Днем с огнем (СИ) - Вран Карина

— Невелик дело говорит, — вальяжно потянулся на подоконнике Кошар. — Но ты понимание имей: таковое к простым духам относится. Те, что в человечьем теле ходят, в разы опаснее.

— И ездят не на маршрутках, а на гоночных тачках, я понял, — покивал, хлебнул чаю.

— А по Обводному и ездить не вздумай, не то, что ходить! — встрепенулся мой седовласый советчик. — Зло растревоженное не уснет вовеки, людишек-то оно губит, а тебя и вовсе смаковать станет. Ох, участь недобрая у тех, кто в его водах канул… Ни за какие коврижки не ходи повдоль Новой Канавы, Андрей! Под страхом смерти не ходи!

На этом парадник резко засобирался, отказавшись делиться подробностями. Была, я помню, какая-то нехорошая история про строительство теплотрассы в двадцатых, но в чем заключалась — это не ко мне. Одно то, как парадник разнервничался, о многом говорит. Нечего мне делать на Обводном, галочку себе поставил.

— Теперь ты, хвостатый товарищ, — обратился я к Кошару. — Скажи что-нибудь дельное, для выживания нужное и важное.

Он хлобыстнул хвостом по подоконнику, напомнив о давешнем пыльном облаке и тому, что его предваряло.

— Был не прав, — сказал я: ошибки признавать никто не любит, только настаивать на своих заблуждениях — это свойство баранов. — Про няньку. Совету о разумной осторожности внял, обдумавши.

Серьезно, манера речи моих новых знакомцев из преданий старины далекой на меня влияет ого как. Того и гляди, привыкну, начну подобно "соловию стараго времени" высказываться.

— Доля и Недоля справно ткут, да вяжете узлы уж вы сами, — вздохнул Кошар. — Что ты хочешь услышать, Андрей?

Я сделал большой глоток чая, повертел в руках чашку, задумавшись.

— Я о своем сродстве с огнем знаю только с чужих слов. Ты говоришь, тот служивый утверждал… А сам я его даже не чувствую. Это как иметь счет на огромную сумму в забугорном банке, но не знать к нему кодового слова, без которого ни гроша с этого счета не выдадут.

Затрепетали усы, желтые глаза закрылись.

— Сила великая, сплавилась с сутью накрепко. Вот что скажу: на голые камни сколько зерна не сыпь, всходов ждать не след, да и на худой земле налитого колоса не поднимется. В твоих предках кто-то могучий был. Силу не передал, но кровь не водица, все помнит.

— Мои предки: домохозяйка и профессор университета, — покачал головой я. — Бабушки и дедушки умерли до моего рождения, я о них мало что знаю.

— Не мне искать истоки твои, — махнул лапой Кошар. — Мне б сберечь твою буйну голову… Позови его.

— Огонь позвать? — слегка оторопел я. — Как? Елочка, гори?

— Да не голосом же! — заалели глаза у Кошара. — Покажу, но не долго, не те у меня ныне возможности.

Он приложил лапу к груди, вырвал несколько шерстинок, и те, взмыв повыше, вспыхнули тонкими язычками пламени, а на протянутой ко мне лапе лежал тлеющий уголек. Миг — и все пропало. Кошар как-то сгорбился, потемнел.

— Ты в порядке? — встревожился я, но мой собеседник и наставник по совместительству только лапой махнул.

— К ночи восстановлюсь. Мой огонь не чета твоему, ты звать — зови, но легонечко. А то тушить придется. И вот что в уме держи ежечасно: не ты — его, он — твой.

Я вздохнул: ждать от заревого батюшки доступных моему понимаю объяснений было наивно. Что же, стоит попытаться визуализировать по примеру, разве что без выдергивания шерсти: у меня на груди зарослей особых не имеется, да и больно это. Я представил так четко, как мог, уголек на ладони с язычком пламени над ним, и постарался внушить себе, что весь я нормальной температуры, а ладошке теплее, как в детстве в рукавичке.

Таяли минуты одна за другой, я им счет потерял, раз за разом рисуя в воображении тот уголек, лоб покрылся испариной. А потом это случилось: прямо на моей руке, над линией вроде как судьбы (хиромантией не увлекался, зато встречался одно, очень недолгое, время с любительницей разных гаданий) вспыхнуло переливчатое многоцветное сияние, больше всего похожее на северное, миниатюрную его версию. От изумрудной зелени к темно-бордовому, затем от солнечно-рыжего к тускло-фиолевому. Оно мало общего имело с тем, что я старательно представлял, зато было намного красивее. Жаль, что развеялось быстрее, чем я успел налюбоваться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Огонь небесный и огонь земной, живой огонь и огонь мертвый, все огни тебе подвластны, — с благоговением проговорил Кошар. — Он твой, помни, не ты — его. И ступай уже спать, тебе снова в ночь в твой вертеп.

График моих смен овиннику запомнить легче, чем простое название итальянского происхождения, означающее в переводе просто "домик".

Совет идти спать был верным, только мне не спалось: все крутились в голове события прошедшей ночи, с азиаткой и Драганом. Овца не ошиблась: женщина шансы раскладывала явно не "от балды", это прям к гадалке не ходи. Как ей оно удавалось: заглядывала ли она в будущее, с духами ли советовалась или еще что — мне этого не узнать, нечего морщить извилины. Да и вряд ли я еще когда-нибудь столкнусь с этой дамой, ее доходчиво на место поставил наш серб, выставив вон. После виденного можно утверждать наверняка: сам менеджер отнюдь не "про̏ст".

А вот к чему были фокусы с монеткой? "Я знаю, что ты видишь; ты видишь, что я знаю?" — или тоже на место ставил? Нет, однозначно надо найти способ побеседовать с Драганом, хотя бы попытаться. Заставить его отвечать не в моих силах, так что вежливость и только вежливость, тоже, конечно, ничего не гарантирующая. Серб не из болтливых. И не из простых… Но это я на второй круг пошел, прав Кошар, спать нужно.

И вот еще момент: а с чего это вдруг Находько принялся разубеждать Овцу в ее догадках о ненормальном везении азиатки? Ему-то какой в этом интерес? Пусть бы девица пофантазировала, Шпала любит фэнтези… Нет, точно пора выключаться: такими темпами недолго счесть Макса тайным агентом на страже небывальщины, а со мной он общается, потому как мой папенька спас жизнь его папеньке (от какой-то страшной литеры в темном собрании книгочтеев защитил, не иначе), а в качестве платы за спасение взял обещание беречь дитя свое (меня то бишь) пуще своего, родного, случись с ним (папенькой моим) беда. И мне стоит радоваться, что Макс не прекрасного пола, а то бы жениться пришлось.

— Спать, немедленно! — выпалил я в потолок, крепко зажмурился и отключился. Снилось мне, как Кононова предлагает Оленьке поехать к ней, Овца скидывает туфли, шепчет с придыханием: "Последний выпавший номер — девять", — и ложится на стол. Не рулеточный, а почему-то бильярдный, но тоже с зеленым сукном.

Проснулся я злой, недовольный, помянул недобрым словом дедушку Фрейда. Вот только же позавчера посещал любимую сауну, с чего бы шалить подсознанию?..

Смена прошла ожидаемо уныло: унылая дерганая стажерка уныло изображала работу на рулетке. Я накрыл лицо ладонью столько раз за ночь, что к утру удивился, не обнаружив в зеркальном отражении отпечатка на лице. На одной из открыток от ма был снимок статуи Каина в саду Тюильри (что было подписано на обороте мелким шрифтом), так вот точно такую же позу и точно такой жест я воспроизводил практически всю смену.

Побеседовать с Драганом не получилось, он отсутствовал. Был Ненад, наблюдал со стороны за процессом обучения. Меня подмывало встать, подойти к манагеру и предложить ему сменить меня — ведь это он должен был натаскать что Овцу, что прочих пингвинов. Хоббит как чувствовал пятками, когда это желание становилось нестерпимым, и своевременно испарялся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Тебе легко, ты всю ночь надо мной издеваешься! — сорвалась под конец смены Оленька, блеснув слезинками в уголках глаз. — А я не калькулятор, могу ошибаться!

— Сколько будет: тридцать пять умножить на семнадцать, плюс одиннадцать на девять, плюс восемь на четырнадцать, плюс пять на пять? — игнорируя намечающуюся истерику, спросил я.

Зависла красна девица, как и бесчисленное количество раз до этого на хоть сколько-нибудь сложной выплате.