Проект "Плеяда" - Андрей Каминский

Михаил Поляков, Асылбек Садвакасов и Жамбын Очирбат бандитами себя не считали, хотя у населения Урги, скорей всего, было иное мнение на этот счет. Эти трое были единственными уцелевшими из диверсионной группы посланной советским командованием для покушения на тринадцатилетнего Богдо-гэгэна, месяц назад вступившего на престол в Урге. Вместе с ним планировалось ликвдировать и утвержденного японским командованием регента — атамана Забайкальского казачьего войска Георгия Семенова. Двойное убийство планировалось совершить у статуи Черного Махакалы, два года назад изготовленного в Маньчжоу-го специально для торжественного возведения в Урге. Неделю назад статую Четырехрукого торжественно водрузили на пьедестал на холме Зайсан-Толгой, чему накануне был посвящен торжественный молебен. Вот во время его лютого классового врага и представителя реакционного феодального духовенства должна была постигнуть кара трудового народа.

Однако революционная месть не состоялась — диверсию раскрыли еще на подготовительном этапе, после прибытия диверсантов в Ургу. Как это получилось — капитан Поляков не знал, подозревая предательство одного из осведомителей. Большая часть группы была арестована, бежать удалось только троим советским агентам, укрывшимся на вершине горы Богд-Хан-Уул, примыкавшей к Урге с юга. По местным преданиям некогда здесь провел зиму сам Чингис-хан, набираясь сил перед походом на тангутов, посему гора считалась священной. Поляков плевать хотел на монгольские суеверия — куда больше ему нравилось то, что тут их никто не собирался преследовать. Очирбат, бывший лейтенант армии МНР не хотел подниматься на гору и Полякову пришлось провести небольшую лекцию о вреде религиозных пережитков, неуместных у настоящего коммуниста. Казах Асылбек поддержал командира, после чего пристыженный Очирбат больше не спорил.

Склоны горы покрывали обширные леса, перемежаемые безлесными прогалинами. В свое время Чингис-хан запретил любую охоту в здешних местах, но запреты монгольского феодала были не в авторитет бойцам РККА. Впрочем, стрелять они все же не решались, опасаясь быть услышанными. Поэтому их ужин составила только пригоршня ягод брусники да вода из ближайшего родника. Голодные и угрюмые красные партизаны сидели на опушке леса, не решаясь выходить на открытое пространство. Говорить не хотелось — в голову лезли мрачные мысли о судьбе схваченных товарищей, которых, без сомнения, прихвостни японского милитаризма обрекли на лютую смерть. Михаил Поляков тоже скорбел, однако, как старший группы он еще ломал голову, как выбраться к своим. Дельных мыслей не появлялось и от этого командир чувствовал себя даже более подавленным, чем остальные.

— Товарищ Поляков, — голос Очирбата отвлек его от тягостных раздумий, — сюда кто-то идет.

— Что?! — командир рывком вскинул голову, почуяв как по спине пробежал неприятный холодок. Из чащи на другой стороне прогалины выходил некто, явно направляющийся в их сторону. За собой на привязи путник вел какое-то животное.

— Уходим? — встревожено спросил Асылбек.

— Погоди, — отмахнулся Поляков, внимательно вглядываясь в неожиданного гостя. Тот беззаботно приближался, не подозревая, что за ним напряженно наблюдают три пары глаз. Уже было видно, что он невысок, довольно субтильного телосложения, что не мог скрыть потрепанный пастушеский дээл, перехваченный черным кушаком. Через плечо идущего свисал большой мешок. Но особенно привлек взгляды оголодавших красноармейцев шедший за пастухом на привязи черный барашек.

— Похоже, что он один, — пробормотал Поляков, — странно, что он тут делает на ночь глядя?

— И почему он идет пешком и на кой черт ему баран? — добавил казах.

— Я же говорил вам, — повторил Очирбат, — это священная гора, гора духов. Парень, наверное, хочет принести им жертву.

— Ну что же, — нехорошо ухмыльнулся Поляков, — мы, я думаю, ничем не хуже духов. Пусть идет сюда, а мы подождем. Помните — не стрелять.

— Слушаюсь, товарищ капитан, — улыбнулся Очирбат, доставая из-за пояса большой нож. В руке Асылбека также появилась финка — отмотавший перед войной небольшой срок за хулиганку, казах и по сей день не оставил уголовных замашек.

Пастушок, тем временем, входил в лес. Был он молод и, как с удивлением заметил Поляков, с довольно тонкими, для монгола, чертами лица. Что-то в его глазах показалось Полякову странным, однако почти сразу же его внимание отвлек баран — большой, жирный, с лоснящейся черной шерстью. Сглотнув слюну, красный командир шагнул навстречу застывшему пастушку.

— Стой, парень, — сказал Поляков по-монгольски, — поможешь голодным?

— Что вам нужно? — голос был высокий и тонкий, даже для мальчишки.

— Жрать хотим, того и нужно.

— Это вас сегодня ловили в городе?

— Ловили, ловили, да всех не выловили, — мрачно усмехнулся Поляков, — хорош болтать. Оставляй барана, оставляй мешок и проваливай.

Видно вид у него был достаточно свирепый, поскольку парень безропотно положил мешок на землю, кинул привязь с животным Полякову и шагнул назад. Тут же он натолкнулся спиной на вышедшего из-за деревьев Асылбека.

— Здорово, малец — осклабился тот. Широченная ладонь ухватила пастушонка за подбородок, задирая голову вверх, блеснуло лезвие.

То, что происходило далее, напоминало дурной сон или замедленную съемку. Садвакасов полоснул финкой по горлу незадачливого пастушка, но лезвие встретило…пустоту. Гибкий, словно угорь, парень словно нырнул вниз, выскользнув из рук казаха. Словно змеиная кожа — нет, не угорь, гадюка! — слетели пастушеские лохмотья, что позволило красноармейцам сделать сразу два открытия.

— Это девка! — воскликнул Асылбек.

Из-за спины у затянутой в черный костюм девушки, торчала рукоять меча. Увернувшись от метнувшегося к ней Очирбата, девушка кувыркнулась через голову и вскочила на ноги, выхватывая меч. «Катана — неожиданно вспомнил Поляков, — японцы называют ее катаной». Меч свистнул, и голова не успевшего выпрямится Очирбата, покатилась по земле. Поляков, опомнившись, выхватил пистолет, но нажать на курок не успел — девушка прыгнула в воздух, сжавшись в комок и уходя с линии огня. Приземлившись на ноги, она махнула рукой — от бедра и вперед — и командир красноармейцев, выпучив глаза, осел на землю, держась руками за горло. Из него торчал, наполовину утонув в кадыке, четырехконечный сюрикен.

Перепуганный Асылбек кинулся бежать, но тут же почувствовал как у него подкосились ноги и он повалился ничком в жухлую листву — катана рассекла ему сухожилия под коленями. Сжав зубы от невыносимой боли, казах перекатился на спину и выхватил пистолет, разряжая в обидчицу всю обойму. Илта спаслась только резко откинувшись на спину, почти коснувшись головой земли. Согнувшись в коленях, она резко крутанулась на пятках вокруг своей оси. Выставленный меч лишь на миг задержался на неосторожно поднятой кисти — и она, вместе с пистолетом отлетает в ближайшие кусты.