Спросите у берез… - Владимир Хазанский

Не знает Аниська, что интерес у Василия и его друзей к Иосифу Моргесу особый. Давно уже ищут они возможность для организации связи с соседними населенными пунктами Латвии, с молодежью этих деревень. И вот появился человек, который может оказаться для этой цели полезным. У подпольщиков он вызывает даже некоторую симпатию. Особенно с тех пор, как намекнул старосте о возможном доносчике.

И все-таки ребята не спешат. Прежде чем идти на риск, надо еще раз присмотреться к человеку, с которым они познакомились совсем недавно. Кто он? Этого никто не знает.

Аниська и не догадывается о тех мыслях, что волнуют сейчас Василия. Внешне беззаботный, он не перестает улыбаться. Кажется, что парень ни о чем не думает, весь отдается танцу. Никогда она еще не чувствовала себя так хорошо, не была так счастлива, как сегодня. Радостными, счастливыми глазами смотрит девочка вокруг, не задерживая взгляда ни на ком. И ни во что не всматриваясь…

И вдруг… Вдруг словно что-то оборвалось внутри. К косяку двери прислонился, будто прирос к нему, растрепанный Ленька Ярыга. Из-за шума танцующих и музыки вначале его никто и не заметил.

— А, кум! Давно не виделись, — вместо приветствия сказал Моргес, увидев Леньку.

Умолкла гармонь, сами собой прекратились танцы.

— Или не признаешь меня? — спросил Ярыгу Моргес.

Болтливый, всегда быстрый на слова Ленька неожиданно смутился и застыл у дверей, не решаясь зайти или заговорить. Постоял немного и незаметно скрылся.

— Странный сегодня Ленька, пугливый какой-то, — сказала Женя.

— Не вас ли уж он испугался? — спросил Василий, обращаясь к Моргесу.

— Меня? Нет, меня он не боится, — ответил учитель.

Иосиф Моргес, казалось, ничего не сказал определенного — ни вначале Леньке, ни теперь Василию. Но можно было догадаться, что Леньку Ярыгу он видит не впервые, что-то о кем знает. Василий стал вспоминать все случаи появления Моргеса в Прошках и не помнил, чтобы Ленька с ним когда-либо разговаривал.

Значит, встречи были не здесь, а где-то в другом месте. Возможно, в Заборье. Не специально ли намекнул об этом Моргес? Может быть, он дал понять, что Ленька и есть тот доносчик, о котором сам тогда осторожно сказал старосте? Трудно поверить, что этот никчемный, придуривающийся пустозвон может быть осведомителем врага. Но как тогда понимать слова учителя?

И чем объяснить необычную растерянность Леньки?

Логический ход рассуждений перебила неожиданная мысль: «Если Моргес выдал Леньку сознательно, то почему он это не побоялся сделать? Или надеется, что простоватый парень ничего не поймет?..»

Обо всем этом и Василий, и его друзья немало думали после вечеринки. Последующие события, казалось, подтверждали их предположения. После того вечера Ленька перестал появляться в Прошках. А Иосиф Моргес, как и раньше, даже чаще прежнего, бывал здесь.

Однажды молодежь затеяла в клубе танцы. Первый раз после начала войны. Клуб теперь больше пустовал. Иногда здесь размещались приезжие немцы или полицаи, да время от времени собиралось «для проработки» население. Никто теперь и думать не мог, что можно использовать клуб по его прямому назначению.

Да и зачем? Не до танцев, не до веселья теперь.

Не отважились бы прийти в клуб и на этот раз, если бы не Иосиф Моргес. Недавно он сказал:

— А зачем нам прятаться? Разве мы совершаем преступление?.. Кажется, никто на клуб запрета не накладывал.

С Моргесом, пользовавшимся особым доверием у немцев, все были словно под защитой от возможных неприятностей.

О танцах в клубе узнала молодежь соседних деревень. Многие пришли издалека. Не только потанцевать, а чтобы просто встретиться, поговорить. Сидя в домах, люди страдали от разобщенности, соскучились по живому слову.

Это видно и теперь. Собравшись вместе, парни и девушки больше разговаривают, нежели танцуют. Усердствует только один гармонист. Но через некоторое время выдыхается и он. Складывает гармонь и идет к выходу. Следом за ним потянулись на улицу другие.

— Культурные у вас парни, — глядя им вслед, говорит Моргес. Воспользовавшись перерывом, вместе с группой знакомых прошковцев он садится на скамейку.

— А девушки! Разве они хуже?.. — спрашивает с необычной для нее игривостью Зося.

— О, да! О девушках и говорить нечего. Вообще, замечательные у вас люди. Дружные, словно братья. Очень я привык к вам, нравится мне здесь.

Он на некоторое время умолкает, а затем продолжает с прежним жаром:

— У вас, в Советах, все не так, как у нас…

— Почему говорите у «вас», а вы где? — перебивает его Василий.

— Мы при Советах пожили всего год, — с видимым сожалением отвечает Моргес, — так что в глубинку жизни вашей как следует не вошли. Пришли немцы, и все по-другому пошло.

— А прежде-то как было — хуже или лучше, чем у нас? — спрашивает Мишка.

— При Ульманисе?

— Ага.

— В основном хуже, — отвечает Моргес.

— Как это понять в «основном»? — вмешивается в разговор Вестенберг. Он сидит чуть в стороне, рядом с каким-то светловолосым парнем. — Выходит, что кое в чем перемены вас не очень обрадовали?

— Ну и придирчивые же вы, ребята, — улыбается Моргес, — я ведь искренне, любя говорю. У вас много хорошего. Прав для народа больше, чем было у нас, в буржуазной Латвии. И человеку у вас, если он не дурак, все доступно. Но и у нас, при Ульманисе, не все было плохо.

Гость огляделся, выжидательно посмотрел на сидящих рядом и стоявших недалеко парней и девушек. Слушали его все внимательно. Вернулся с улицы уже и гармонист. Тихо присел на краешек скамейки, переложил гармонь на подоконник, прислушался.

Заметив интерес к разговору, Моргес не стал томить молодежь неудовлетворенным любопытством. Несколько приукрашивая обстановку, он стал увлеченно говорить о жизни в буржуазной Латвии. Рассказал о якобы благополучном положении крестьян, рабочих и ремесленников в городах. Получалось нечто похожее на правду.

— У Ульманиса, хотя он был и диктатором, кое-чему можно поучиться, — уверенно закончил свой рассказ Моргес.

Чувствовал он себя совсем уже победителем — этот неуклюжий узкоплечий человек. Никто не решался ему возразить. Молчали даже те, которые в начале разговора бросали реплики. Да и как возражать, если о жизни в прежней Латвии толком никто ничего не знал. Тишина становилась тягостной. Чтобы вывести людей из неловкого положения, гармонист потянулся к инструменту.

И в это время тишину разорвали негромко, но с сердцем произнесенные слова:

— Брехня! Бабушкины сказки.

На говорившего оглянулись. Это был тот светловолосый парень, что сидел рядом с Вестенбергом. Высказав свое мнение, он умолк. Видно, что вступил в спор под напором чувств, не в силах больше сдерживать их.

— Брехня? Оскорбить легче всего, — надулся Моргес.

— Повторяю, что это брехня! — снова сказал светловолосый парень. Он выпрямился, лицо его приняло решительное выражение. — Законы Ульманиса вроде и гладкие, а люди по миру шли.

— Ты разве из Латвии? — удивился Моргес.

— А то как же…

— Не может этого быть! Не верю. Как же ты смог пройти через кордон? Где ты живешь?

— Как прошел — одна ночь знает, — улыбнулся парень, — где живу — там и прописан.

— Ага, не можешь сказать! Значит, ничего ты не знаешь, — стараясь убедить слушавших, торопливо заключил Моргес.

Но парни и девушки, несмотря на нежелание незнакомого рассказать о себе, почему-то больше поверили ему, чем Моргесу. О танцах забыли. Было уже не до них.

Словно сговорившись, стали расходиться.

Умолкли голоса, замерли шаги на деревенских улицах. И сразу затихла, притаилась деревня. Но люди не спят: за занавесками тускло мерцают огоньки коптилок.

Светится огонек и в окне дома Василия. Снаружи посмотреть — горит он в пустой, уснувшей избе. Но здесь полно парней и девушек. Нарядных, торжественных. Пришли все сюда прямо с танцев, хотя и разными дорогами. Специально за Григорием забежал Мишка.

— Да, непонятный человек этот Моргес, — сказал Григорий после того, как ему рассказали о споре в клубе, — во всяком случае надо быть с ним осторожнее.

— Какой там непонятный, — не выдержал Мишка, — вражина он! Самая настоящая вражина. Вот кто.

— А почему предупредил нас о Леньке? — спросил Василий.

Никто не ответил. Не нашел, что сказать и Мишка. Григорий же, как часто бывало с ним в минуты раздумья, чертил пальцем завитушки на столе. Будто записывал на нем то, о чем думал, а потом читал это. Вот его палец остановился, поставил точку, и Григорий сказал:

— Нельзя, друзья мои, бросаться словами. Пройдет время, и мы узнаем, кто он. Кстати, кто этот второй? — обернулся Григорий к Вестенбергу. — Откуда ты его знаешь?

— Он из латышской деревни Галицы, — сказал Владимир, — уже второй раз вместе с товарищем приходит к моей хозяйке. Она тетка товарища. Узнали про танцы и напросились вместе пойти.