах я ровно ничего не смыслю.

– Что ж, тогда я вам объясню. Если человек обвинен, как принято у нас говорить contra formam statutis, то в наличии преступного намерения нет никакой необходимости, поскольку форма парламентского акта уже предполагает это самое преступное намерение, и мы должны, следовательно, остерегаться обвинения в нанесении первого удара. Чума его унеси, до чего же некстати, что все это произошло в комнате: случись это на улице, мы бы запросто нашли пять-шесть свидетелей, не сомневающихся, кто нанес удар первым, и они обошлись бы нам дешевле, чем, боюсь, этот один: ведь если из неблагоприятных обстоятельств становится ясно, что никаких других свидетелей, кроме единственного, вам не раздобыть, он всегда обходится дорого. Так бывает и в любом ином деле. Как видите, я говорю с вами начистоту, ведь мы тут все свои. Самый верный способ – снабдить меня деньгами, чтобы я мог сразу же предложить ему кругленькую сумму; пятьдесят фунтов (право же, говорю это ради вашего блага) – это самое меньшее, что можно ему предложить. Поверьте, если бы даже дело касалось меня самого, я предложил бы ему не меньше.

– И вы полагаете, сэр, – воскликнула мисс Мэтьюз, – что я стану спасать свою жизнь такой ценой? Буду подкупом склонять человека к клятвопреступлению?

– Разумеется, даже уверен в этом, – подтвердил Мерфи, – помилуйте, есть ли здесь вина, если даже и допустить, что клятвопреступление, как вам угодно это называть, и является в некотором роде провинностью. Хотя, что и говорить, на такое дело не всякий пойдет. К тому же все это можно устроить так, что и грешить-то, как многие воображают, особенно не придется: ведь свидетелю не обязательно целовать библию, а раз так, то где тут, скажите на милость, клятвопреступление? Ну, а если уж так случится, что глашатай в суде окажется придирчивей обычного, то к чему, если собственно разобраться, свидетель прикладывается? Разве это не кусок телячьей кожи – и только? Я, например, считаю, что плох тот христианин, который не решился бы на такую малость ради спасения жизни другого христианина, а тем более такой хорошенькой женщины. В самом деле, сударыня, если нам удастся представить дело хоть в сколько-нибудь сносном виде, то перед такой красавицей судье не устоять, да и присяжным тоже.

Заключительная часть этой речи, невзирая на то, из чьих уст она исходила, изрядно остудила негодование мисс Мэтьюз по поводу ее начала, а посему она ответила с улыбкой:

– Вы, сэр, я вижу великий казуист, однако нам незачем дольше рассуждать, ибо коль скоро для спасения моей жизни необходимы пятьдесят фунтов, то, поверьте, такой суммой я не располагаю. Небольшие карманные деньги – вот все, что я могу счесть своим достоянием, и из них в моем нынешнем положении, боюсь, могу уделить вам на это лишь самую малость.

– Полно, полно, сударыня! – воскликнул Мерфи, – Жить очень приятно, уверяю вас, и жизнь кажется слаще всего, когда мы вот-вот должны с ней расстаться. Многие из тех, кого я знал, храбрились и хорохорились при аресте, но едва дело принимало хоть сколько-нибудь неблагоприятный для них оборот, они тотчас меняли тон. В вашем положении совсем не время быть бережливой.

Смотритель тюрьмы (прежняя щедрость мисс Мэтьюз и вид ее наполненного гинеями кошелька внушили ему преувеличенное представление о ее богатстве), услыхав, как посягают на сумму, которую он рассчитывал было полностью прибрать к рукам, решил, что сейчас самое время позаботиться о собственных интересах.

– Что и говорить, мистер Мерфи, – воскликнул он, – жизнь – вещь приятная, как вы изволили заметить; кто с этим не согласится! Что и говорить, жизнь всякому дорога, а все же, как она ни дорога, никто не может ради ее спасения предложить больше того, что имеет. И в самом деле, если небольшая сумма, упомянутая дамой, это все, чем она располагает, то ее в таком случае следует лишь похвалить за нежелание расстаться и с самой малой толикой; ведь ей, что и говорить, как она верно изволила заметить, еще понадобится каждый оставшийся фартинг, чтобы жить как подобает благородной даме, прежде чем для нее наступит время испытания. И уж, что и говорить, коли жизнь приятна, так людям следует еще позаботиться и о том, чтобы они могли жить в свое удовольствие, пока они еще и в самом деле живы; кроме того, своим отвращением к лжесвидетельству, которое уж точно является тяжким грехом, эта дама показывает себя с самой выгодной стороны. Правда, если не надо целовать библию, тогда, как вы верно изволили заметить, это совсем другое дело; если человеку отпущен будет долгий срок для раскаяния, то он, возможно, сумеет в достаточной мере искупить свой проступок, а все-таки, когда приходит время свести счеты с жизнью (а кто решится предсказать, какова будет участь этой дамы?), лучше позаботиться о том, чтобы не слишком обременять свою совесть. Надеюсь, даму не сочтут повинной в убийстве, – я всегда желаю добра всем моим арестантам, которые выказали себя настоящими джентльменами или леди, – а все-таки человеку всегда следует готовиться к самому худшему.

– Вы, сэр, вещаете поистине, как оракул, – ответила дама, – и, если бы я склонила на лжесвидетельство хотя бы одного человека, это легло бы на мою совесть большим грузом, нежели двадцать убийств, подобных тому, в котором я повинна.

– Более того, сударыня, – заключил смотритель тюрьмы, – кто отважится сказать, какие оскорбления вас толкнули на этот шаг, и уж во всяком случае никак нельзя представить, чтобы дама столь достойного поведения, каким вы отличаетесь с тех пор как находитесь под моим присмотром, способна была убить человека просто так, ни за что, ни про что.

Мистера Мерфи, который, похоже, собирался что-то возразить, как раз в это время вызвали из комнаты, а все, что происходило между оставшимися там лицами до той минуты, когда Бута и даму проводили в предназначенное для нее помещение, слишком незначительно, чтобы заслуживать упоминания.

Сперва речь велась о только что прерванном разговоре, но поскольку суждения высказывались приблизительно те же, какие высказало бы в подобном случае большинство читателей, мы их опустим. Под конец мисс Мэтьюз напомнила своему собеседнику о его обещании рассказать обо всем, что произошло с ним с тех пор, как прервалось их прежнее знакомство. Бут приступил к рассказу, как об этом повествуется в следующей книге этой истории.

Книга вторая

Глава 1, в которой капитан Бут начинает рассказывать свою историю