Евангелие от Джексона - Сергей Белан

— В этом названии, есть что-то фатальное, — философски изрек Купец.

Заканчивая осмотр комнаты, Крот в тумбочке для телевизора нашел однокассетник «Сони», и Купец присовокупил его к партии «экспроприируемых вещей».

Напоследок они снова зашли на кухню. В холодильнике среди всего прочего были обнаружены две банки красной икры и бутылка водки «Золотое кольцо».

— Царапнуть бы по соточке, — облизнул пересохшие губы Финик, алчно глядя на запотевшую бутылку. — Как раз для полного счастья не хватает.

— А может, тебе еще в подвал сбегать за солеными огурчиками? — съехидничал Купец. — Так давай, я мигом. Оприходуем водочку, по сигаретке выкурим, потом «Шумел камыш…» затянем, а там, глядишь, и хозяева заявятся или канарейка с легавыми подкатит. О будет цирк с конями! Не-ет, Купец еще из ума не выжил. — Он велел Кроту захватить икру и водку с собой и дал команду готовиться к выходу. Они уже были готовы покинуть квартиру, как вдруг предводитель надумал в последний раз осмотреть состояние объекта их деятельности. Все это заняло не более минуты. Когда он вышел из спальни, в его полураскрытой ладони что-то белело.

— Это что за фокусы, кто скажет? — спросил он, задыхаясь от гнева и сверля обоих напарников глазами.

— Какие фокусы? — растерянно переспросил Крот.

— Да вот, вот…

Купец повертел перед их носами белой картонкой размером со спичечный коробок, на которой черным фломастером была написана жирная цифра «I».

— Чья это работа, я спрашиваю?

— Это так… — виновато закусил губу Финик, — ну, вроде визитки нашей.

— Визитки, говоришь? — Купец сжал злосчастную картонку до мраморной белизны в суставах. — Я же предупреждал: никакой самодеятельности! Детство в жопе заиграло? Или слава «Черной кошки» покоя не дает? Вор-романтик! Еще один такой фортель и… и… уволю. Без выходного пособия. Справку о хроническом придуркулезе в зубы и пошел по миру с сумой скитаться. Уразумел, придурок лагерный?

…Когда в душной переполненной электричке они возвращались к себе, Купец счел нужным еще раз вернуться к тому, неприятному для Финика эпизоду. Он наклонился и прошептал ему на ухо:

— Молись богу, Финик, что так все получилось. Если бы на той визитке была хотя бы двойка, живым бы ты оттуда не вышел. Клянусь своей удачей.

И Финик, ежась под этим колючим, пронизывающим насквозь взглядом, понял, что так бы оно, наверное, и было. Купец в таких вопросах шутить не любил.

Вечером на дележ добычи прибыл Лодин. Купец к тому времени в специальном блокноте произвел необходимые расчеты. Вместе с Кротом и Фиником он тщательно осмотрели каждую вещь, записал на листке ее примерную стоимость, определенную коллегиально и на глазок. Потом сложил столбики цифр и под чертой вывел окончательный итог. Мысленно поделил на четыре — каждому доставался вполне приличный кусок. На мгновение его вдруг посетила коварная мысль скрыть кое-что из вещей от друга детства. Например, разделить без ведома Коляна монетки с его тезкой-царем между собой — и все шито-крыто, ничего не знаем. Три на три так удобно делится. Конечно, это не по-джентельменски, зато доля ох как подскочит, да и риска — ноль. И все же он не решился сказать вслух то, о чем подумал. Какие гарантии, что напарнички не проболтаются? Никаких. Пока все будет нормально, будут молчать, а не угоди кому…

Сначала Лодин пересмотрел все вещи, внимательно изучил расчеты в Купцовом блокноте, потирая виски круговыми движениями указательных пальцев. Завершив процесс переваривания информации, поднял голову и сказал:

— В принципе, я с такой калькуляцией согласен, однако хочу предупредить сразу: свою долю я забираю сейчас, а вы уж смотрите, как вам удобней.

— Твое право, — сказал Купец. — Уговор старый — в городе ничего не сдавать.

— Помню.

Под конец, когда был обсужден план на следующий день, дошла очередь и до трофейной бутылки. Финик, с крокодильей жадностью пожиравший бутерброд с икрой и слегка осовевший от водки, неуверенно предложил:

— Может, выходной завтра сделаем, а? Пусть эмоции немного поулягутся.

— Не советую делать паузы, — предостерег Лодин. — Нужно как можно больше успеть, пока нами не займутся. И время здесь решающий фактор.

— Он прав, — сказал Купец. — Темп, темп, темп — это наш козырь.

И Крот молчаливым кивком выразил с ним согласие.

Обратный путь в полупустой электричке показался Лодину очень коротким. Он ехал и со смутным беспокойством думал о том, что в игре, той опасной игре, в которую он вступил, уже пущены часы и сделан первый ход. И пусть этот ход сделан не его рукой, но обдуман и выстрадан он им, Лодиным. И последующие его ходы должны быть тщательно выверенными, самыми сильными. Пусть соперник окажется в цейтноте, пусть ошибается!

Мерным перестуком колес электричка убаюкивала, глаза непроизвольно закрывались, и в эти мгновения сердце его будто обрывалось и летело в какую-то бездну, и ему начинало казаться, что он сел в несущийся под откос состав, у которого нет тормозов.

Когда наконец он добрался домой и закрыл за собой дверь, то почувствовал чудовищную усталость. Ничего не хотелось, кроме одного — поскорей забыться.

V

Уймись, смертный, и не требуй правды, которая тебе не нужна.

Телефонный звонок был настойчивым и занудливым, как муха на стекле; он не прекращался, въедливо сверля блаженную тишину чудесного воскресного утра. «Аргументы и факты» пришлось отложить, а трубку поднять.

— Алло!

— Верховцев? — Олег услышал густой баритон шефа. — Это Брагин. Разбудил?

— Немножко, — ответил Верховцев, принимая на постели сидячее положение.

— Тогда извини. Дела такие, Олег Евгеньич… придется поработать.

— Товарищ майор, я ж одной ногой в отпуске… — попытался сопротивляться Верховцев.

— Придется ногу вернуть на место, команду «отставить!» знаешь? Гунара вчера прямо с работы с аппендицитом в больницу увезли. Опергруппа оголена, заменить некем, сам знаешь…

— Да знаю…

— А знаешь — собирайся, машина за тобой уже послана.

— Что произошло-то?

— Квартирная кража. По дороге тебя введут в курс дела, Ну, всего.

Верховцев понимал, что возражать бессмысленно, тем более что в трубке уже слышались короткие гудки. Понимал он и другое — его отпуск переносится теперь на неопределенное время, и утешало лишь то обстоятельство, что никаких планов ломать не приходилось — шеф дал «добро» на отпуск так же неожиданно, как и минуту назад отменил, — а поэтому никакими путевками и дорожными билетами Верховцев себя повязать не успел. Понимал он еще и то, что отдохнуть ему уже не придется, и те три дня, что шеф подкинул ему дополнительно перед отпуском, горели синим пламенем. А хорошо отдохнуть, отоспаться, ох, как не мешало, устал зверски: только вчера вечером он вернулся из Даугавпилса, где провел почти две недели без отдыха и нормального сна, будучи подключенным к операции по обезвреживанию опаснейшей преступной группы Барсукова, по кличке Мотыль. За этой бандой, возглавляемой отпетым рецидивистом, занимавшейся грабежами, разбоями, вымогательством и имевшей на счету девять убийств, кровавый след тянулся по всей Латвии. За ней охотились больше года, последнее время шли буквально по пятам, сужая круг поисков. И вот на небольшом хуторе под Даугавпилсом кольцо, наконец, замкнулось. Сложная операция прошла успешно — удалось взять всех, включая самого главаря. Но не обошлось и без горькой потери: старший инспектор угрозыска из УВД Слава Мисевич при задержании погиб. Не хотелось верить, что капитан, этот остроумный и радушный крепыш, душа-человек, уже никогда не встретит его радостным возгласом в своем кабинете на бульваре Падомью, где частенько приходилось по делам бывать Верховцеву: «О, октябрята пожаловали!», имея в виду название района, где работал Олег, не напоит бесподобным, настоянным на лесном разнотравье чаем. Нет больше Славы Мисевича, нет; представлен посмертно к ордену «За личное мужество». И останется его жене и сыну на память боевая награда, а кто вернет им мужа и отца?! Незаживающая рана, печаль, неизбывное горе…

Верховцев глянул на часы — девять сорок пять. Работа в розыске научила его собираться в считанные минуты. «Уазик» уже поджидал у подъезда, дверь распахнута. Ребята приветствовали его дружно:

— Привет, старина! Свейки, драугс! Ну что, отпускник, отвальная отменяется?

Все знакомые лица: эксперт-криминалист Айвар Стродс, кинолог Берзиньш со своим любимчиком Герцогом, следователь с редкой загадочной фамилией Полутень…

— Видишь, Олег, — оказал Берзиньш, нежно поглаживая спину сидящей у его ног овчарки, — оказывается, умение вовремя смыться важно не только в преступном мире, но и в нашей службе тоже. Не успел сделать ноги куда-нибудь подальше, под южные пальмы, теперь тебя Брагин до белых мух мариновать будет.