Депортация - МихайлоВ

– Как дела, Элли? – ласково заговорила девушка. – Скучаешь по морю? Да, море твоё далеко. Я тоже вот скучаю по своему родному городу. И по Мигелю уже соскучилась, хотя он недалеко. Пока недалеко. Мы недавно с ним познакомились, а я уже скучать начинаю, когда больше дня его не вижу. Как ты думаешь, Элли, я, наверное, влюбилась?

Морской друг издал какой-то звук по-дельфиньи.

– Думаешь, да?

Дельфин опять по-своему цвирикнул.

– Что же тогда делать? Он всё время занят, в делах каких-то.

Элли грустно смотрел на неё, высунувшись из воды, и это создавало впечатление его полного сочувствия ситуации. Даниэлла ласково погладила дельфина, потом обняла его мордашку ладонями и поцеловала в нос.

Дельфин опять что-то сказал. В ответ Даниэлла звонко по-детски засмеялась, зачерпнула рукой воду, брызнула на Элли и пошла собирать краски.

Никанор крепко схватил Веласкеса за куртку и рывком заволок обратно в подъезд. Взбежав по лестнице, они удивили подругу неожиданным возвращением.

– Мы только что видели машину, на которой похищали Мигеля, или очень похожую на неё. Сейчас постараемся забраться в грузовой отсек и проследить маршрут, а ты попробуй сфотографировать машину, её номер и водителя через окно, когда он появится. – Окна квартиры Лизы выходили как раз во двор дома, где стоял пикап.

Теперь во что бы то ни стало им нужно было проникнуть в автомобиль. Друзья быстро спустились на первый этаж. В этой ситуации Никанор сразу вспомнил свои детские похождения и одного школьного приятеля, благодаря которому приобрёл навыки с лёгким криминальным оттенком. Любимым занятием этого маленького проходимца было отмыкание почтовых ящиков в многоэтажках и частных домах. Газет и журналов, а тем более писем он никогда не брал – двигал им исключительно спортивный азарт: открою – не открою. Как бы там ни было, но побродив из интереса пару месяцев с этим оригиналом по близлежащим районам, Ник обрёл навыки по открыванию всяческих замковых механизмов. И сейчас, подойдя вплотную к грузовой дверце пикапа, он попытался открыть её. Замок оказался старый и несложный. Сигнализации в машине не было, и парни быстро заскочили в автомобиль. На их удивление грузовой отсек действительно был загружен бумажными пакетами с картошкой фри, которая испаряла запах жареного масла. Аккуратно прикрыв дверь, компаньоны застыли в ожидании, потеснив съестные запасы неизвестной фирмы. Когда Ник и Мигель совершенно упарились в масляно-картофельных запахах, кто-то подошёл к машине и, открыв дверцу, запрыгнул на место водителя. Пикап заурчал и, тронувшись, мягко выкатился со двора.

Лиза расположилась у окна, вооружившись чашкой с зелёным чаем и цифровой фотокамерой. Прошёл почти час. Внизу в очередной раз хлопнула дверь подъезда. Выглянув в окно, Лиза увидела, что к автомобилю приближается человек в тёмной одежде. Он, похоже, был ровесником Ника и Мигеля и ничем особенно не выделялся из окружающего социума. Разве что, как показалось наблюдательной девушке, держал себя с какими-то неуловимым достоинством. Нельзя было чётко определить, в чём это выражалось. Он подошёл к машине и открыл дверцу с водительской стороны – его вид сильно диссонировал с «картофельным» пикапом. Лиза навела на него объектив, сделала настройку в ручном режиме и нащупала кнопку затвора, заранее отключив вспышку. Окно она не открывала, но в ту секунду, когда девушка попыталась сделать снимок, человек около автомобиля вдруг застыл и медленно-медленно поднял взгляд на окно Лизы. Ровно две секунды его зрачки, к сильной досаде девушки, смотрели прямо на неё, глаза в глаза. Руки Лизы внезапно разжались, а фотоаппарат грохнулся на кафельный пол кухни.

Лиза нагнулась за ним, а когда выглянула опять в окно, во дворе не было ни незнакомца, ни пикапа.

Мигель с Никанором кувыркались среди пакетов с картошкой. На очередном ухабе Мигеля сильно подбросило, и он вышиб локтем ярус с бумажными упаковками. Жаренная картофельная соломка, высыпавшись из пакетов, обильно покрыла головы обоим приятелям. Вытаскивая из волос продолговатые палочки, Никанор зацепил коробку с расфасованным в маленькие пакеты кетчупом. Уйма блестящих пакетиков разлетелась по всему грузовому отсеку. Через пять минут пол пикапа напоминал поверхность дешёвой пиццы. Раздавленные пакетики и утоптанный картофель жёлто-красным месивом покрыли кузов.

Передвижная фритюрница тем временем, подпрыгивая на дорожных ухабах двигалась в неизвестном направлении. Чтобы не выдать своего присутствия, непрошеные пассажиры должны были держаться почти беззвучно, старались не разговаривать – каждый думал о своём. И Ник вернулся в мыслях к давней автобусной поездке в Будапешт. На смежном кресле ехала бывшая московская модель, рассказавшая ему жёсткую полудетективную историю из собственной биографии. Переезд был ночной, поэтому времени для рассказов было предостаточно.

…Приехав покорять столицу России из Полтавы, Юлия – так её звали, – обладая действительно интересной выделяющейся внешностью, достаточно быстро для юной лимитчицы сделала определённую модельную карьеру, пытаясь, насколько это возможно в такой среде, придерживаться принципов, привитых порядочными мамой и папой. Она не слонялась по ночным клубам Москвы в поисках свободных олигархов, а просто делала любимую работу, ту, к которой стремилась и считала интересной. В своём кругу она примелькалась и получила некоторую известность среди тех, кто интересовался показами.

Однажды ей позвонили на мобильный:

– Привет, Юлечка, – сказал хрипловатый, но молодой голос в трубке.

– Здравствуйте.

– Узнала меня?

– Нет, не узнала.

– Ну как же, я… – голос назвал известную фамилию крупного нефтяного чиновника, часто мелькавшего на обложках понтовитых деловых журналов. – Меня каждая собака в России знает, а ты, видишь, маху дала. Ну а я по ТВ за твоими дефиле иногда наблюдаю. Ты вот что… Слышь… Мы послезавтра с тобой встречаемся, если ты не знала. Хочу, чтобы ты мне сына родила. Понятно? Откажешься – Москва-река по тебе плачет. А сейчас пока! За тобой заедут.

Связь прервалась. По спине побежал холодок. Юля не знала, что делать. Попыталась анализировать разговор и ситуацию. Набрала номер кураторов своих показов и выступлений. Рассказала о звонке. Те отморозились. Сказали, что это, видимо, шутка, а если не шутка, то они ничем помочь не могут. И всё тут. По-настоящему близких людей у неё в Москве не было. Но надо было что-то делать.

– У меня как раз в назначенный день по контракту было вручение наград и грамот на каком-то большом военном празднике в центре Москвы. Меня и ещё одну девчонку из нашего агентства ангажировали как моделей вносить награды в зал, – рассказывала Юля Никанору в тёмном автобусе. – До этого день прошёл как в тумане, я всё думала-думала и ничего не могла придумать. Кто я и кто этот всемогущий кент из нефтегазового сектора. Ты знаешь, когда я только-только приехала в Москву и вообще никак не была пристроена, металась в поисках подходящего места, у меня порой возникало чувство, что я не человек, а какой-то газетный обрывок, бумажный сор, гоняемый ветром по Москве и пригородам: полное ощущение глобальности мегаполиса и абсолютной ненужности тебя в нём. Дикий дискомфорт, круглосуточная депрессия. Ни единого по-настоящему своего, близкого человека рядом. Хотя, по большому счёту, глобальные объёмы Москвы вообще делают любого человека практически пылью. Кем бы ты ни был – на фоне Москвы ты всё равно ноль. Даже если ты призрачно крут и значим, это видно только в момент твоего присутствия на шахматном поле: как только ты его покидаешь – место заполняется через секунду.

– И что же дальше? Ты хоть выпуталась? – спросил Ник.

– Организаторы торжества привезли меня в концертный зал. Естественно, заранее. Ну, макияж, то, сё. Что делать в такой ситуации, я не знала. Никто из моих более-менее серьёзных знакомых не хотел и не мог связываться с таким зубром: абсолютно разная весовая категория. А потом: кому ты в Москве нужен, если по-честному? Так вот, представь, работаю я на мероприятии, выношу награды, а у самой в голове вертится, что после концерта меня в какой-нибудь лимузин запихают – и привет. А с моим характером я скорее из окна сигану или ухайдокаю кого-то, чем подпущу к себе против воли. Я две ночи не спала – мысли бешено вертятся. Потом за кулисами от кого-то случайно услышала, что в зале есть курсанты из училища, где мой двоюродный брат учится. И тут у меня шальная мысль появляется: записку в зал передать, может, брат здесь. А я брата давно не видела, у меня и телефона-то его нет, и училище его где-то в Подмосковье. Написала записку, что попала в серьёзную ситуацию, без подробностей. Если захочет и сможет – отреагирует. Но эта записка была почти в никуда, «на деревню дедушке». Есть ли тут его рота, есть ли он сам? Передадут ли записку и попадёт ли она на ряды к курсантам? А за мной, чувствую, уже присматривают, чтобы никуда после мероприятия не свалила. И вот вынесла я на сцену очередную награду или грамоту, вручила её и сразу сунула записку награждаемому, вышедшему из зала, шепнув ему пару слов. На записке написала фамилию, имя и подразделение по памяти, на авось. То, что было дальше – заставило меня понять и поверить, что не всё у нас ещё так плохо: есть нормальные люди, есть традиции, есть дружба. Брата, как оказалось, в зале не было – он был в наряде, но было его подразделение, его друзья. Записка попала всё-таки к ним в руки. И они сразу отреагировали – позвонили брату. И заметь, какая цепочка случайностей сложилась, чтобы я выкарабкалась: во-первых, в зале оказались курсанты из училища брата; во-вторых, было именно его подразделение; в-третьих, награждаемый человек оказался не мудаком и передал записку; в-четвертых, записка попала в нужные руки; в-пятых, записку не сочли приколом и отнеслись к ней со всей серьёзностью. Далее всё было как в правильном кино: у входа стояли два внедорожника, принадлежащих военному ведомству и организованных курсантами (и курсанты, оказывается, бывают из непростых семей). Меня отвезли куда-то за город на охраняемые дачи, принадлежащие Министерству обороны, и поселили в солидном особняке. Позже я узнала, что это дача отца одного из курсантов – большой военной шишки.