Крыса - Анджей Заневский

Теперь у меня два гнезда. Старое – с самкой-матерью и уже подросшим выводком крысят, и новое – в кресле, где молодая самка готовится произвести на свет потомство.

Оба гнезда устроены в не слишком безопасных местах, и, наверное, поэтому я бываю в них довольно редко, проводя много времени в скитаниях по городу. Я даже добираюсь до той погрузочной платформы, на которой в последний раз видел старого самца.

За городом, в кирпичных постройках у реки люди разводят свиней. Много огромных свиней.

Мы – городские крысы – часто приходим сюда. Раньше этот район принадлежал другой семье крыс – меньше размером, коричневато-черного цвета, более хрупкого телосложения, с поросшими темными волосками хвостами.

Они отступают. Мы уничтожаем их гнезда, прогоняем, и в конце концов они уходят.

Пробегая по краю корыта или желоба с водой, надо быть исключительно осторожным. Достаточно слегка споткнуться, упасть – и свиная морда сжирает, заглатывает, дробит. Свиньи атакуют, преследуют, догоняют. Их копыта и зубы опасны, и я стараюсь не отдаляться от места, где можно спрятаться, – ограды, дыры в стене, норы, жестяного корыта, под которое можно залезть.

Запах свиного мяса заполняет ноздри. Корм в корытах довольно однообразен, зато копошащиеся вокруг него горы сала манят и искушают. Я выбираю самую большую, тяжелую, неподвижную свинью, залезаю сзади ей на спину, прогрызаю шкуру и ем.

Свинья визжит, стонет, мечется в тесном, стесняющем ее движения стойле. Тщетно старается перевернуться на спину, сбросить меня, раздавить. Она брыкается, бьется боками о стенки. Я вцепляюсь коготками в ее спину и вгрызаюсь во вкусную, теплую, пульсирующую кровью свинину. Теплая кровь стекает по шкуре.

Свинья все пытается сбросить меня, я меняю положение и вгрызаюсь поближе к хвосту. Она визжит, стонет, бесится. Это продолжается долго. Устав от возни, она ложится, время от времени судорожно дергая короткими ногами.

Неуклюжая, тяжелая, зажатая между досками ограждения, она становится моей добычей. Воет, хрюкает, рычит, ожидая, что я наконец уйду, утолив свой голод. Вдруг двери хлева открываются и в нашем направлении бежит человек. Я зубами выдираю последний кусок свинины и убегаю. Следующей ночью прихожу опять. Свиньи уже нет. Я выбираю другую, такую же толстую и неуклюжую. Но здесь загородка не такая тесная, и свинья переворачивается на спину, чуть не раздавив меня.

Я прыгаю ей на голову и кусаю в шею. Она бьется головой в железную трубу ограждения. Я отступаю. Перебираюсь в следующее здание, где полно молодых, светленьких поросят. Чувствую хвостом прикосновения вибрисс самца, живущего в подвале по другую сторону от пекарни.

Молодые свинки – подвижные и нервные. Они чуют наше присутствие, визжат, подпрыгивают, брыкаются, пытаются схватить зубами.

Зубы у них уже острые, а копыта твердые, так что мы ищем спящую, слабую или больную свинку. Есть. Лежит на боку, то и дело дергая задней ногой. Мы подходим к ней как можно ближе.

Крыса-сосед находит место, где пульсирует жила. Кусает. Свинья рвется, визжит. Крыса висит у нее на шее. Я бросаюсь с другой стороны. Она бьет копытом, брыкается. Я прыгаю ей на спину и вонзаю зубы прямо за ухом. Она сбрасывает нас. Мы нападаем с разных сторон. Окровавленная свинья, визжа, мечется внутри загородки. Я прыгаю и вцепляюсь ей в горло. Перегрызаю артерию. Свинья падает.

Запах крови разносится далеко. Вокруг визжат от ужаса поросята.

Сбегаются другие крысы. Сначала мы пытаемся прогнать их, но их становится все больше.

Поросенок еще дергает копытцами и похрюкивает. Вдруг зажигается свет. Свиньи визжат все громче. Приближаются люди.

Я возвращаюсь. В подвале слышу доносящийся из кладовки лай – яростный, остервенелый, злой. Недавно на улице собака загнала меня в сточный колодец. Если бы я, рискуя жизнью, не прыгнул вниз сквозь решетку, она переломила бы мне позвоночник. Лай раздражает, беспокоит, напоминает о той погоне.

Рядом с молодой самкой вертится чужой самец. Я хочу прогнать его, но он уже прочно обосновался в кресле и не уступает. И я отправляюсь в старое гнездо, где меня ждет старая самка-мать. У нее как раз течка.

За время моего отсутствия в пекарне и в подвалах многое изменилось. Кладовку заново покрасили, заменили подгнившую дверную коробку и заделали все щели.

Дверь, ведущая из пекарни на лестницу, под которой я раньше свободно протискивался, укрепили дополнительной планкой и обили жестью. Зацементировали все отверстия в стенах пекарни и кладовки, в том числе и щель за электросчетчиком. Посуду, кадки, противни и решетки отодвинули от стен, так что пробежать незамеченным уже не удастся.

Крутится починенный вентилятор, блокируя последний вход в пекарню.

В нескольких местах я нашел расставленные недавно ловушки.

На помойке и в подвале рассыпано отравленное зерно. Молодые крысята, воспользовавшись невниманием самки-матери, вылезли из норы и наелись его в первый же день. В нескольких местах я натыкаюсь на их окоченевшие трупики.

Вскоре ловушкой убило молодого самца, пытавшегося занять мое место в старом кресле.

Больше всего меня беспокоит то, что в подвале стали запирать на ночь старого кота, который до сих пор отлеживался на балконе. Разозленный, он бродит по подвалу и отчаянно мяукает. Под утро он ловит крысу, залезшую в подвал с улицы через приоткрытое окно. Утром пойманная крыса со сломанным позвоночником и выбитым глазом была еще жива. Люди бросили ее в бак с водой.

Кот учуял наше присутствие. Он долго караулил у пожарного крана и пытался просунуть лапу в нору. Он также обнаружил устроившуюся в кресле молодую самку и ее крысят, но ему не удалось добраться до них. Он только сбросил несколько банок и поранил себе лапы об осколки стекла.

Люди часто приходили в подвал, жестикулировали, показывали дырки и щели в стенах. Я предчувствовал опасность, чувствовал приближающуюся катастрофу. Люди затыкали все дыры, трещины, все расщелины в окружающих двор стенах. Я убедился, что они делают то же самое во всех прилегающих к пекарне постройках, а также в домах по другую сторону улицы.

Их всегда сопровождала собака с длинной острой мордой, вечно вынюхивающая и тявкающая у каждого следа.

Я сижу в старом кресле с принесенным с помойки куском жилистого мяса.

Лай собаки и свист втягиваемого носом воздуха вызывают страх у молодой самки. Она хватает малышей зубами, наползает на них всем телом, прикрывает их.

Я выскакиваю из кресла и по самой верхней полке добираюсь до жестяного конуса, под которым загорается лампочка. Входят люди. Собака тащит их прямо к креслу. Я распластываюсь на греющейся снизу металлической тарелке.

Люди снимают банки, отодвигают полки и доски. Они берут кресло и выносят его в коридор. Разъяренная собака сует свою морду между пружинами.

Короткая борьба, отчаянный вой, пронзительный писк. Молодая самка пытается бежать, держа во рту безволосого малыша. Собака хватает ее, тормошит, поднимает вверх. Люди гладят ее. Они вытряхивают из кресла безволосое, пищащее крысиное потомство и растаптывают его своими каблуками.

Кресло выносят на помойку.

На металлической тарелке, под которой горит лампочка, становится все жарче. Ее поверхность обжигает лапки и брюхо. Я спрыгиваю и по полкам добираюсь до окна, ведущего на ярко освещенную улицу, полную машин.

Вдоль стены я бегу к сточной канаве. Человек вдруг неожиданно дергается, кричит, показывает рукой. Я протискиваюсь сквозь зарешеченное отверстие сливного колодца. В глубине шумит поблескивающий поток. Я неуверенно пытаюсь удержаться на вогнутой поверхности трубы. Теряю равновесие. Прыгаю.

Я возвращаюсь. Осторожно проскальзываю в подвал. Кота нет – это я нюхом чую. Кресло, полки и старая мебель отодвинуты от стен. Дыры зацементированы. Я прохожу в ту часть подвала, где находится гнездо самки-матери. Здесь тоже все стены оголены. Уголь переброшен на середину помещения.

Я ищу отверстие под пожарным краном. Его нет. Стена мокрая, холодная, гладкая.

Я обхожу весь подвал, проверяю каждый угол. Но ведь отверстие находилось там, за корпусом крана.

Я возвращаюсь, сажусь у стены. Я вслушиваюсь в каждый шорох, доносящийся из-за толстого слоя цемента. Через некоторое время как будто откуда-то издалека слышу тихое шуршание. Самка-мать тщетно старается выбраться, прогрызть стену.

Замурованная в лишенном другого выхода помещении, испуганная, предчувствующая смерть, она будет так грызть до последней минуты своей жизни. В норе остались еще три подросших крысенка. Самка-мать всех их убьет от голода, от жажды, от бессилия.

Она будет пить их кровь, есть их мясо. Но этого ей хватит ненадолго. За это время она успеет прогрызть не больше чем полкирпича, даже если будет грызть все время в одном месте. Доносящийся скрежет зубов о цементную и кирпичную поверхность будет становиться все слабее – до тех пор, пока не затихнет совсем.