Время Апокалипсиса - Сергей Синякин

Степанов покачал головой.

- Вы Пучеглазова не знаете. Этот и в геенне пристроится. У него это запросто. "С большим подъемом труженики Ада восприняли последнюю речь Вельзевула, - похоже передразнил он. - Работают они с огоньком, постоянно повышают и без того высокие показатели по кипячению грешников. "Молодцы, черти! - усмехается Сатанаил. - С такими мастерами нам и техники не надо, на голом энтузиазме райских высот достигнем!"

- Фуфло, - сказал со знанием дела Кононыкин. - До подлинных акул пера ему еще расти и расти. В завтрашней очереди ваш Пучеглазов будет в самом конце. Уж я-то знаю, не один год по редакциям хожу.

За домами послышался дробный топот, и на "пятачок" выскочил взмыленный Пучеглазов. Сейчас он свою фамилию оправдывал.

- Вы сегодняшнее "Воскресение" брали? - не здороваясь, спросил он собравшихся. Тут он узнал Степанова и i кинулся к нему с извинениями: - Шура, прости! Честное благородное, редактор подлец, он исказил мою гражданскую позицию, веришь? Я же всегда тебя уважал как человека, ценил как специалиста, любил как односельчанина! Ты ж мне в детстве заместо брата был! - Видно было, что, позволь ему Степанов, Пучеглазов не раздумывая и к ручке приложился бы, и в щеки троекратно облобызал. Но Степанов только отчужденно сторонился и смущенно молчал.

Схватив со стола газету, Пучеглазов принялся с остервенением рвать ее. Бросив обрывки в урну, Николай повернулся к собравшимся с просветленной улыбкой.

- Еще шесть штук осталось, - сообщил он. - Почти весь тираж собрал, всего шесть штук еще найти надо.

По-спринтерски взмахивая руками, он устремился вдоль улицы дробным галопом. Сидящие за столом проводили его неодобрительными взглядами.

- Совесть проснулась, - удивленно покачал головой Степанов. - Гляньте, мужики, даже на человека стал похож!

Отец Николай гулко кашлянул. Похоже было, что где-то его накануне сквозняком протянуло.

- Что говорить, - бухнул он. - Истинно сказал Иов

"Блажен человек, которого вразумляет Бог".

- Осознал, значит, - закивал Ворожейкин, - Я так скажу: в любом человеке живет и светлое, и темненькое. А совесть - она как регулятор. Вот проснулась она у Пу-чеглазова и в светлую сторону обратила!

Кононыкин фыркнул:

- Размечтались! Совесть, светлая сторона... Вы из этого Пучеглазова джеддая не делайте. Все гораздо проще, он вчера обращение не дослушал, а сегодня узнал, что за брехню больше дадут.

Они посидели, помолчали. День был обычным - солнечным и без ветра. В синеве небес наблюдалось слабое серебристое шевеление - словно паутину трепало.

- Пойду, - сказал Степанов. - Вам хорошо, вы приезжие, забот у вас никаких.

- Какие теперь заботы, - сказал Кононыкин. - Подумаешь, куры недоены останутся, свиньи нестрижены. Потерпят до завтра. А там всех досыта накормят!

Степанов рассудительно покачал головой:

- Чудак ты. Я курей да поросят еще вчера распустил на все четыре стороны. Нас карать будут, с людей спросится! Что ж им-то мучиться, когда нас заберут?

- А куда ж ты тогда торопишься? - удивился Кононыкин. - Какие у тебя заботы? Посуда не мыта? Белье не стирано?

Степанов встал.

- Окно докрасить хочу, - просто объяснил он. - Половину выкрасил, а другую не успел. Может, оно теперь и ни к чему, но все-таки душа красоты хочет. Домишко кукленочком смотрится, а окно вот не крашено. Прям как бельмо.

Кононыкин поднялся.

- Тогда и я почапаю, - громко объявил он. - Юрок, наверное, из города уже приехал. Узнаю, как там и что!

- У Исаи было сказано, - вдруг вроде совсем не к месту ожил отец Николай, - "Многочисленные домы эти будут пусты, большие и красивые - без жителей...".

И заплакал.

Но утешать его было уже некому, Ворожейкин подумал и с шустростью, совсем не подходящей для пожилого человека, побежал за Степановым.

- Саша, подождите, - сказал он. - Можно мне с вами? А то от этого безделья мысли такие - хоть в петлю...

Глава седьмая

Завскладом Ухватченко словно обезумел. Пришел к участковому, сопя, выставил несколько четвертей с закатанными в них купюрами да золотыми изделиями, сел и, заискивающе глядя участковому в глаза, сказал:

- Сажай меня, Иван Николаевич. Изнемогся я уже.

- А у меня на тебя заявлениев нету, - ответил участковый Храбрых.

Был он из сибиряков, отец его защищал Царицын да после ранения осел в Россошках, женился, детей настрогал. Ванька Храбрых в семье девятым был и самым хулиганистым. Потому и в милицию пошел. Три года в городе проработал, а там домой потянуло. Тут как раз старый участковый Дуличенко Владимир на пенсию вышел, и Храбрых его место занял. Царских указов Храбрых никогда не читал, но сметливым умом своим сам дошел, что народ напрасно обижать не надо, лишнего брать нельзя, без указаний не действовать и поперек батьки в пекло не лезть. Потому и прослужил тридцать лет, хоть и в малом капитанском чине.

- Каких еще заявлениев? - возмутился Ухватченко. - Я сам себе заявление. А вот это все, - он обвел рукой банки, - вещественные доказательства. Давай доставай свои наручники, мне в камеру уже пора!

- А не буду я на тебя наручники надевать, - уперся участковый. - Нет у меня, понимаешь, данных, чего ты и где украл.

- А я тебе расскажу! - уверил милиционера Ухватченко. - Садись, Ваня, записывай.

- И доказательств нету! - отбивался по инерции участковый, но в глазах его уже стал виден беспощадный охотничий блеск.

- Будут, будут тебе доказательства, - горячо зашептал Ухватченко и ловко пододвинул Храбрых одну из банок, - и свидетели будут, и накладные... А это тебе, Ваня, за труды. В протокол ее можешь и не вписывать.

- Сам чистым хочешь быть, - раздул ноздри Храбрых, - а мне, значит, взятку предлагаешь?

Ухватченко смутился. Глазки на сытом выбритом лице забегали растерянно. Губы в смущенной улыбке скривились.

- Да какая это взятка! - замахал он обеими руками. - Так, детишкам на молочишко!

- Забери, - хмуро посоветовал участковый. - Там откупаться будешь.

- Злой ты, Ваня, - горько сказал Ухватченко. - Я ведь от чистого сердца. Сказано ж в Писании: не согрешишь, не покаешься.

- Иди, иди! - Участковый уже принял решение, это было видно по его медальному лицу. - Не нужно нам... этого...

- Эх, Ваня! - укоризненно простонал завскладом, укладывая свои сокровища в широкий и объемистый картофельный мешок. - Раньше ты другой был. И маслицем с медком не брезговал, и семя подсолнечное мешками брал. Брал ведь, Ваня?

- За то и отвечу, - играя желваками, сказал участковый. - Иди, Аркадий Андреич, Господь с тобой!

Ухватченко собрал банки в мешок, аккуратно его завязал и, сгорбившись, вышел на крыльцо дома поселковой администрации.

Из окна кабинета главы администрации слышался спор.