Посредник - Лесли Хартли

Впереди появилось что-то черное, похожее на виселицу: сплошь столбы, перекладины, стойки. От этого строения веяло жутью — и крайним одиночеством. Казалось, это какое-то страшилище, способное схватить тебя и причинить боль — лучше обойти его стороной; но почему-то мы беззаботно шли прямо навстречу опасности. Мы были уже совсем близко, я увидел на деревянных поверхностях смоляные струпья и понял, что сооружение стоит без присмотра долгие годы, как вдруг над камышами появилась голова и плечи мужчины. Мы подходили к нему сзади. Он не слышал нас. Он медленно поднялся по ступенькам на площадку. Очень медленно, видно наслаждаясь одиночеством; развел руки в стороны, чуть сгорбил плечи, как бы желая обрести полную свободу, хотя ничто не ограничивало его движений. На миг мне показалось, что он абсолютно гол.

Секунду-другую он стоял неподвижно, только слегка приподнялся на носках, потом выбросил руки вверх, вытянулся в дугу и исчез. Я услышал всплеск и только тогда понял — река совсем рядом!

Взрослые испуганно смотрели друг на друга, а мы — на них. Вскоре испуг уступил место негодованию.

— Какая наглость! — воскликнул Дэнис. — Весь этот участок — наш. Неужели он не знает, что нарушает право владения? Что будем делать? Велим ему убраться отсюда?

— Он же не может уйти в таком виде, — заметил другой молодой человек.

— Ну, дадим ему на сборы пять минут.

— Так или иначе, я иду переодеваться, — сказала Мариан. — Для меня это целая работа. Пошли, Юлалия (таким странным именем звали подругу), вон наша раздевальня, там лучше, чем кажется снаружи, — и она указала на сарай, приютившийся в камышах, как и многие подобные сараи похожий на запущенный курятник. Девушки ушли, предоставив мужчинам искать выход из положения.

Мы нерешительно взглянули друг на друга и, по молчаливому договору, раздвинули камыши и вышли на берег реки. До сих пор она была скрыта от глаз.

Пейзаж сразу изменился. Главное место в нем заняла река — даже две реки, два не похожих друг на друга потока.

Мы стояли возле шлюза, и река текла к нему из тени, которую отбрасывали деревья. Зеленая, бронзовая и золотистая, она несла свои воды сквозь камыши: поблескивал песок, на мелководье резвились стайки рыб. Ниже шлюза река превращалась в широкий небесно-голубой водоем. На поверхности не было ни камышинки, и лишь один предмет нарушал водную гладь: покачивавшаяся голова пришельца.

Он заметил нас и поплыл в нашу сторону, его загорелые до локтя руки рассекали воду. Скоро мы увидели его лицо, напряженное, как у всех пловцов; он неотрывно смотрел на нас.

— Да это же Тед Берджес, — тихо произнес Дэнис, — ему сдали в аренду Черную ферму. Грубить ему нельзя — во-первых, на той стороне его земля, во-вторых, это не понравится Тримингему. Увидите, я буду с ним очень деликатен. А для фермера он неплохо плавает, правда?

У Дэниса явно отлегло от сердца — он не жаждал скандала; а я, пожалуй, предвкушал конфликт, причем не думал, что фермер так легко уберется, и теперь был разочарован.

— Я просто поздороваюсь, — сказал Дэнис. — Общаться с ним мы не общаемся, но пусть не думает, что мы — народ чванливый.

Берджес был уже почти под нами. Из воды, замурованная в кирпичную кладку шлюза, торчала крепкая балка. Стихия обточила ее с боков, а конец совсем заострился. Берджес ухватился за эту балку и стал вылезать. Согнулся над острым выступом, подтянул одну ногу, другую; сверху казалось, что балка вонзилась в него. Потом поймал вделанное в гребень шлюза кольцо — и оказался на берегу; с него побежала вода.

— Ну и способ вы выбрали! — воскликнул Дэнис и сухой рукой пожал влажную руку фермера. — Вылезли бы там, где удобно, с другой стороны шлюза. Мы там сделали ступеньки.

— Я знаю, — ответил фермер. — Просто привык вылезать здесь.

Он говорил с местным акцентом, и слова звучали как-то тепло и со значением. Под ногами у него на кирпичной кладке образовалась лужица, он глянул вниз и вдруг смутился оттого, что стоит почти голый в обществе одетых.

— Я не знал, что сюда могут прийти, — извиняясь, сказал он. — Началась уборка урожая, я сегодня наработался, вот и решил: дай сбегаю окунусь, все-таки суббота. Я скоро пойду, только нырну еще разок...

— Пожалуйста, не торопитесь из-за нас, — перебил его Дэнис. — Ничего страшного. Мы тоже у себя слегка поджарились. Кстати, — добавил он, — сегодня приезжает Тримингем. Наверное, он захочет с вами встретиться.

— Вполне возможно, — ответил фермер, легонько махнул рукой и взбежал по ступенькам на мостки, оставляя темные следы босых ног.

Мы посмотрели, как он нырнул — высота была около десяти футов, — и Дэнис спросил:

— По-моему, я его не обидел, а?

Его приятель кивнул. Они пошли в одну сторону, мы с Маркусом — в другую, найти укромное место. Пушистые камышиные головки призывно покачивались. В камышах мы могли видеть, нас же, скорее всего, видно не было; такая тайная уединенность приятно щекотала нервы. Маркус начал раздеваться. Я хотел последовать его примеру, но он остановил меня:

— Не стоит надевать купальный костюм, если не собираешься купаться. Будешь смешно выглядеть.

Я не стал с ним спорить.

Раздался шелест камышей, и появились мужчины; почти в ту же секунду скрипнула дверь сарая, и послышались женские голоса. Все пошли к ступенькам на верхней стороне шлюза, я — за ними, хотя, казалось, уже не принадлежал к их компании. Я с разочарованием разглядывал купальщиков и купальщиц: на них было так много всего надето, словно они и не думали лезть в воду; точно помню, что купальный костюм Мариан прикрывал ее тело куда больше, чем вечернее платье. Они замешкались на ступеньках, подначивая друг друга — кому окунаться первым. Наконец Дэнис с приятелем затащили друг друга в реку, и течение тут же пронесло их через шлюз, а Мариан, Юлалия и Маркус остались на мелководье, вода там едва доходила до пояса; они нетвердо ступали по дну, иногда неожиданно оступались, плескались, повизгивали, хихикали и смеялись, изредка на искрящемся золотистом песке мелькали их молочно-белые ноги. Плотные, сковывающие движения купальные костюмы намокли и облегали мягкие контуры девичьих тел. Мариан и Юлалия освоились и теперь азартно нападали друг на друга. Глаза полны решимости, сузились, подбородки вздернуты; медленными длинными гребками их руки отталкивали воду. Движения стали легче, естественней; картинно улыбаясь, девушки делали глубокие, полные блаженства вдохи.

Бывает такое чувство: смотришь на танец, а войти в круг не можешь. Наблюдать за ними было выше моих сил, и я пошел к дальнему концу шлюза, где на глубине плавали Дэнис с товарищем; они лежали на спине, то вспенивали ногами воду, то просто смотрели в небо, и виднелись только лица. Я любовался ими, но без всякой зависти; вдруг за спиной раздался какой-то звук. Это был Тед Берджес, он снова подтягивался на балке, стараясь вылезти из реки. Мускулы его напряглись, лицо застыло от усилия; меня он не видел. Я поспешно скрылся — его мощный торс наводил на меня страх, говорил о чем-то неведомом. Я забрался в камыши и там присел, а он растянулся на теплых, залитых солнцем кирпичах.

Одежда его лежала рядом — он не счел нужным раздеваться в камышах. Не пошел он туда и сейчас. Посчитав, что с воды его не видят, он позволил себе заняться своим телом. Пошевелил пальцами ног, сильно втянул носом воздух, подвигал темными усами, вытряхивая из них капли воды, окинул себя критическим взглядом. Своим видом он как будто остался доволен — еще бы! Я имел представление лишь о неокрепших телах и душах — и вдруг столкнулся со зрелостью в самой очевидной форме; каково же это — быть зрелым мужчиной, иметь тело, которому не нужен гимнастический зал или спортивная площадка, такое сильное и красивое тело? Знает ли оно, на что способно?

Взяв в левую руку стебелек подорожника, Тед стал мягко приглаживать волоски на правом плече; до локтя руки его были густо-коричневые, а выше — гораздо бледнее, на светлых предплечьях поигрывало солнце. Потом он вскинул руки над грудью, такой белой, словно она принадлежала другому человеку, только под шеей солнце выжгло медное клеймо; расплылся в потаенной довольной улыбке, улыбнись так другой, его бы приняли за ребенка или сумасшедшего, но эта улыбка контрастировала со всем обликом фермера — словно тигр замурлыкал — и лишь подчеркивала его достоинства.

Наверное, неудобно шпионить за ним, подумал я, но шевельнуться не мог — сразу бы себя выдал; вообще его лучше не тревожить — тут недолго и до беды.

На воде все это время было тихо, как вдруг раздался крик:

— Ой, мои волосы! Мои волосы! Распустились и все намокли! Теперь не высохнут! Как теперь быть? Как быть? Я выхожу!

Фермер вскочил на ноги. Не дожидаясь, когда тело просохнет, он натянул через голову рубашку, прямо на влажные трусы напялил вельветовые штаны; быстро сунул ноги в толстые серые носки, а потом и в ботинки. Этот переход из состояния полного покоя к буре движений ошеломил меня. Больше всего неприятностей причинил ему кожаный ремень; застегивая пряжку, он даже выругался. Наконец решительно зашагал через шлюз.