Жена-девочка - Майн Рид

— Это действительно так!

— Да! Но если ты будешь поступать мне назло, я проживу еще тридцать долгих лет, а может, и пятьдесят, — сколько смогу!

— Хорошо, мама. Я не стану отрицать, что ты все это говоришь искренне. Если я не буду слушаться тебя, надо признать, меня ждет замечательное будущее.

— Так ты будешь меня слушаться, Джулия? — сказала миссис Гирдвуд, уговаривая свое дитя. — Или не будешь? Ты знаешь лучше меня: если твоя дорогая мать чему-то тебя учит, это не даром потраченное время и неприятные речи. Но если говорить о времени, — продолжила «дорогая мать», достав часы, висящие на поясе, и взглянув на них, — то через два часа начнется бал. Идите в комнату и переоденьтесь.

Корнелия, подчиняясь приказу, вышла в коридор и, проскользнув по нему, вошла в квартиру, где она жила с кузиной.

Джулия, напротив, вышла на наружный балкон.

— Черт бы побрал эти балы! — сказала она, зевая. — В тысячу раз лучше было бы мне пойти спать вместо этого удовольствия!

— Но почему, глупое дитя? — спросила мать, ее сопровождавшая.

— Мама, ты знаешь, почему! Это будет так же, как в последний раз — я одна среди этих наглых людей! Я их ненавижу! Как бы я хотела их чем-нибудь оскорбить!

— Ближе к ночи ты сумеешь это сделать, дорогая.

— Но как, мама?

— Надев мой головной убор с алмазами. Это последний подарок, который мне подарил твой дорогой отец. Это стоило ему двадцать тысяч долларов! Если бы мы могли показать им чек на покупку алмазов, где указана эта цена, как бы заблестели их глаза от зависти! Впрочем, неважно; я думаю, они догадаются об этом и без чека. Все это, моя девочка, вполне достаточно, чтобы оскорбить их!

— Нет, этого недостаточно.

— Недостаточно! Алмазы, которые стоят двадцать тысяч долларов! Другой такой диадемы нет в Штатах! Да что говорить — нет ничего подобного во всем мире! Поскольку алмазы сейчас вошли в моду, это будет для тебя бесконечным триумфом; ты в любом случае будешь вполне удовлетворена этим. Возможно, когда мы вернемся сюда снова, мы сможем продемонстрировать алмазы в еще более привлекательном виде.

— Каким образом?

— Мы сделаем корону! — склонившись к уху дочери, прошептала мать.

Джулия Гирдвуд начинала беседу словами, которые полностью соответствовали ее собственным мыслям. Выросшая в атмосфере неограниченного богатства, она баловалась любой роскошной вещью, которую запросто можно было обменять на золото. Но было и такое, чего нельзя купить даже за золото — вход в некий мистический круг, называемый «обществом», или иначе — войти на равных в компанию сливок общества.

Даже в непринужденной, легкой атмосфере пляжа она чувствовала, что она — чужая. Она находила, также как ее мать, что Ньюпорт — слишком фешенебельный район для нью-йоркских торговцев, однако он достаточно хорош в плане продажи ими различных товаров. То, что сказала ее мать только что, было подобно воплощению некоей мечты, поражавшей ее воображение, и слово «корона» произвела на нее больший эффект в плане отказа от капитана Майнарда, чем самая продолжительная лекция матери.

И мать хорошо это понимала. Она не пыталась своими запретами пробудить в ее дорогой Джулии огонь романтического неповиновения. Но в этот момент матери пришло в голову, что победу надо закрепить, и она продолжала по пути домой ковать железо, пока горячо.

— Да, корона, моя дорогая, а почему бы и нет? Есть много лордов в Англии и подобных им во Франции, большинство из которых с радостью ухватилось бы за эту идею. Миллион долларов и твоя красота — ты не должна краснеть при этом, дочь — две вещи, редко соединенные друг с другом, не каждый день появляются на улицах Лондона или Парижа. Это подарок любому принцу! А теперь, Джулия, еще пару слов. Я искренне хочу сказать тебе правду. С этой целью, и только с ней, я хочу показать тебя Европе. Ты должна дать мне обещание сохранить свое сердце свободным и отдать руку человеку, которого я выберу для тебя. И тогда я подарю вам на свадьбу половину состояния, оставленного мне твоим отцом!

Девушка колебалась. Может быть, она думала о своем спасателе? Но если она и думала о Майнарде, то интерес к нему был достаточно слабым, чтобы бороться с такими заманчивыми предложениями. Кроме того, Майнард не смог бы так позаботиться о ней. И, обдумывая подобную альтернативу, она не видела особых трудностей для принятия решения.

— Я говорю об этом совершенно серьёзно, — продолжала убеждать ее честолюбивая мать. — Настолько серьёзно, насколько ты чувствуешь отвращение к положению, в котором мы здесь находимся. Я считаю, что эти малоизвестные потомки «подписавших Декларацию» должны считать за честь жениться на моей дочери! Но! Ни один из них не женится, по крайней мере с моего согласия.

— Без твоего согласия, мама, и я не выйду замуж.

— Я знала, что ты умная, послушная девушка! И ты получишь свадебный подарок, который я тебе обещала. А сегодня вечером ты не только должна надеть мои алмазы, но — я настаиваю — чтобы ты всем сказала, что они принадлежат тебе. А теперь зайдем в комнату, и я тебе их дам!

ГЛАВА VIII. АРИСТОКРАТ ИНКОГНИТО

Этот странный диалог, закончившийся полным согласием матери с дочерью, происходил напротив окна квартиры миссис Гирдвуд. Была ночь, беззвездная и тихая, и, конечно, все это весьма благоприятствовало тому, кто привык подслушивать чужие разговоры.

И вот — такой невольный слушатель разговора нашелся.

В комнате справа, этажом выше, проживал джентльмен, который в этот день сделал довольно приятное приобретение.

Он купил ночной корабль в Нью-Йорке и записал в регистре его новое название «Свинтон», а после него — небольшую приписку от мистера Аттачеда: «и слуга» — последний был темноволосым, темнолицым юношей, одетым в ливрею, и служил помощником Свинтона по морским путешествиям.

В Ньюпорте, скорее всего, мистер Свинтон был незнакомцем; он провел большую часть дня, осматривая этот небольшой город, основанный Коддингтоном, и получил много интересных сведений и впечатлений об истории этих мест.

Во время пребывания в городе ему встречались многие отдыхающие, однако, очевидно, он не был ни с кем из них знаком, да и его самого никто не знал.

Отдавать дань уважения незнакомцу, даже имеющему все внешние признаки джентльмена и сопровождаемого на почтительном расстоянии хорошо одетым и верным слугой, было не в привычках обитателей Ньюпорта.

Те, кто случайно столкнулся с ним, поступали именно так, но кто-то думал:

«Это весьма представительный посетитель Ньюпорта.»

Действительно, ничто в мистере Свинтоне не противоречило этой гипотезе. Он был джентльменом приблизительно тридцати лет, и все говорило о том, что эти годы он прожил довольно приятно. Среди глянцевых завитков его темно-рыжих волос невозможно было обнаружить ни одного седого; и если бы вороний коготь коснулся его лица, след этого когтя невозможно было бы обнаружить под хорошо ухоженными бакенбардами, соединенными с усами вокруг его губ — короче говоря, под обильной растительностью на его лице, которой обычно отличались служившие в английской конной гвардии. Не было никакого сомнения, что он «англичанин»; тем более, что он именно так записался при регистрации, как при въезде в город, так и в гостинице.