Белые снега - Юрий Рытхэу

Тэгрын опять остановился.

— Я не буду такое переводить.

— Почему? — удивился Сорокин.

— Они испугаются, — кивнул он на учеников.

— Как испугаются?

— Они не захотят уезжать в страны, где нет снега и море не замерзает. Как они будут охотиться на нерпу? И зачем залезать в теплый чай?

— Не в теплый чай, а в теплое море, чтобы плавать, — пояснил учитель.

— Как морж? — догадался Тэгрын.

— Вот-вот! — обрадовался Сорокин.

— Все равно никто добром не полезет в воду, разве только нечаянно, — заметил Тэгрын. — У нас так не делают. Если кто и падает в воду, только по неосторожности. И плавать, как морж, никто не умеет…

— Можно научиться, — возразил учитель.

— Значит, ты будешь учить и плаванию?

— Да нет, — Сорокин почувствовал, что урок проваливается. — Главное — это грамота. И начнем мы с грамоты, которая позволит узнать весь мир.

Тэгрын озадаченно смотрел на Сорокина.

— Почему не переводишь?

— Разве нельзя без грамоты узнать мир?

— Нельзя! — решительно заявил учитель и сердито взглянул на переводчика.

— Хорошо, я переведу, — Тэгрын повернулся к ученикам и произнес длинную речь, из которой Сорокин ровным счетом ничего не понял, но почувствовал, что Тэгрын говорил то, что надо.

— Мальчики и девочки, — сказал Тэгрын, — нынче новая жизнь идет на нашу землю. Говорят, где-то есть моторы на вельботах, а Гэмо купил музыкальный ящик, Млеткын привез отмеряющий жизнь прибор, в котором стучит маленькое железное сердце… Все эти чудеса трудно сразу понять. Для этого нужно знать главное — разговор, который белые люди пишут на бумаге, на непрочной белой шкуре неведомого зверя. Там нанесены значки, заклинания, которые помогут узнать многое. С помощью бумажного разговора можно далеко передавать новости и набираться мудрости из множества сшитых вместе обрезков этой белой кожи… Когда я был в Америке, я видел людей, которые с утра погружали свое лицо между двумя тонко выделанными обрезками кожи, испещренными значками, и так они узнавали новости. В Петропавловске русские шаманы-попы извлекали заклинания из крепко сшитых между собой шкурок и даже пели, глядя в них… И вы этому научитесь, если будете стараться. Этот человек, — кивнул он в сторону учителя, — знает грамоту лучше всех, поэтому его и послали к нам… Он расскажет вам о дальних странах и о новой жизни, расскажет о большевиках, которые прогнали Солнечного владыку и дали слово работающим людям.

Сорокин с завистью смотрел, как внимательно дети слушали Тэгрына. Знать бы чукотский язык, уметь бы свободно разговаривать! Сколько бы он сказал им, сколько бы объяснил!

Тэгрын умолк и выжидательно уставился на учителя.

— А теперь будем знакомиться, — сказал учитель, — меня зовут Петр Яковлевич.

— Петр Яковлевич, — повторил Тэгрын и сообщил, что это имя учителя.

— А Сорокин — что это? — спросил один из мальчиков.

— Сорокин — это главное имя, — объяснил Тэгрын, — а Петр Яковлевич — вспомогательное.

— Кличка?

— Не кличка, но так полагается, — серьезно сказал Тэгрын. — У русских такой обычай.

— Не только у русских, — заметил тог же бойкий мальчик, — у американов тоже.

— И у Млеткына, — вставил другой мальчик.

— У Млеткына имя Франк взято взрослым человеком, — принялся разъяснять Тэгрын, — а нашему учителю Петр Яковлевич дано при рождении… Как тебя звали, когда ты родился? — обратился он к Сорокину, чтобы уточнить свою догадку.

— Петя.

— Может быть, лучше тебя так и называть? — предложил Тэгрын. — А то длинно очень — Петр Яковлевич…

— Нет, учителя надо называть но имени-отчеству.

— Хорошо, — вздохнул Тэгрын, — пусть будет Петр Яковлевич.

Он что-то сказал ребятам, и те несколько раз повторили имя учителя:

— Потыр Якылевич, Пиотыр Аковлевич, Покотыр Ваковлевич!

Особенно хорошо получалось у девочки, сидящей на первой парте.

— А ну, скажи одна, — попросил ее Сорокин.

Девочка застеснялась, закрыла рукавом лицо и отвернулась.

— Она стесняется, — заметил Тэгрын, которому нравилась роль толкователя учительских слов.

— Ну, ничего, — сказал Сорокин. — Пусть теперь каждый скажет мне свое имя.

Он открыл гроссбух, превращенный им в классный журнал, и обратился к мальчику на первой парте:

— Скажи мне свое имя. Мальчик четко и громко произнес:

— Унненер.

— Хорошо, — Сорокин принялся записывать имя в журнал. — А тебя как зовут?

— Кымынэ, — ответила девочка.

— Так — Кымынэ, — повторил Сорокин.

За плечом сопел Тэгрын, внимательно следя, как учитель пишет имена учеников.

— Кол-звезда, — сказал он, — женщина-червяк.

— Что?

— Унненер по-русски будет — Кол-звезда, — объяснил Тэгрын, — а Кымынэ — женщина-червяк. Кол-звезда — это Полярная звезда…

— А женщина-червяк? — машинально спросил Сорокин.

— Так и будет, — невозмутимо ответил Тэгрын.

Сорокин посмотрел на Кымынэ. Красивая девочка, с круглым лицом, длинными ресницами. Синяя татуировка на подбородке нисколько не портила ее.

Надо бы порасспросить, почему так назвали девочку, но это потом… У других ребят имена были обычные: Вуквуп — камень, Тутына — тьма, один из мальчиков, задумчивый, тихий, носил имя Тутрил, что означало — крылья сумерек.

Разобравшись с именами, Сорокин объявил перерыв и вместе с Тэгрыном направился в соседнюю комнату, где их ждал милиционер Драбкин.

— Тяжело вам, — сказал Драбкин, подавая учителю ковшик ледяной воды, — я все слышал.

Тэгрын, обливаясь потом, тоже жадно припал к ковшу с водой.

— Трудно… — наконец выдохнул он, — трудная она, эта грамота.

— Почему девочку зовут червяком? — спросил Сорокин.

— Не знаю… Так, наверное, надо было. А что такое Сорокин?

— Сорока — это птица.

— Хорошо быть птицей, — задумчиво произнес Тэгрын.

— А мое — Тэгрын — значит копье.

— Копье — тоже хорошо, — сказал Драбкин. — Ну, пора начинать… — Он взял колокольчик и подал сигнал к началу второго урока.

Сорокин раздал ученикам заранее заточенные карандаши, блокнотики и показал, как надо держать карандаш. Оказалось, что верно ухватить непривычную палочку нелегко. Унненер, нацелившись на бумажный лист, собрался было поставить какой-нибудь знак, но не рассчитал свои силы и порвал бумагу.

— Ничего, — утешил его учитель, — придет время — научишься хорошо писать.

Скованность первых минут прошла, и ученики склонились над тетрадками, стараясь провести начальную линию своей будущей жизни.

Тэгрын ходил между рядами и деловито поправлял пламя жирников.

За окном по-прежнему выл ветер, ледяная волна била о берег, а в классе было тепло и уютно.

И вдруг эту тишину разорвал крик. Сначала дальний, еле различимый. Ребятишки подняли головы. Голос перекатывался по селению и приближался к деревянной яранге — школе.

Сорокин прислушался.

— Вэкын! Вэкын! — неслось по Улаку.

— Вэкын! — воскликнул Унненер и кинул на стол карандаш.

Словно буря прокатилась по классу:

— Вэкын! Вэкын!

Тэгрын на минуту застыл на месте, потом с громким криком «вэкын!» кинулся к двери и исчез в студеном ветре, ворвавшемся в класс. За ним побежали ребята.

— Куда вы? Куда? — Следом за детьми учитель выскочил из домика и увидел, что из всех яранг к морю бегут люди. Они тащат на себе кожаные и матерчатые мешки, ведра.

Драбкин встревожился:

— Беда какая?

— Не похоже, — ответил Сорокин. — Посмотрим, что там приключилось.

Ветер и ледяные капли больно секли лицо. Море ревело и дыбилось, поднимая ледяную кашу, словно обезумевший зверь, обрушивалось оно на замерзшую гальку, на копошившихся там людей.

Еще издали Сорокин увидел, что на берегу собирают мелкую рыбешку.

Рыбы было столько, что кожаные мешки наполнялись быстро. Люди орудовали лопатами, руками, ведрами или же просто сгребали ее в кучу.

А волны все кидали и кидали на берег живую искрящуюся массу. Всеобщее возбуждение захватило и Сорокина с Драбкиным.

— Верно! Верно! — одобрил оказавшийся поблизости шаман Млеткын, — Собирай подарок моря!

На берег прибыли собачьи упряжки. На нарты грузили большие кожаные мешки и увозили на лед лагуны, где каждая семья складывала свою кучу, покрывая ее сверху толстым слоем снега.

Пока не утих ветер и не успокоилось море, весь Улак собирал рыбу. Только поздним вечером Сорокин с Семеном притащили последнее ведро с рыбой на чердак школьного домика.

В обширном чоттагине Омрылькота трещал костер. За низким столиком в ожидании еды сидели Каляч, Гэмо и сам хозяин.

Омрылькот сосал погасшую трубку и смотрел на огонь, В другое время сегодняшний вечер был бы отмечен особо. Непременно хорошим настроением… Кажется, во всем сопутствовала удача… На зиму вдоволь запасли мяса, на прощание море подарило косяк вэкына. Хорошо укреплена яранга, одежда тепла и прочна. Раньше этого было достаточно, чтобы ни о чем не думать, чтобы наслаждаться едой, теплом, мягким женским телом, детским гомоном… Но вот на пути спокойной, размеренной жизни встала деревянная яранга…