Золотое снадобье - С. Гроув

– Кто бы это мог быть?..

Шадрак нахмурился:

– Из министерства, наверное…

Миссис Клэй вышла из кухни. Удалился стук ее каблучков по дереву половиц.

Все ждали, прислушиваясь. Она открыла дверь… Прозвучал мужской голос: кто-то представился. Очень скоро миссис Клэй возвратилась, ведя худощавого мужчину в светло-сером пиджаке.

– Блай? – вскакивая, удивился Шадрак. – Что случилось?

– Прошу извинить меня за то, что прерываю ваш праздник, – сказал премьер-министр Блай.

От него не укрылось ни присутствие гостей, ни царившая в комнате атмосфера, не говоря уже о наполовину съеденном торте.

– К сожалению, обстоятельства требуют безотлагательных действий. Прямо сейчас сюда направляется Бродгёрдл. Он собирается убедить тебя, друг мой, в необходимости расторгнуть договора, заключенные с Индейскими территориями. Он определенно располагает козырями, могущими воздействовать на твое решение, но какими именно, мне доподлинно неизвестно. Он не знает, что я прослышал о его намерениях, и подавно – о моем присутствии здесь. Тем не менее я счел за благо предупредить…

Шадрак с ужасом смотрел на него, ушам своим не веря:

– Расторгнуть? Договора?.. Это же все равно что войну объявить…

Блай покачал головой:

– Забудем об этом пока. Как ты полагаешь, что у него может на тебя быть? О чем он проведал таком, что способно причинить тебе боль? И что мы можем предпринять, дабы выбить у него из рук оружие?

– Ну… я не знаю… – Шадрак запустил в волосы пятерню. – Возможно, он блефует. Но может и что угодно пустить в ход… Это зависит от того, насколько сильно он намерен сам замараться!

Рот Блая превратился в одну прямую черту.

– Полагаю, – сказал он, – до предела…

И тут же в парадную дверь забарабанили снова. На сей раз – громко и непрерывно. Все замерли на местах.

– Надо впустить его, – коротко бросил Блай. – Иначе будет выглядеть подозрительно.

Шадрак с усилием перевел дух:

– Майлз, отведи Блая в хранилище карт. Не показывайтесь оттуда, пока я сам не приду… София, Тео, – ступайте наверх. Миссис Клэй! Я приму Бродгёрдла в кабинете.

И он быстро свернул карту.

– Как скажете, мистер Элли… – дрожащим голосом выговорила миссис Клэй и вышла из кухни.

Блай следом за Майлзом удалился в противоположном направлении.

София стояла неподвижно. Ноги точно приросли к полу.

– Идем. – Тео потянул ее за руку.

– Все будет хорошо, – сказал Шадрак и легонько сжал ее плечо. – Ступай, Софочка. Я вас потом всех позову.

6

«Гнездышко»

Я цеплялась за кусок мачты «Пустельги», а кругом вздымались волны, усеянные обломками корабля. В небе царила все та же непроглядная темень, однако завывание лютотравов утихло, и я расслышала далекий голос, звавший меня по имени:

– Минна! Минна!..

Это подавал весть мой муж. Я закричала в ответ так громко, как только могла, невзирая на боль в горле, раздраженном соленой морской водой. Спустя некоторое время он услышал меня.

– Где ты? – крикнул он. – Подай голос, я к тебе поплыву!

Я выкрикивала его имя, кашляя и хрипя. Наконец мне показалось, что ярость волн немного улеглась, и вот уже я рассмотрела кусок дерева, двигавшийся в мою сторону. Это был целый щит, выломанный из палубы. Бронсон стоял на коленях и греб обломком доски. Он осторожно вытащил меня из воды на импровизированный плот, где мы с ним и повалились друг дружке в объятия, совершенно выбившись из сил.

Впрочем, мы недолго радовались спасению. Как-никак, мы остались совершенно одни посреди бескрайней водной пустыни. Я бы, наверное, заплакала от отчаяния, но мое тело и разум были предельно утомлены. Я не то уснула, не то лишилась чувств, не то просто поплыла в бесконечной пустоте полночного океана…

Когда же я вновь начала осознавать кругом себя мир, первое, что почувствовала, – объятия Бронсона. Волны вокруг нас успокоились настолько, насколько это вообще возможно в открытом море, а небо понемногу светлело. Только тогда я сообразила, что меня потревожили человеческие голоса, и принялась расталкивать Бронсона.

Мы с ним разом обернулись навстречу подходившему судну. Размерами оно походило на погибшую «Пустельгу», носовая же фигура изображала русалку с руками, вытянутыми вперед; она держала в ладонях птичку. «Гнездышко», гласило название, начертанное изящными белыми буквами. Корабль медленно приближался, двое матросов уже сбросили через борт веревочную лестницу. На несколько мгновений я даже усомнилась в реальности происходившего. Такого везения не бывает!

Учитывая название судна, его знакомый облик и оснащение, а также громкие выкрики на английском языке, мы с Бронсоном успели решить, что оно шло с Нового Запада. И в самом деле, капитан Рен, встретивший нас на палубе, подтвердил, что они отплыли из небольшого порта в Северном Мэне; его наименование ничего нам не сказало. Капитан оказался человеком исключительно высокого роста, как, впрочем, и все его моряки. Пронзительный взгляд голубых глаз определенно свидетельствовал и об авторитете капитана, и об участии по отношению к нам в нашей беде.

Он немедленно пригласил нас в свою каюту, где предложил сухое платье и по бокалу согревающего вина. Капитан любезно дал нам время умыться и собраться с мыслями.

– Как только вы в достаточной мере оправитесь, я сочту своим долгом ознакомиться с обстоятельствами несчастья, постигшего ваш корабль, – проговорил он официальным, даже чопорным тоном: немалая редкость для морского капитана. – Впрочем, я понимаю, что сейчас вы совершенно без сил. Прошу вас, отдохните пока. Когда же будете готовы, разыщите меня на палубе.

Мы с мужем тепло поблагодарили его за доброту и не замедлили воспользоваться великодушием капитана.

…Бронсон часто говорил потом, что я обманулась так же, как и он сам, потому-то и не подметили ничего странного в том, что касалось капитана Рена и его экипажа. Муж полагает, что мы были весьма не в себе после трагической гибели «Пустельги» и ночи, проведенной на утлом плоту; где уж тут проявлять наблюдательность, не говоря о бдительной настороженности! Тем не менее я настаиваю, что моя память ничем не замутнена; более того, берусь утверждать – еще в первые секунды в каюте капитана Рена… нет, даже когда он только приветствовал нас на палубе «Гнездышка»! – я заподозрила, что он не тот, за кого себя выдает.

Взять хоть одежду, которой он нас снабдил. Слишком уж хорошо она была сшита. Думайте что хотите, но в ней мне сразу стало как-то не по себе. Изысканная работа, тонкая ткань… Я уже упоминала, что Рен и его люди – высоченные как на подбор. И еще – у них невероятно ровные и белые зубы. Таких здоровых и ухоженных моряков попросту не существует. Убранство каюты капитана Рена тоже весьма мало напоминало судовое жилище капитана Гиббонса. Трудно даже объяснить, что в ней было не так, но половина вещей казалась совершенно новенькой, ни разу не использованной… а другую половину, наоборот, словно закупили в лавочке старинных диковин. Вытираясь полотенцем, я заметила на столе несколько морских карт. Иные были напечатаны на бумаге удивительной белизны: я такой, право, ни разу не видела. В то же время увеличительная лупа – бостонской, кстати, работы, в точности как принадлежавшая капитану Гиббонсу – выглядела так, словно ею пользовались не первый век. Деревянная ручка растрескалась и почернела: ни дать ни взять пересекала Атлантику в тысяча первый раз. Теперь-то, задним числом, все это более чем очевидно. А тогда я только понимала, что в каюте капитана Рена мне очень не по себе. Что-то определенно было неправильно, но что?..

Я так и сказала Бронсону, когда мы с ним возвращались на палубу. Я спросила мужа:

– Как по-твоему, что за человек наш капитан?

– Думаю, неплохой малый, – ответил он. И легонько взял меня за подбородок: – Выше голову, любовь моя! Теперь мы в безопасности.

– Да, ты прав. Мы в безопасности, – сказала я и добавила, помолчав: – Тебе, однако, не бросается в глаза, что капитан и его люди… немного странные, что ли? Как-то не похожи они на мэнских уроженцев, которых я до сих пор видела…

Бронсон рассмеялся:

– Верно. Но они могут быть и не из Мэна. Капитан всего лишь сказал, что они отплыли оттуда, но это ничего не говорит об их происхождении. – Он приобнял меня за талию: – Ни о чем не тревожься, родная. Желай он в самом деле причинить нам вред, бросил бы на милость океана, и все!

С такой логикой не поспоришь. Мое беспокойство вскорости улеглось само по себе, убаюканное дружелюбием капитана, – хотя очень многое, касавшееся корабля и людей, все так же производило странное впечатление.

Капитан Рен желал знать все подробности нашего злоключения.

Бронсон начал с того, что показал ему письмо Бруно Касаветти, послужившее поводом для нашего путешествия:

2 декабря 1880 года