Портфель чемпиона - Тамара Чинарева

Прозвенел обычный школьный электрический звонок, и утихло чувство праздника. Показалось, что каникулы были давным-давно и сегодня не первый школьный день.

Вошла учительница с классным журналом. Поздоровалась. Долго всех рассматривала, всеми восхищалась. Только Оляпкиной осталась недовольна. Ее сильно короткой прической.

— Надо бы тебе, Катя, отрастить косички… Косички с бантами очень девочку украшают!

Оляпкина ничего не ответила на это. Она запустила в волосы руку и взъерошила их изо всех сил. Все засмеялись. Учительница отвернулась к доске и написала длинное-предлинное, как если бы построить в ряд весь пятый класс, уравнение. Все сразу стали серьезными и уткнулись в свои тетрадки.

— Начинаем повторение… — сказала Раиса Афанасьевна. — За лето все забыли, наверное… Сейчас кто-нибудь пойдет к доске, и будем вспоминать все вместе.

— Я пойду! — подскочил на парте Рома.

— Бабурин открывает навигацию… — ехидно заметил Дудкин.

— Что ж, я считаю — это справедливо… — обрадовалась учительница. — Первый ученик первый идет к доске…

Рома поспешно схватил мел. Здесь, далеко от Оляпкиной, он чувствовал себя в безопасности.

Цифры и неизвестные собирались в скобки, тут же распадались их компании, они менялись местами и находили новых друзей. Отношения в уравнении напоминали отношения ребят в классе. Вот уж почти вся доска исписана, а все еще не конец. Рома, закусив губу, продолжает стучать мелом. Все поражаются — лето прошло, вечность целая, а Бабурин ничего не забыл. За это стоит его уважать.

Раиса Афанасьевна, прислонившись к шкафу, смотрит на Рому с обожанием. Такая улыбка светится в учительских глазах, будто стоит она не в классе, а сидит в мягком кресле из красного бархата в концертном зале и слушает прекрасную песню Сольвейг. Но не суждено было прозвучать последним аккордам. Дверь со скрипом отворилась и в класс ворвался фотокорреспондент Воронухин. Все встали, и в затянутом фиолетовой дымкой объективе фотоаппарата, болтавшегося на корреспондентском животе, отразился весь пятый класс. Лицам в стеклянном кружочке было тесно, как семечкам в подсолнухе.

— Минуточку! — Воронухин сделал дирижерский жест. — С разрешения директора я щелкну один кадрик… — он начал листать свою записную книжку. — Так… так… Это не то… Вот! Бабурин — есть?

— Есть… — сказала Раиса Афанасьевна. — Это наш лучший ученик. Он как раз у доски…

Воронухин обернулся, всматриваясь в красное от волнения и перепачканное мелом Ромино лицо.

— А не встречались ли мы с тобой при странных обстоятельствах… — заговорщицки подмигнул Воронухин, имея в виду поиски портфеля в собачьей будке.

— Встречались… — улыбнулся Рома.

— Ну вот и снова встретились… — усмехнулся корреспондент, опустившись на колено и настраивая фотоаппарат. — Ты, старик, молодец! Честно говоря, глядя на тебя не подумаешь…

Рома засмущался, стал тереть переносицу рукой и вконец перепачкался мелом.

— Это не годится… — скривился Воронухин. — Что ты с собой сделал? Дети, ототрите товарища!

Пятый класс кинулся искать носовые платки, но первой к доске выскочила Леля Генералова, привстала на цыпочки и начала тереть Ромино лицо кружевным платком.

Все взгляды были устремлены на Рому. Раиса Афанасьевна и не заметила, что изо всех сил тянет руку Катя Оляпкина. Она подняла ее так высоко, что из белого манжета был виден худой локоть.

— Что случилось, Оляпкина? — спросила наконец учительница.

— У меня ужасно болит зуб… — прошепелявила Катя. — Можно мне пойти к врачу и зуб вырвать?

— Пожалуйста… — пожала плечами Раиса Афанасьевна. И подумала, глядя вслед Кате: «Бывают же такие невезучие люди… Только у Оляпкиной мог разболеться зуб первого сентября…»

— Теперь совсем другое дело… — сказал Воронухин. — Теперь пойдет. Только жалко, что без шлема, но зато фон колоритный — доска, исписанная примерами…

Он несколько раз щелкнул Рому. Сделал замечание по поводу выражения лица: «Ну, что ты стоишь, будто между лопатками воткнули канцелярскую кнопку? Улыбнись!» Рома в узкую полоску вытянул рот. Глаза при этом оставались серьезными.

— Шире улыбайся, веселей! — махал руками Воронухин. — Ты же победитель, на тебя область смотрит!

Полоска рта удлинилась еще на сантиметр. Это был предел Роминой улыбки.

— Ладно… — Воронухин захлопнул фотоаппарат. — Пойдет!

Он попрощался и исчез. Раиса Митрофановна всплеснула от восторга руками и сказала:

— Мы все должны гордиться! Ученика нашей школы сфотографировали для газеты…

Рома присел на корточки и начал писать ответ в самом уголке доски. Вернулась Оляпкина. Глаза ее были полны слез, крылья белого фартука свалились с плеч и беспомощно висели внизу. Катя держалась за щеку двумя руками сразу.

— Оляпка, что это с тобой делали? — не удержался Дудкин.

— Тише, Юра… — Раиса Афанасьевна погладила Катю по спине. — Человеку зуб вырвали. Ты должен знать, что это такое…

Все знали, что это такое. Поэтому поежились, переживая давний страх.

— Собирайся-ка, ты, Катюша, домой, — сказала учительница. — Кто-нибудь из ребят тебя проводит! Ты с кем сидишь? С Ромой? Вот и прекрасно. Сейчас он получит первую пятерку и отведет тебя домой.

Оляпкина замычала, затрясла головой, сметая в портфель учебники и тетрадки. Но Раиса Афанасьевна добавила строго:

— Нет-нет… Рома — твой сосед по парте, твой товарищ и не бросит тебя в беде…

Раиса Афанасьевна писала на доске домашнее задание, а пятый класс, вытянув шеи, наблюдал как идет через двор Катя Оляпкина, а за ней нехотя тащится исполнительный человек Рома Бабурин.

Глава 14

Возле серого пятиэтажного дома Оляпкина отпустила щеку, распрямила плечи и сказала:

— Идем теперь ко мне в гости…

У нее было веселое лицо, солнце из-за спины расцвечивало золотом каждый волосок ее разлохмаченной прически, и Оляпкина походила на одуванчик. Рома обиженно сказал:

— Значит, ты обманула весь наш класс… Постояла у кабинета врача, ухватилась за щеку, и все подумали, что тебе зуб вырвали…

Оляпкина сердито прищурила глаза. Рома аж присел, ожидая удара портфелем. Но Оляпкина открыла рот так широко, как зевают львы, сидя в цирке на тумбах, и он увидел, что вместо коренного зуба у Кати дырка.

— А чего ж ты веселишься? — смутился он.

— А чего же мне — плакать? Новый вырастет! Пошли в гости!

Рома поднялся вслед за Оляпкиной на самый последний этаж. Отсюда тянулась лестница на чердак. Металлические ступеньки исчезали в приоткрытом люке. Рома поежился. Он решил, что Оляпкина ступит сейчас на металлическую перекладину, позовет его за собой, и Рома в новой школьной форме обязательно попадет в какую-нибудь историю на чужом чердаке. Но ничего подобного не произошло. Оляпкина достала из портфеля маленький желтый ключик и открыла обычную дверь. Запахло красками, лаками и чем-то незнакомым.

— Прошу! — сказала Катя и включила в темном коридорчике свет.

Все стены в квартире были увешаны картинами. Картины не умещались и стояли прислоненные к стенам. Вдоль окна тянулся грубый стол, заваленный книгами, засушенными листьями, скрученными в трубочки листами, там стояли банки с кистями. Валялся красный мотоциклетный шлем, а посреди этого беспорядка восседал белый кот. Увидев Рому, он потянулся. Рома не понял — обрадовался кот его приходу или собирался сделать воинственный прыжок.

— Тимоша… — ласково сказала Оляпкина. — Скучно сидеть одному…

Кот спрыгнул со стола, и переставляя грациозно длинные белые лапы, подошел к Роме и потерся боком о брюки. На отглаженных новых брюках остались белые шерстинки.

— Это он линяет… — успокоила Рому Оляпкина. — Осень! Все линяют!

Рома увидел на стене странную небольшую картинку. Портрет Оляпкиной. Она стояла у окна, сложив на груди худые руки, а на голове Оляпкиной была красивая морская раковина. Она венчала ее, как корона.

А на плече сидела птичка. Черная птичка с коротким хвостом.

— Это что за птица… — растерянно спросил Рома, переводя взгляд с Оляпкиной-королевы на Оляпкину с вырванным зубом.

— Моя родственница! — засмеялась Катя. — Оляпка! Мы с мамой летом ездили по реке Анюй на этюды. И увидели эту птичку. Она очень здорово рыбачит и бегает по дну речки под водой. Она ничего не боится и никогда не унывает, а поет… фью-ци-ци… фью-ци-ци…

Белая кошка повела ушами и подозрительно покосилась на хозяйку.

— Как льдинки звенят, правда?

— Правда… — кивнул Рома.

— Чего ты стоишь-то, проходи! Смотри все, трогай! Называется, в гости пришел…

Оляпкина порылась в большой корзине, извлекла на свет тапочки — красный и синий в клетку. Она поставила их перед Ромой и серьезно сказала: