А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт

– Чем занимаешься?

– Мастерю кое-что.

– Что именно?

– Делаю голубок и всяких птичек из гипса. Некоторые фигурки раскрашиваю и продаю в лавки, торгующие всяким старьем, остальные оставляю, как они есть, и их у меня покупают магазины ручных поделок.

– Черт! – сказал Гарсон. – Как по-вашему, инспектор, можно заработать на жизнь, раскрашивая голубок?

Задержанный занервничал.

– Господом клянусь, что занимаюсь именно этим! Хотите, отведу вас ко мне домой и покажу свою мастерскую с формами из пластика и фигурками? Так я и зарабатываю себе на жизнь. Денег мне хватает, я оплачиваю аренду квартиры, все счета, и у меня даже есть свой пикапчик, чтобы развозить изделия. Можем прямо сейчас пойти, если вы мне не верите.

Гарсон резко подошел к нему, схватил за лацканы и притянул к себе, так что они чуть не столкнулись носами.

– Послушай меня, сукин ты сын! Я не поверю ни единому твоему слову, пока ты будешь отрицать, что знаком с Лусеной. У нас есть свидетели, утверждающие, что ты его знаешь!

– Это вранье!

– Вранье? Обещаю тебе одну вещь: ты попался мне на пути, и начиная с этого момента все у тебя будет плохо, хуже некуда. Я лично об этом позабочусь. Ты меня понял?

Тут вступила я:

– Послушай, а вот я действительно верю, что ты делаешь этих птичек. И знаешь почему? Потому что видела двух голубок в квартире Лусены и готова поспорить, что они точно такие же, как те, что делаешь ты.

Он немного помолчал.

– Моих голубок многие покупают.

Гарсон потерял терпение. Он набросился на него и, ухватив за руку, нанес пару ударов. Задержанный перепугался и умоляюще взглянул на меня:

– Скажите ему, чтобы прекратил! Он ненормальный!

– Никакой он не ненормальный, просто у него лопнуло терпение. Я пока держусь, но оно у меня тоже вот-вот лопнет. Умер человек, и мы тут шутки шутить не намерены.

– Умер? Я не знал. В баре мне сказали, что он в больнице и что полиция ищет кого-то – видимо, того, кто с ним такое сотворил, но, что он умер, я не знал.

– Значит, ты был с ним знаком? – спросила я.

Он опустил голову и тихо произнес:

– Да.

Гарсон бросился на него, оторвал от стула и начал трясти:

– Проклятый ублюдок, выходит, ты знал его? Ты просто подонок и даже хуже, ты самое распоследнее дерьмо. И ты не знал, что он умер? Надеешься, скотина, что мы тебе поверим? Да ты же наверняка его и убил! Если ты сию же минуту не расскажешь все, что знаешь, я тебе зубы выбью, понял?

Агрессивность Гарсона меня впечатлила. Вот что делает голод с человеком. Я положила ему руку на плечо, чтобы вернуть в нормальное состояние. Не хватало еще, чтобы он избил задержанного.

– Вы были друзьями? – продолжила я допрос.

– Не то что друзьями, а так, виделись иногда, пиво вместе пили. Мне он нравился.

– Что за делишки обделывал Лусена?

– Не знаю, клянусь вам, не знаю. Знаю только, что жил он один, с этим ужасным псом, а если и был замешан во что-то, в свои дела меня не посвящал. Мы с ним о футболе разговаривали.

Гарсон стукнул кулаком по столу, и задержанный резко отпрянул, словно боялся, что следующий удар придется ему в физиономию.

– О футболе, значит, сучий потрох?

Я и сама подумала, что сейчас Гарсон накинется на него, и тихо проговорила:

– Спокойно, младший инспектор, спокойно.

До смерти перепугавшийся Сальвадор Вега повернулся ко мне.

– Велите, чтобы он меня не трогал, – взмолился он.

– Никто тебя не тронет, но ты должен рассказать нам правду и ответить на наши вопросы, ничего не утаивая. Чем занимался Игнасио Лусена?

Задержанный ослабил узел галстука Буффало Билла и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Он имел дело с собаками, – сказал он.

Гарсон не дал ему продолжить и взвыл:

– С собаками? Ты что, нас за идиотов считаешь? Как это понять: имел дело с собаками?

– Я вам правду говорю, это единственное, что я знаю! Он доставал людям собак.

Не дожидаясь, когда мой напарник снова взорвется, я сделала знак, чтобы он держал себя в руках.

– Ты хочешь сказать, что он ими торговал?

– Да, думаю, что так.

– И где он их брал?

– Он никогда мне об этом не рассказывал, правда. Он был очень скрытный и, даже выпив пару рюмок, язык особо не распускал. Помню только, что он мне говорил: «На этой неделе я должен передать пару собак», и все.

– Полагаешь, собаки были краденые?

– Да, я всегда так думал, но мне и в голову не приходило спросить его об этом – он был очень вспыльчивый.

Я немного помолчала. Гарсон все еще тяжело дышал после вспышки.

– Он когда-нибудь называл при тебе имя того, кому передавал этих собак?

Сальвадор Вега опустил глаза. Я постаралась найти наиболее убедительный тон:

– Подумай хорошенько, ведь речь идет об убийстве. Если ты говоришь правду и всего лишь выпивал с ним по рюмке время от времени, то тогда должен выложить все, что о нем знаешь. Если же ты что-нибудь по глупости утаишь, это может быть поставлено тебе в вину.

Он часто закивал головой в знак согласия.

– Однажды он сказал, что отвозит собак в клинику для какого-то своего дружка, который там преподает.

– На медицинский факультет?

– Ну да.

– Для опытов?

– Этого я не знаю.

– Это все, что тебе известно?

– Богом клянусь! Мне всегда казалось забавным, что он занимается собаками, и как-то раз я его спросил об этом, но он о себе ничего не рассказывал, совсем ничего.

Гарсон не выдержал:

– Неудивительно, что это казалось тебе забавным: его торговля собаками – просто смехота одна! Ну и занятие!

И тут впервые запуганный им человечек ответил с вызовом и достоинством:

– Каждый устраивается в жизни как может, и я не понимаю, почему это кажется вам таким странным. Я делаю гипсовые фигурки, он доставал собак. Не все могут стать нотариусами.

Любопытно, что верхнюю ступень в профессиональной иерархии у этого люмпена занимали нотариусы. Не банкиры, не фабриканты, а именно нотариусы.

– Как по-твоему, кто мог убить его?

– Честно, не знаю.

– Хорошо, – вздохнула я.

Мы отправили его домой в сопровождении двух наших сотрудников, чтобы они произвели у него обыск. Он сказал, что нам нет нужды получать соответствующую санкцию от судьи, поскольку хочет, чтобы мы как можно быстрее убедились в его невиновности. Гарсон выглядел как шекспировский актер, только что сыгравший Отелло, – измученным и возбужденным. Зверский голод, который он, видимо, испытывал, придавал ему грозный облик.

– Вы верите в эти байки про собак? – спросил он.

– Мне не остается ничего другого. Пусть проверят его по картотеке. Приставьте к нему на недельку кого-нибудь, и чтобы глаз с него не спускал. А наш человек в баре «Фонтан» пусть остается там еще на неделю и следит за контактами и телефонными звонками хозяина. Сходите завтра туда сами и поговорите с ним. Интересно, подтвердит ли хозяин слова этого типа насчет бесед о футболе с Лусеной. Если он снова не захочет с нами сотрудничать, скажите ему, что мы знаем о его знакомстве с Лусеной, которое он скрыл, и можем официально привлечь его за это.

– Хорошо, инспектор. Полагаю, сейчас уже слишком поздно, чтобы ехать на медицинский факультет.

– Съездим туда завтра.

– Значит, на сегодня все?

– Нет, нам осталось нанести еще один визит.

– Вы меня извините, инспектор, но сейчас семь часов, и я кроме завтрака, честно говоря, ничего не ел и…

– Сожалею, Фермин, но не мне объяснять вам, что такое издержки профессии… Еще один визит, и я вас отпущу.

Прежде чем усесться в машину, Гарсон забежал в соседний бар и купил пакет жареной картошки. Ужастик поджидал нас, не проявляя признаков нетерпения, но, когда учуял картошку, словно взбесился.

Мы медленно продвигались вперед в плотном потоке машин под собачье повизгивание и хруст картошки во рту у младшего инспектора. Мои нервы были напряжены и грозили скоро лопнуть. В конце концов я не выдержала:

– Ну хватит, Фермин, угостите же наконец своей картошкой, будь она проклята, этого чертова пса, пока он не свел меня с ума!

Младший инспектор, словно ворчливый и жадный ребенок, переправил один-единственный маленький кружочек на заднее сиденье. Помню, я подумала, что никогда еще в жизни не становилась свидетельницей столь дикой ситуации.

К счастью, как только мы вошли в «Бестиариум», на нас снизошло успокоение. Это был ухоженный и уютный книжный магазин, оформленный в бледных тонах и наполненный негромкими звуками джазовой музыки. Анхела Чаморро встретила нас с улыбкой. Ей было, наверное, под пятьдесят. В первую очередь привлекали внимание ее чудесные глаза орехового оттенка. Одета она была под стать тому неброскому успокаивающему стилю, который использовала при оформлении своего магазина. Волосы, чуть тронутые сединой, были собраны в пышный пучок на затылке. Когда я сказала, что нас прислал Хуан Монтуриоль, она рассыпалась в похвалах ветеринару, а узнав, что мы из полиции, пришла в восторг. И взглянула на часы: