Лермонтов - Сергей Дурылин

Через три года Белинский писал о «Песне»: «Здесь поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа». Лермонтов, «как будто современник этой эпохи», усвоил себе ее «богатырскую силу и широкий размет чувства».

Эту же глубокую неудовлетворенность современностью и благородную оглядку на могучих людей великого прошлого Белинский вычитывал в словах героя «Бородина»:

Да„были люди в наше время.Не то что нынешнее племя:Богатыри — не вы!

«Основная идея этого стихотворения, — говорит Белинский, — эта мысль — жалоба на настоящее поколение, дремлющее в бездействии, зависть к великому прошедшему, столь полному славы и великих дел».

Именно на Кавказе, где живою былью было преданье о стойкости и мужественности русских офицеров и солдат и о неменьшей храбрости и отважности горцев, сражавшихся с ними, — именно на Кавказе Лермонтову стала особенно разительна противоположность между подлинными людьми долга, героями доблести, и теми «лишними людьми», которые наполняли петербургские и московские гостиные.

На Кавказе же встретился Лермонтов и с лучшими людьми недавнего прошлого, с героями гражданского долга и политической чести — с декабристами. В Пятигорске и Ставрополе Лермонтов вошел в кружок декабристов, отбывших ссылку в Сибири и служивших в Кавказской армии. Среди этих декабристов были: М. А. Назимов, М. М. Нарышкин, князь В. М. Голицын, О. И. Кривцов, барон А. Е. Розен, В. И. Лихарев, князь А. И. Одоевский. «Лермонтов часто захаживал к нам, — вспоминал впоследствии Назимов, — и охотно и много говорил с нами о разных вопросах личного, социального и политического мировоззрения».

Из этого кружка декабристов теснее всего сблизился Лермонтов с поэтом А. И. Одоевским:

           …мы странствовали с нимВ горах востока… и тоску изгнаньяДелили дружно…

Так вспоминал о нем Лермонтов в 1839 году, узнав об его кончине, и в чудесных стихах, исполненных грусти и нежности, воссоздал светлый и обаятельный образ юноши-поэта, в семнадцать лет вышедшего в рядах восставших на Сенатскую площадь.

Он был рожден для них, для тех надежд,Поэзии и счастья… но, безумный —Из детских рано вырвался одеждИ сердце бросил в море жизни шумной.И свет не пощадил, и бог не спас!Но до конца среди волнений трудных,В толпе людской и средь пустынь безлюдныхВ нем тихий пламень чувства не угас:Он сохранил и блеск лазурных глаз,И звонкий детский смех, и речь живую,И веру гордую в людей и жизнь иную.

А. И. Одоевский погиб в 1839 году от кавказской лихорадки, сразившей его на берегу Черного моря во время военной экспедиции.

Мир сердцу твоему, мой милый Саша!Покрытое землей чужих полей,Пусть тихо спит оно, как дружба нашаВ немом кладбище памяти моей.

Лермонтов не усомнился поместить этот портрет декабриста под прозрачным заглавием «Памяти А. И. О-го» в «Отечественных записках» (183-9, т. VII, № 12). Это был первый, после суда над декабристами случай, когда в печати появилась не хула, а хвала декабристу и его внутренней доблести.

«Ему некому было руку подать в минуту душевной невзгоды», — вспоминает о Лермонтове А. И. Васильчиков, — и когда, в невольных странствованиях и ссылках, удавалось ему встречать людей другого закала, вроде Одоевского, с ними он действительно мгновенно сходился, их глубоко уважал, и один из них, М. А. Назимов, мог бы засвидетельствовать, с каким потрясающим юмором он описывал ему, выходцу из Сибири, ничтожество того поколения, к коему принадлежал».

Когда в знаменитой своей «Думе» (1838), этой элегии-сатире на современников, Лермонтов упрекал свое поколение:

К добру и злу постыдно равнодушны,В начале поприща мы вянем без борьбы;Перед опасностью позорно-малодушны,И перед властию — презренные рабы… —

он этим лишним людям внутренне противопоставлял декабристов, которые сумели быть не рабами «перед властию».

Свою горькую «Думу» о своем поколении, во всей ее полноте и глубине, Лермонтов выразил в романе «Герой нашего времени», где он, изображая Печорина, писал, по его собственным словам, «портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии».

Этот роман был задуман и материал для него собран на Кавказе. Начав свое повествование о Печорине еще в Петербурге, Лермонтов оставил неоконченной повесть «Княгиня Лиговская» (1836), где рассказывается о петербургской жизни Печорина. Гениальный роман о герое своего времени Лермонтов создал, перенеся действие на Кавказ.

Наконец Лермонтову было разрешено вернуться в Европейскую Россию. Он получил назначение в гвардию, в Гродненский гусарский полк» стоявший в Новгороде.

«Если бы не бабушка, — признавался он С. А. Раевскому, — я бы охотно остался здесь, потому что вряд ли Поселение[17] веселее Грузии»… И тут же делился своей мечтой: «Серьезно думаю выйти в отставку».

Уезжая с Кавказа, Лермонтов с сердечной тревогой писал:

Что если я со дня изгнаньяСовсем на родине забыт?Найду ль там прежние объятья?Старинный встречу ли привет?

Этот привет он нашел у лучших людей своего времени, — это был привет новому народному поэту, наследнику Пушкина. Но предчувствие не обмануло Лермонтова: нашел он на севере и холодную вражду и злобу, приведшую его к новому изгнанию.

Два последних года, проведенных Лермонтовым в Петербурге, 1338–1840, были временем полного расцвета его гения. Он завершил в эти годы давние замыслы, создав новую редакцию «Демона» и написав по кавказским впечатлениям «Мцыри». Он написал. и издал в эти годы «Героя нашего времени», классический образец русской художественной прозы. Он подготовил книжку своих «Стихотворений», — это драгоценное собрание алмазов и жемчужин русской лирики.

Пристально, с участием и надеждою следил за каждым стихотворением Лермонтова критик В. Г. Белинский. Прочтя «Три пальмы», он восклицал в письме Краевскому: «Боже мой! Какой роскошный талант! Право, в нем таится что-то великое», и еще тверже повторил это П. В. Станкевичу: «На Руси явилось новое могучее дарование — Лермонтов». В 1839 году поэт А. В. Кольцов написал Белинскому: «Ах, как хороши в восьмом номере «Записок» пять русских песней! чудо как хороши, вот уж объяденье — так объяденье. Я тут подозреваю Лермонтова, чуть ли не он опять проказит, как в песне про царя Ивана». Кольцов ошибался: он прочел подлинные народные песни. Но какая высокая похвала для Лермонтова заключалась в том, что художник русской песни, необычайно чуткий к ее музыкальному ладу и поэтическому строю, впал в эту ошибку!