Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

В бревенчатом домике штаба летчик застал командиров остальных подразделений. Он хотел пойти доложить о прибытии, но сам командир Отряда уже вышел к собравшимся в сопровождении комиссара и начальника штаба. Последний украдкой взглянул на часы — проверил, сколько времени понадобилось, чтобы собрать весь летный комсостав. Адъютант-мотоциклист в забрызганных сапогах развешивал за спиной командира карту-десятиверстку. Подставкой служила школьная доска.

— Обстановка осложнилась, товарищи красные летчики, — сказал командир. — Наш глубокий тыл перестает быть тылом. Отряд наш, как вы знаете, находится в Подмосковье для доукомплектации и тренировки летного состава, но положение на фронтах вынуждает командование ставить перед нами и боевую задачу. Начальник штаба, прочитайте приказ Высшего военного совета РСФСР.

В приказе говорилось, что в Москве и нескольких городах Верхнего Поволжья одновременно вспыхнули контрреволюционные мятежи. Командиру Военного учебно-опытного Отряда предписывалось привести подразделения в боевую готовность и, взаимодействуя с наземными войсками, участвовать в подавлении ярославской группировки противника.

Слово взял комиссар Отряда, высокий плечистый летчик. Он был чисто выбрит, подтянут, не делал никаких замечаний, пока говорили другие. В отряде его считали одним из пионеров русской авиации, знали, что до войны комиссар конспиративно выполнял за границей партийные задания, пользуясь служебными командировками во Францию. Перед началом войны он был арестован, находился в ярославской тюрьме, потерял связь с семьей и разыскивал ее. Говорили еще, что он отказался от крупного штабного поста в революционном Петрограде, чтобы не порывать с летным делом и не отвыкать от штурвала. Глядел комиссар, несмотря на проседь, еще довольно молодо.

— Насчет общей обстановки много толковать не стану. Сами знаете. В Мурманске — англо-французы и американцы ждут подкрепления и пытаются продвинуться на Архангельск, Котлас и Вологду. Пришли они на русский Север как союзники России против Германии, а сейчас превратились в активных интервентов и врагов Республики Советов. На Дальнем Востоке — японцы, высадились совсем недавно. На Украине и на всем нашем Западе — немцы. На Кавказе — белые националисты. На Дону — генералы Краснов и Мамонтов. На Средней Волге — чехословаки; на них глядя, в Сибири и на Урале оживились новые претенденты на власть. Все они — разных оттенков, но преимущественно одной масти — белой. Покамест только у нас, под Москвою, — продолжал комиссар, — да на Верхней Волге было тихо. И вот господа генералы выработали стройный план — перекинуть с Севера от англо-франко-американцев стратегический мост через Верхнюю Волгу на Среднюю, к чехословакам, то есть связать в один фронт англофранцузских интервентов и мятежный чехословацкий легион. К этому плану приурочен, как понимаете, мятеж левых эсеров в Москве и дело в Ярославле. Москва, как спелая груша, должна упасть прямо в руки генералам Антанты.

Комиссар помолчал, обводя взглядом командиров И хотя он лишь повторил то, что они видели перед собой на карте фронтов, слушатели потупились: уж очень невесела картина! Внутри сплошного кольца — еще один синий флажок, чуть не рядом со столицей — в Ярославле!

— Однако, товарищи, красивый генеральский замысел уже терпит крах. Московский мятеж эсеров провалился. Подавлены попытки белогвардейских мятежей в Рыбинске, Костроме, Кинешме, Муроме. Только в Ярославле контрреволюционерам удалось овладеть городом, захватить массу оружия, казнить советских руководителей. Есть сведения о гибели комиссара Семена Нахимсона и председателя губсовета Закгейма. Идут аресты и пытки наших людей. Хозяйничают в Ярославле кадеты, эсеры, меньшевики.

Снова возникла пауза — близко от штаба механики завели мотор, пробуя на малых оборотах. Комиссар прикрыл оконную створку и вернулся к карте.

— Товарищи красные летчики! Недаром в старину говорили: Ярославль-городок — Москвы уголок! Эта старинная формула обязывает. Будем драться за уголок Москвы. Пошлем сводную эскадрилью.

Летчики встрепенулись. Кто назначен? Кому лететь? Стояла полная тишина.

— Командование сводной эскадрильей доверено мне, — закончил комиссар. — Пойду на своем «сопвиче» с летнабом Ильиным. Пилотировать «фарман-тридцатку» будет комэск-один Петров, наблюдателем и фотограмметристом слетает с ним замкомэска-два Крылов ввиду особой важности задания. Для связи прибавим еще «Ньюпор-24», пилот Шатунов. Этот аппарат, как вы знаете, одноместный. Итак, к 18 часам перегнать машины в расположение Первой эскадрильи для проверки готовности к вылету. Предварительно получить на складе динамитные бомбы, по шести пудов на машину! Действуйте, товарищи!

Тем временем начальник штаба Отряда сделал новую пометку на карте и подозвал адъютанта.

— Составьте и вручите шифровальщику телеграмму для передачи в Москву, Высшему военному совету, на имя Бонч-Бруевича М. Д. Пишите: «Командир Отряда выделил эскадрилью из трех самолетов для поддержки наступления на Ярославль. Разведывательный полет с первым бомбометанием назначен на завтрашнее утро. Командование авиагруппой поручено комиссару Отряда красному летчику Шанину».

На следующий вечер в штабе Отряда пилоты и летнабы сводной шанинской эскадрильи рассматривали при керосиновой лампе влажные еще отпечатки фотоснимков, сделанных с воздуха в Ярославле.

На фотографиях отчетливо получились ломаные линии окопов вдоль Волжской набережной, огневые точки на подступах к железнодорожному мосту через Волгу и сильные укрепления противника близ станций Филино и Урочь в Заволжье.

Чернели на снимках зияющие провалы среди городских кварталов в центральной части. Установили, что все колокольни города служат противнику огневыми точками, их насчитали всего до 400, главным образом пулеметных. Здания Духовной семинарии, вахрамеевской мельницы и бастионы Спасского монастыря превращены в крепости. Дым пожаров сделал неразборчивыми отдельные участки на снимках, но, взявши лупу, можно было разглядеть на улицах фигурки в шляпах, мужских и дамских, — это прогуливались состоятельные горожане.

Видны были извозчики, три легковых автомобиля, велосипедисты-самокатчики и до эскадрона конницы. Два бронеавтомобиля, артиллерийские позиции у Демидовского лицея и церкви Николы Мокрого. Небольшое скопление публики наблюдалось на Некрасовском бульваре около повозки с плакатом. Лишь позднее перебежчики помогли расшифровать эту деталь: оказалось, что городские власти возили по улицам для устрашения и вразумления ярославских горожан тело расстрелянного военного комиссара Нахимсона.

На рябоватом просторе Волги, захваченном объективами воздушных фотографов, было почти пусто. Действовала переправа — буксирный пароходик волок плоскодонный паром в заволжский район Тверицы, находящийся у белогвардейцев. Какой-то остроносый пароходик притулился у самолетской пристани. И еще одно судно сиротливо чернело на стрежне, против здания Арсенала, между паромной переправой и стрелкой реки Которосли.

Это была забытая баржа-гусяна, походившая сверху на глубокую лохань. На дне ее валялись дрова, спали вповалку какие-то люди и чуть отсвечивала вода. На снимках баржа вышла плоховато — ее заволокло дымом пожаров, полыхавших на обоих берегах Волги. Рассматривая фотоснимки реки в районе боев, командир сводной эскадрильи Шанин особого внимания на эту баржу не обратил…

Чтимый в Поволжье Иванов день пришелся по новому календарю на 7 июля и совпал с воскресеньем.

Во всех двадцати церквах и двух соборах губернского города Костромы благовестили к ранней обедне. По случаю праздника не курились дымами трубы механического завода у вокзала, на Правобережье, не гремели по булыжным мостовым кованные железом колеса ломовых подвод, замерли визгливые пилорамы на лесопильне, и речной ветер свободно разносил звучную колокольную медь по дальним пригородам и присельям Костромы.

На паперти Успенского собора перешептывались нищие, убогие и калеки, приковылявшие затемно. Всяк знал свое место на ступенях и загодя старался оттеснить подальше от дверей всех тех, кто послабее и потише, особливо нездешних, пришлых.

Нищие сразу углядели опоздавшую даже к обедне супружескую чету крестьян-стариков в запыленной одежке-обувке, с сумками через плечо. Таким бы самое место — соборная паперть, а они внутрь храма поперли! Старик скоро поднялся с колен перед распятием, а женщина еще долго била поклоны, плакала и тихонько подпевала хору.

Замечено было, что руки у этой богомолки пухлые и чистые, самые барские, и супругу своему она шептала слова не по-нашему, он же ей отвечал сердито: «Ма шер, поторопись, нам пора».

Нищие удивились бы, узнавши, что для этой четы греется в одном городском особняке вода для ванны, раскрыты чемоданы с дорожными костюмами не крестьянского покроя и закладывается в тарантас пара лошадей. И кучер предвкушает немалые чаевые: подрядился довезти часа за три до села Красного, а это верст тридцать с гаком! Оттуда — вниз, рекой…