Смех дьявола - Режин Дефорж

Их беседу прервал стук в дверь.

— Откройте, это я, Сифлетта.

Адриан Дельмас с пистолетом в руке повернул ключ.

Сифлетта вошла, толкая перед собой молодого человека в пожарной каске, слишком большой для него.

— Отец Деон сломал себе руку. Это его сын Клод, который заменил его. Я его знаю, он работает на маки Леона из Ланд и попытается вступить с ними в контакт. Я ему сказала о малыше и его матери.

— Хорошо… Их как будто отправили в Ла-Реоль.

— В Ла-Реоль!.. Надеюсь, что вы ошибаетесь. В округе ходят слухи, что городское гестапо уступило место в подвалах коллежа французам для допросов партизан-коммунистов.

— У вас есть доказательства?

— Нет, но об этом все говорят.

— Отец мой, я забыла сказать: Матиас бежал.

— Тогда, может быть, есть надежда…

— Я должен идти, месье. Мои товарищи удивятся моему отсутствию..

— Ты прав. Предупреди обо мне кюре из Оро. Пусть спросят Альфонса Дюпара. Ты понял?

— Да, месье. Завтра я сообщу вам о новостях.

За Сифлеттой и пожарным закрылась дверь.

— Дядя Адриан, что ты хотел сказать о Матиасе?

— Подожди, дай мне подумать.

— Идемте, идемте, наши друзья-жандармы здесь.

Леа с трудом открыла глаза.

— Вот, милочка, выпейте горячего.

Сифлетта протянула ей чашку с напитком, похожим на кофе.

Леа отпила глоток и чуть не выплюнула.

— Что это такое? Здесь алкоголь.

— Это кофейный напиток, у него вкус овса. Ну пейте же, иначе заболеете в такую холодину.

Борясь с тошнотой, Леа проглотила «микстуру». Ей на самом деле стало лучше. Она смогла разогнуть свои исцарапанные колени, засохшая корка на которых стягивала кожу.

Наступал отличный денек. Останки лавки еще дымились. Жандармы Лаффон и Дюма стояли, опершись на машину. Вид они имели суровый.

Адриан Дельмас рассматривал карту.

— Куда мы поедем, дядя?

— В Ла-Реоль.

Леа непонимающе смотрела на него.

— Мы пересечем Гаронну в Кастете, это будет безопаснее. Затем по местным дорогам доберемся до фермы, расположенной выше Ла-Реоля.

— Но почему Ла-Реоль? Вся эта местность под надзором, она разделена на квадраты, у нас больше нет надежного места для укрытия.

— Оттуда, где мы будем, я смогу легко войти в сношения с Илером.

— Я никогда не возвращалась в Ла-Реоль после смерти супругов Дебре…

Сифлетта вилами прощупывала угли, ища то, что могло уцелеть. Ни жалобы, ни стона не слетело с ее уст. Но сам вид ее, роющейся в пепле, выдавал ее отчаяние. Целая трудовая жизнь улетучилась вместе с дымом, ничего не уцелело!

— Давайте, кума, надо ехать, — тихо сказал Лаффон, осторожно положив руку на рукоятку вил.

— Верно, не имеет смысла ворошить безвозвратно ушедшее.

Она бросила свое орудие и, даже не оглянувшись, забралась в машину. Никто не подошел к ним.

Тепло встреченная Сифлетта помогала мадам Каллед на кухне. Немало партизан уже познакомились с ее знаменитыми жареными колбасками, политыми местным вином.

Леа и Сифлетта не воспользовались гостеприимством хозяев: накануне их прибытия пришло сообщение из Лондона: «Честь произрастает на отваге», означающее, что в следующую ночь будут сброшены контейнеры. Обе женщины настаивали на том, чтобы им разрешили присутствовать при этом. По просьбе Дельмаса сопротивленцы неохотно согласились. «Хорошие женщины хороши только для того, чтобы прятать оружие и парашюты в своих кухнях». Адриан в свою очередь должен был отправиться на встречу с отцом Дьезейдом из группы Жад-Амиколя, Аристидом, Деде ле Баском, Лансло и Жоржем для подготовки плана спасения Камиллы д’Аржила и ее сына и ликвидации Мориса Фьо.

Их было двенадцать, считая Леа и Сифлетту, окруживших площадку, невидимых в ночи, стоявших каждый через равные промежутки с электрическим фонарем в руке. Другие рассредоточились, наблюдая за подъездными дорогами. Ожидание длилось долго. Вдруг… как будто послышалось отдаленное гудение.

— Это они, — шепнул Каллед. — Внимание.

Гудение усилилось. Прозвучал свисток. Почти одновременно зажглись все фонари… 1… 2… 3… 4… 5 и потухли… 1… 2… 3… снова зажглись. Черная масса покружила над освещенным огнями полем, потом словно замерла, моторы затихли… Тень отделилась от самолета… щелчок… один парашют раскрылся… За ним другие… С металлическим звуком контейнеры ударялись о землю. Самолет удаляется, но два последних парашюта остаются висеть на его фюзеляже, и белые полотнища реют над Ла-Реолем. Хорошо если гестапо и жандармерия еще не в курсе… Люди торопливо возятся с грузом. Сифлетта и Леа отцепляют парашюты, складывают их, и относят в тележку, запряженную двумя быками. Бойцы поднимают контейнеры и грузят на три грузовичка, чтобы отвезти их на лесопилку Бьенвеню. Оружие спрятано в ямах с опилками, на ригах и в табачных сушильнях. В Ла-Реоле никакого движения… Сифлетта управляет быками. На риге, под соломой, Леа прячет парашюты… Все спокойно вокруг фермы, но никому не удается заснуть. Всем снова представляются белые полотнища над Гаронной и над старым городом.

На другое утро, на заре, прикатил на велосипеде Депейр и, тяжело дыша, вошел в дом.

— Немцы выходят в поле, Ригуле предупредил нас. Вы должны удостовериться, что оружие хорошо замаскировано, и вывезти обеих женщин.

— Но куда же я их отправлю? К Розье?

— Нет, это слишком близко. Веди их к Тору, в Моризес.

Вскоре после их ухода появились немцы, все перерыли, избили Калледа и его жену, но ничего не нашли. Жан Каллед дрожал от страха — в панике он забыл два парашюта от предыдущей операции, завернутые в старый брезент, и патроны для «стэна», хранившиеся в коробках с сахаром. Хотя немцы ничего не нашли, они увели Калледа, а потом Лу, Депейра, Бьенвеню, Шарло и Шьянсона для допросов в помещении гестапо в Ла-Реоле.

Когда конвой остановился перед коллежем, случаю было угодно, чтобы там оказался мэр Жиронда-сюр-Дроп. Он знал всех пленников, но был не в курсе их подпольной деятельности. Он добился приема у коменданта и дал поручительство за своих соотечественников. Все, кроме Пьера Шьянсона, были отпущены. Видимо, донесли, что он был сброшен на парашюте в Сен-Феликс-де-Фукод.

Как и Сифлетта, Леа не имела другой одежды, кроме той, что была на ней вечером во время пожара. Все ее вещи пропали. Она решила, не говоря никому, поехать в Монтийяк и, когда все заснули, взяла велосипед.

Ночь была ясной, но очень холодной. Перед въездом в Сент-Фуа-ля-Лонг она остановилась, чтобы наглядеться на огромную равнину, где блестела под звездами гибкая лента Гаронны. Волнение охватило ее, как всегда перед этим родным пейзажем. Это всегда одно и то же чувство восторженного удивления! То же чувство переизбытка покоя! Та же уверенность, что ничего плохого не может произойти с ней в этих местах! Доверие, которое излучает земля в час своего отдыха… Все хорошо… Дядя Адриан найдет способ освободить Камиллу и Шарля… Воспоминание о малыше, который хотел жениться на ней, пронзило ее болью… Слезы подступили к глазам Леа, и с тяжелым сердцем она пошла дальше. В Сент-Андре-дю-Буа она чуть не опрокинула мужчину, который мочился посреди дороги, и скрылась, сопровождаемая ругательствами.

Леа спрятала свой велосипед в траве, пересекла дорогу, стараясь не шуметь. Полоска света проникала из-за ставен ее дома. «Руфь, должно быть, сидит за расчетами», — подумала она, подходя. До нее донесся шум голосов. Кому они принадлежат? Этот смех… опять он… Не остерегаясь, она обошла вокруг дома. Тяжелые ставни входа и дверь были приоткрыты. Наткнувшись в темноте на что-то, она толкнула дверь в кабинет.

— Леа!..

Маленький Шарль бросился ей в объятия.

— Мой дорогой… мой дорогой малыш… Какая радость!.. Когда ты вернулся?

— Сегодня вечером. Это Матиас привел его.

— Матиас?

— Мы играли в прятки, а мама, она не захотела играть с нами… Но теперь, когда ты здесь, мы пойдем искать ее. Скажи, ты согласна?

— Да, да…

Матиас действительно был тут же… еще более похудевший, безукоризненно выбритый и одетый, но с растрепанными волосами.

— Руфь…

Не отпуская ребенка, Леа обняла ее, заставив старую гувернантку заплакать.

— Маленькая моя, я так счастлива… Я думала, что никогда не увижу тебя. Столько несчастий обрушилось на этот дом… Но, наверное, тебе рискованно появляться здесь?

— Наверное, но у меня больше нет никакой одежды. Матиас, как ты увез Шарля? И почему ты не спас Камиллу?

— Я не мог освободить обоих. Камилла истощена, она сама доверила мне сына.

— Это невероятно!

— Но это так. Она также просила передать тебе, чтобы в случае ее смерти ты стала для него матерью.

— Я не хочу, чтобы она умирала!

— Я сделаю все, что смогу, для ее освобождения. Мне пришлось долго упрашивать Фьо, чтобы вырвать у него малыша, он хотел его удержать и заставить таким образом мать говорить. Ее допрашивали, но не добились ничего, кроме: «Я ничего не знаю». Но если бы он избил ребенка, как намеревался, она заговорила бы.