Сокровище «Капудании» - Владимир Васильев

– Ценой чего? Только вашей усталости?

– А разве это малая цена? Можете поверить, я чувствую себя так, словно из меня действительно выпили душу. Это со временем пройдет, конечно… Всегда проходило. Но после особо тяжелой и масштабной работы иной раз хочется просто шагнуть за борт и прекратить это все. Развеять опустошение. Простите, если нагоняю на вас тоску.

– Нет-нет, мне безумно интересно! – горячо сказал Александр. – У меня, как легко догадаться, уйма вопросов! Не возражаете?

Ральф обессиленно махнул рукой, допил вино и выдохнул:

– Спрашивайте…

– Мне что-то подсказывает: с кассатами способны общаться далеко не все люди. Только некоторые; и именно они становятся штархами. Я прав?

– Правы. Более того, с каждым конкретным кассатом способен общаться только один вполне конкретный штарх. Других кассат ни за что не послушает.

– Даже так?

– Именно так.

– Хм… – Александр наморщил лоб. – А как происходит встреча конкретного кассата с конкретным штархом? Как они друг друга находят? Как узнают? Вот вы со своим как встретились?

– Столкнулись у вод. Я еще мальчишкой был. Мне лет пять стукнуло, что ли. Ходили мы купаться, целая ватага портовой ребятни, одежку в маслиновых кустах побросали. Вернулись – сидит. Я сперва решил – собака. Подошли ближе – нет, не собака. Приятели мои, хоть и старше были, струхнули и разбежались, а я, до сих пор помню, ничуть не испугался. Подошел к нему… А он мне в глаза заглянул… И все. С тех пор мы расставались только один раз, когда я в Саутхэмптон учиться поехал.

– А кассат где все это время был?

– Откровенно говоря – не имею ни малейшего представления, – признался Ральф. – Но, уезжая, я твердо знал: кассат понимает, куда и зачем я еду. Более того, по-моему, он заранее не менее твердо знал, когда я вернусь. Он провел меня до асигута при отбытии и встретил у асигута, когда, спустя четыре года, я вновь ступил на тот же керкинитский причал.

– Чудеса. – Александр улыбался, словно мальчишка, которому перед сном рассказали волшебную историю. – А у других как это происходит? Я имею в виду других штархов с их кассатами.

– Да примерно так же. Как правило, ребенок встречает кассата и больше с ним не расстается, если только не уезжает куда-нибудь далеко от Эвксины.

– Со взрослым кассатом встречается?

– Да. Хотя… тут есть нюанс. Кассаты все взрослые. По крайней мере никто и никогда не видел их детенышей. Да что там, если присмотреться повнимательнее… вы не присматривались?

– Нет. А что? – не понял Александр.

– Кассаты бесполы.

– Как это? – Александр форменным образом опешил. В глубине души он все равно считал кассатов экзотической разновидностью кошек.

– А вот так. Яиц у них не бывает, петли тоже. Во всяком случае, я не видел ни у одного. У них не бывает течек и гона, между собой они всегда общаются тихо и стороннему глазу незаметно. Они не приносят детенышей. И они не умирают, Алекс, вот что страшит и бесит обывателей пуще всего. Не стареют и не умирают. Штархи старятся, отходят от дел, дряхлеют – их друзья-кассаты остаются рядом с ними до последнего дня. Но когда последний день наступает – кассат уходит. Меня почему-то всегда больше всего огорчал тот факт, что кассат уходит сразу же после смерти штарха, не дожидаясь похорон. Пока штарх жив – кассат находится рядом и разделяет его страдания, если штарх страдает перед смертью. Но как только жизнь и душа покидают штарха – кассат просто встает и уходит прочь… опять-таки не знаю куда. Возможно, искать нового приятеля среди детей. Не знаю.

Принц слушал, жадно распахнув глаза. Новое знание завораживало, скорее всего оттого, что в него трудно было с ходу поверить. Разум отказывался верить, естество вопило: «Сказки! Не бывает!» Но совсем недавно Ральф с кассатом вызвали самый настоящий ветер и этот факт игнорировать было невозможно. Кроме того… зачем Ральфу врать? Александр чувствовал: этот человек не станет набивать себе цену мистическими и жутковатыми выдумками, как это делают шарлатаны, именующие себя магами, в Альбионе. Ему это просто незачем.

– Я… Я поражен вашим рассказом, Ральф! Честное слово. Не то чтобы я вам не верил, но… такие истории нужно сначала осмыслить, свыкнуться с ними. Воспринять. А сейчас мне будто ушат ледяной воды на голову опрокинули. Святой Аврелий, я чего-то такого и ожидал, но, видит небо, все равно оказался не готов к услышанному!

– Ничего, – понимающе усмехнулся Зимородок. – Не вы первый.

– Кажется, я начинаю догадываться, за что… точнее, почему вас ненавидят горожане, далекие от моря и мореплавания.

Зимородок снова усмехнулся, шире, но на этот раз не сказал ничего. А вызванный им и кассатом порыв все влек и влек «Гаджибея» и «Дельфина» сирокко, в самое сердце Эвксины, и там, где две сантоны проходили, ненадолго волнуя воды, вскоре вновь воцарялся штиль. Штиль был везде: впереди, позади, справа, слева… Но паруса сантон все же полнились ветром, а порыв гнал их вперед и вперед, неутомимый, как воля стихий.

Собственно, он и был волей стихий.

– Вы как-то упоминали, Ральф, что кассат нуждается в людской неприязни, к себе и штарху.

– Это действительно так, – кивнул Ральф. – Худа без добра обыкновенно не бывает: в людской неприязни кассат черпает силу, которая помогает в общении со стихиями. Своеобразная энергетическая подпитка. А вы позволите встречный вопрос, Алекс?

– Разумеется!

«Надеюсь, он не станет выведывать запретные подробности нашего похода», – подумал принц.

Уроки Узкоглазого Друида Тольба не прошли даром: Александр практически никогда не терял концентрации и самообладания. Выболтать семейные и государственные тайны – что может быть отвратительнее?

– Скажите, Алекс… Когда я учился в Саутхэмптоне, мы, естественно, судачили с сокурсниками о многом, в том числе и о королевской семье. Обсуждали и принцев Моро – Эрика, Финнея и Георга. А вот что касается принца Александра – не припомню разговоров о нем. Простите, если мой вопрос покажется бестактным…

– Ничуть, – хладнокровно отозвался Александр. – Если вы хотите узнать, не бастард ли я – то нет, не бастард. Мой отец – ныне здравствующий король Альбиона Теренс Моро, а мать – ныне покойная королева Свенира де Агостини. Я младший ребенок от их брака, и – увы! – королева умерла спустя несколько минут после того, как произвела на свет меня. Жаль, но именно этот факт стал причиной, мягко говоря, прохладного отношения ко мне как в королевском дворце, так и за его пределами – королеву очень любили в Альбионе. Я… вам интересно, Ральф?

– Да-да, продолжайте!

– Признаться, непривычно столь часто произносить слово «я», – усмехнулся Александр. – Вот брат Финней это прям-таки обожает… В общем, я рос эдаким волчонком, предоставленный сам себе. Братьям со мной было неинтересно, они старше и игры у них были свои. А больше играть было не с кем, так уж сложилось, что сверстников в ближайшем окружении не нашлось. Вот я и подружился с книгами… и еще одним удивительным человеком, выходцем с дальнего-дальнего востока. Как это по-вашему? Сейчас вспомню… Мистрале-трамонтане-грекале, поненте-леванте… Леванте! Верно?

– Верно! – Ральф улыбнулся. – У вас завидная память, Алекс!

– Спасибо. Так вот, у этого человека совершенно непроизносимое имя, поэтому у нас его прозвали Тольбом, а еще – Узкоглазым Друидом. Он и поныне служит садовником при дворце, и, честно говоря, когда глядишь на плоды его работы – форменная оторопь берет. Какие деревья он вырастил, какие кусты! А цветы! Такое впечатление, что растения тянутся к нему и черпают его жизненные силы. Помимо библиотеки, я пропадал еще и в саду; там мы с ним постепенно и начали общаться, невзирая на то что он простой садовник, а я принц крови. Собственно, именно общение с Тольбом впервые натолкнуло меня на мысль, что титулы и происхождение – всего лишь условности, жребий рождения. Конечно же, куда приятнее родиться принцем, нежели садовником, не буду спорить, но сам факт рождения в знатной семье еще не делает тебя дельным человеком, не так ли?

Ральф, не переставая улыбаться, кивнул.

– В общем, как-то незаметно Тольб затронул меня философией, совершенно отличной от той, с которой я сталкивался за пределами сада. Разумеется, осознал я это позже, уже повзрослев… Я вдруг увидел, насколько мелочна и отвратительна борьба братьев за будущую корону, как они, распихивая друг друга локтями, сражаются за отцовскую благосклонность…

Александр на некоторое время замолчал.

Штарх глядел на собеседника с неподдельным интересом; наверняка история младшего принца Моро его занимала. Александр это чувствовал и именно поэтому рискнул приоткрыть душу незнакомому, в сущности, человеку.

– Я гляжу, вы не слишком-то жалуете братьев…

– Не слишком, – со вздохом согласился Александр. – Впрочем, как и они меня… Георг еще туда-сюда, а вот старшие… Вот ведь судьба-затейница! На мой взгляд, лучшим наследником трона стал бы именно Георг, но, по иронии судьбы, он моложе Эрика и Финнея, а в Альбионе, Аллемании или Галлии трон чаще всего наследует старший из братьев, вы наверняка это знаете. Однако я слишком уклонился от сути вопроса! Так вот, вы ничего не слышали о принце Александре по той простой причине, что я заявил отцу и братьям, что никоим образом не претендую на трон Альбиона ни при каких обстоятельствах, даже если останусь единственным Моро под небесами, а взамен потребовал покой. Чтобы меня никто не тревожил. Фигурально выражаясь, я заперся в башне и отказался быть нормальным принцем, как это понимают во дворце – дуболомом, усердно учащимся махать шпагой, скакать на коне и примеривать чужую корону. Я не напивался до полусмерти на пирушках и не волочился за дочками заезжих аристократов. Я просто читал книги и познавал мир таким, каким его видит, например, учитель Тольб. Перед отплытием из Альбиона сюда я не встречался с братьями почти год. С Эриком, по-моему, даже больше. Вот… такой я неправильный принц…