Белый камень - Жиль Николе

Бенжамен встал и вышел из кельи. Он был взволнован, но в то же время спокоен. Он знал, что навсегда запомнит те несколько минут, что он провел у постели брата Рене.

И еще он знал, что обязательно вернется сюда.

12

Всю неделю Бенжамен усердно молился, пытаясь уйти от мучивших его вопросов. Несмотря на все свои старания, он не мог избежать взглядов брата Бенедикта, преследовавших его и в церкви, и в трапезной. Любопытно, что в этих взглядах не было ни вопроса, ни даже признаков нетерпения. Именно это и было самым невыносимым. В воскресенье Бенжамену не хватило смелости появиться в комнате отдыха, он предпочел в одиночестве побродить по саду.

Проходя под высоким сводом ворот, выходивших на главную аллею, послушник обратил внимание на располагавшуюся по правую руку от него маленькую замурованную дверь, которая прежде вела в приемную, превратившуюся со временем в комнату отдыха. Открытие его позабавило. Как меняются нравы и люди. Они то готовы открыть миру свой тихий мирок, то «любезно» закрывают все двери.

Аллея была короткой, а закрытая решетка всегда навевала легкую грусть. Бенжамен свернул налево, в огромный огород, который еще не успел изучить. Огород был одной из достопримечательностей монастыря. Им занималось четверо монахов.

Миновав высокую зеленую изгородь, Бенжамен заметил в глубине одного из братьев-садовников, занятого прополкой клочка земли, оставленного под пар. Должно быть, это был брат Тристан, молодой монах, принявший сан всего несколько недель назад. Бенжамен знал, что он молчалив и немного пуглив. Настоятель как-то упоминал, что юноша — сирота и что у него было трудное детство. Настоятель даже употребил выражение «драматичное». В начале своего пребывания в монастыре Бенжамен тянулся к нему как к сверстнику, но, поскольку тот никогда не появлялся в комнате отдыха, отношения ограничивались ежедневным безмолвным приветствием. Этим утром они уже встречались, и брат Тристан, мельком взглянув на посетителя, продолжил заниматься своим делом.

Бенжамен долго бродил вдоль разделенных натянутыми веревками грядок. Он не очень хорошо разбирался в ботанике, но некоторые растения все-таки смог определить: аккуратно подвязанная помидорная рассада, ряды разнообразного салата, морковная ботва, бутоны кабачков. Грядки справа были отданы пышно разросшемуся шпинату, едва проклюнувшейся фасоли и капусте. Чуть дальше, в сторонке, росли тыквы и поздняя спаржа, прямые воинственные стебли которой, казалось, готовы были стройными рядами самостоятельно покинуть огород. Иногда между узкими зелеными полосами мелькали ленточки голой, старательно обработанной земли, ожидающей, когда в нее упадут новые семена. Семена баклажанов или артишоков скорее всего, подумал Бенжамен.

Молодой человек двинулся дальше, добрался до зарослей малины и кустов смородины, росших вдоль зеленой изгороди, ограничивающей огород с юга. За ними расстилался ковер из клубники, ожидавшей более теплых дней, чтобы расцвести. Потом, миновав делянку, отведенную под ароматические травы, он подошел к маленькому сарайчику для садового инвентаря и достиг наконец порога хранилища продовольственных запасов.

Погода была великолепная. Выйдя из огорода, послушник обошел монастырь с северо-востока и повернул направо, к старому хлеву. Длинное сооружение из тех, что были построены в момент основания монастыря, выглядело так, как и должно выглядеть здание после восьмисот лет честного и благородного труда. В нем до сих пор проживали четыре коровы, два поросенка, несколько овец, множество кроликов и кур. Заботился обо всей этой живности брат Жиль. Судя по всему, он тоже не пожелал присоединиться к остальной братии, потому что, проходя мимо, Бенжамен слышал скрип колес его тачки и бренчание ведер.

Потом юноша двинулся напрямик через поле к самой границе монастырских владений, чтобы оттянуть момент возвращения. Он и не представлял, что угодья так обширны. По пути он думал о том, что сказал ему брат Рене. Знал ли он, каким человеком станет, если удача и настойчивость помогут-таки ему добраться до неприемлемой истины?

Ответа на этот вопрос он не знал, но ему стало ясно, что если он подавит естественную любознательность того человека, которым он был сейчас, то никогда не сможет обрести душевный покой. Он никогда не сможет полностью отдаться служению Господу и преуспеть на избранном им пути монашества.

Значило ли это, что придется покинуть монастырь?

Только задав себе этот последний вопрос, Бенжамен наконец осознал, какова его судьба. Перспектива оказаться в одиночестве там, снаружи, не имея возможности продолжить поиски, показалась ему невыносимой.

Когда пришло время идти к вечерне, решение было принято. Он знал слишком много для того, чтобы просто так отступиться. И теперь, впервые за всю прошедшую неделю, не старался избежать взгляда брата Бенедикта.

Более того, он его искал.

Стоя в углу, большой монах, прятавший лицо под широким капюшоном, понял, что больше не один. Вечер Бенжамен решил посвятить решению стоявшей перед ними задачи. Рассуждения он начал с того самого места, на котором остановился две недели назад. Но все очень запуталось. Правильные вопросы, от которых нельзя было отмахнуться тогда, теперь не приходили в голову. В полночь послушник наконец решился: осторожно приподняв защелку на замке своей кельи, он выглянул в коридор.

Никого.

Дверь Бенжамен закрывать не стал — слишком много шума — и босиком устремился в темноту. Для того, кто хотел остаться незамеченным, путь от его кельи до кельи брата Бенедикта мог показаться трудным, если не сказать рискованным. Бенжамен жил в западной части монастыря, в пристройке XIX века, самой неудачной из всех с архитектурной точки зрения и расположенной дальше всех от основного здания.

Брат Бенедикт жил, если можно так выразиться, на другом конце света, в северо-восточной части древней части монастыря и имел честь занимать одну из двенадцати изначальных келий.

Седьмую, чтобы быть точным.

Чтобы добраться до нее, юноше пришлось сначала спуститься во двор для мирян и, дабы не пробираться в старинные здания через церковь, обойти последнюю и проникнуть в большой двор через кухонные помещения. В церкви даже в столь поздний час можно было наткнуться на монаха, предающегося ночному бдению. Один из братьев имел привычку молиться по ночам, и часто его можно было видеть в церкви задолго до начала утрени спящим, как сурок, прямо на скамье.

Бенжамен прошел вдоль западного крыла здания по малой аллее, стараясь ступать по траве, чтобы меньше шуметь. Вскоре он обнаружил в полумраке маленькую дверь в кухню. Дверь эта никогда не закрывалась, но, нажимая на ручку, ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы они не стучали от волнения.

Послушник протиснулся внутрь, на ощупь пересек помещение и добрался до застекленной двери, выходившей в большой двор. Выйдя наружу, он остановился, чтобы перевести дух и получше рассмотреть пустынную площадку. Широкие плиты, которыми был вымощен двор, грозно поблескивали в лучах почти полной луны. Бенжамен замешкался. Нужная ему дверь находилась в противоположном углу этого безлюдного пространства. Какой-нибудь страдающий бессонницей монах, бодрствовавший за этими толстыми стенами, мог его обнаружить. Поэтому вместо того чтобы просто пересечь двор по диагонали, он двинулся по периметру, прижимаясь к стене трапезной и мастерских, и далее вдоль восточного крыла, ведшего прямо к вожделенной двери.

Дойдя до нее, снова остановился и прислушался. Дверь выходила прямо на галерею. Там человека было видно издалека, а звук шагов гулко отдавался от стен.

Но все, казалось, было спокойно.

Очень осторожно Бенжамен проскользнул внутрь, прислушался и растворился в тени колонны. Влажный газон, от которого шел легкий пар, блестел как зеркало. Перебегая, словно вор, от одной колонны к другой, молодой человек перебрался на другую сторону внутреннего дворика и без помех достиг лестницы, ведшей на второй этаж.

Подойдя к келье брата Бенедикта, он, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что из приоткрытой двери струится слабый луч света.

— Брат Бенедикт? — шепнул Бенжамен.

Ни звука. Встревоженный, он повторил вопрос чуть громче:

— Брат Бенедикт?.. Вы здесь?..

Угол маленького коридора, расположенного при входе, не позволял разглядеть внутренность кельи. Со своего места он мог различить только кровать, зажатую между стеной и тумбочкой из темного дерева. Оценив размеры спального места, Бенжамен еще раз проверил номер кельи, вырезанный на двери, настолько невероятным показалось ему предположение, что большой монах мог уместиться на таком узком ложе. Ошибки не было. Не двигаясь с места, молодой человек рассматривал толстую перину, наполовину прикрытую мятым одеялом и сбившимися простынями. Все это свешивалось с кровати, местами касаясь пола. На первый взгляд беспорядок свидетельствовал о том, что на кровати совсем недавно кто-то спал. Однако сейчас она была пуста.